Вексель Билибина
Шрифт:
Субботнее утро выдалось и с туманцем и с морозцем В семь часов Юрий Александрович, Оглобин и старик Гайфуллин перекинули через плечи брезентовые лямки.
Провожал делегацию весь Среднекан. Провожали с добрыми пожеланиями и надеждами, и все были бодры и веселы.
Сафейка вихлялся и среди провожающих и среди отъезжающих:
— Моя везде ходила! Сеймчан ходила! Колыма ходила!
— Через неделю ждите! — кричал на прощание Оглобин. — Живы будем — не помрем! И пустыми не придем!
Отведя Раковского в сторонку, Филипп Диомидович потихоньку его попросил:
— Романыча тут навещай. Что-то сдает Романыч. С людьми совсем перестал разговаривать, только и говорит со своими — Белкой и Филей. Вот такие шишки. Ну, прощай. Через неделю придем! Живы будем — не помрем!
Веселым и бодрым, как всегда перед дорогой, держался Юрий Александрович. Он шутил и смеялся, декламировал из «Евгения Онегина» строчки про торжествующую зиму и про шалуна, дворового мальчика, а потом тонким голосом певицы Вяльцевой с граммофонной пластинки затянул:
Гайда, тройка! Снег пуши-и-истый…«1 декабря 1928 г. Суббота.
В часов семь Ю. А., Оглобин и Софрон Иванович отправились на Сеймчан. Поликарпов остался один. Оглобин просил его навещать. Тунгусы на стан не приехали, видимо, и не приедут. Якуты обещали прибыть к началу декабря, но и их почему-то нет.
С 1 декабря садимся на голодный паек. Работу временно приостанавливаем.
Погода без изменений».
«3 декабря 1928 г.
Двое ходили на охоту, двое на стан — доставать лыжи. Убили всего лишь шесть белок. Стирал белье. Ружье Лунеки стреляло на третий раз».
«4 декабря 1928 г.
Составил сведения о работах за ноябрь. Ходили на охоту, убили всего лишь одну белку. Ходили в самую вершину ключа Безымянного, пришли поздно».
«6 декабря 1928 г.
Хлеб закончили вчера. Ночуем со Степаном Степановичем у Поликарпова. Осмотрели работы. Поликарпов дал мяса (фунтов 10). Продуктов у всех, исключая первую артель, почти нет. Осталась лишь только забитая лошадь, ее будут делить на всех».
Но ее не успели разделить. Седьмого декабря лошадь пропала. Эту весть принес к разведчикам сам Поликарпов. Украли, видимо, «турки», а может, и артель Волкова, но Филипп Романович не стал допытываться, чьих это рук дело, не потому, что боялся, а потому, что не желает осложнять ситуацию… Да и надеялся, что люди сами назовут вора, и осудят своим судом, и мясо отберут.
Сергей сначала горячо возражал:
— Дело надо обязательно расследовать самим и кобылятников наказать, потому что сегодня лошадь пропала, завтра собаку, Белку, сожрут, а там… Я завтра сам пойду по баракам. Буду вроде еще раз осматривать работы, а заодно все разузнаю. Этого дела так оставлять нельзя, Филипп Романыч.
На следующий день Раковский собрался было на стан, но тут к разведчикам подкатил На оленях уполномоченный Тасканского кооператива Аммосов и двое якутов. Они привезли семь пудов мяса — на всех и на неделю не хватит, но Сергей несказанно обрадовался этому, стал угощать гостей, расспрашивать…
Два дня отдыхали якуты у Раковского. Уезжая, Аммосов подарил Раковскому лыжи, рукавицы и шапку. Обещал пригнать для летних работ двадцать оленей, прислать кожи для оленьей упряжки и еще кое-что из продуктов и теплых вещей, и все это — к Новому году.
Только на третий день после пропажи лошади пришел Раковский в барак Тюркина. Там его встретили чуть ли не с распростертыми объятиями: притворялись невинными и заискивали, надеясь получить кое-что из привезенного якутами. Сразу же завели разговор об охоте, и те лыжи, которые неделю назад не давали разведчикам, теперь охотно предложили сами, а вместе с лыжами и охотничью палатку и походную железную печку. Сергей не отказался и в благодарность пообещал поделиться продуктами.
Мясом Раковский поделился и с Поликарповым и со всеми старателями. Немного дал и первой артели, чтоб не обидеть. Пуд отвесил своим рабочим Степану Степановичу, Алехину и Чистякову — они с печкой и палаткой ушли на многодневную охоту, немного оставил и себе с Лунекой.
«10 декабря 1928 г.
Сидим с Лунекой голодные. Со всем имеющимся у нас съедобным кой-как дотянем до приезда (12 или 13) Ю. А. и Ф. Д. с Сеймчана. Положение в общем незавидное.
Погода опять портится, видимо, установится после новолуния. Хабаровцы завтра принимаются за Собольку (собака)».
«12 декабря 1928 г.
Вечером в четыре часа ушел на стан к Поликарпову, узнать, нет ли чего нового. Утром двое из артели Тюркина пришли к конторе и застрелили Белку (сука, приставшая по дороге к транспорту).
Поликарпов молчит, подарил мне филина (нашел его подбитого, выходил), наверное, боится, что убьют и Филю. Соболька съедена почти целиком, от нее осталось на одно варево, а в ней было ведь фунтов 30 мяса.
На промывке остались артель Тюркина и Сологуба. Корейцы во вторник мыли в последний раз.
В общем положение осложняется. Ждем ушедших на Сеймчан, не сегодня-завтра должны быть или сами с мясом или уж пошлют кого-нибудь с известием о положении дел, если у них вышла какая-нибудь задержка».
«13 декабря 1928 г.
Осмотрел работы. В два часа вернулся домой. Часа через два пришли наши охотники. Они промышляли на р. Таранок (за вершиной Безымянного). Несмотря на то, что брали с собой продукты — немного мяса, фунта три муки (последняя, что у нас была), проохотились пять дней, убили штук шестьдесят белок, которыми и питались. Домой принесли около десятка. Другой дичи не попадалось. Скверно».
«14 декабря 1928 г.
Чистяков ходил на охоту, убил пять белок. Сегодня съели часть белок, которых достали с крыши — бросали их туда еще в октябре месяце. Их оказалось там 30 штук, хватит еще и на завтра, и филину немножко дадим, а затем, если наши не подъедут, придется приниматься за кедровок.
Что вкуснее — собака, белка или кедровка? Наверное, собака. Алехин говорит, белку есть все равно что крысу: они одной породы, у белки только хвост пушистый. Но тайга-матушка заставит и крыс есть.
Погода установилась. Начались морозы. Пилили дрова».
«15 декабря 1928 г.
Сегодня утром съели белок и на ужин осталось штук восемь кедровок и три белки. В первом часу отправились на стан к Поликарпову, где узнал, что только что наши пришли с Сеймчана, привели с собой лишь двух лошадей из тех, которых отводил Елисей Иванович. Больше привезти ничего не могли, так как все олени сеймчанских жителей погибли, а сами якуты перебиваются тем, что удастся добыть за день».
И ХОЛОДНО, СТРАННИЧЕК, И ГОЛОДНО
Лошадей, приведенных с Сеймчана, сразу же забили и стали раздавать мясо. Лошади, как говорят якуты, были сухие, в обеих — пудов двадцать со всеми потрохами, а на прииске — сорок один человек. Получилось по восемнадцать фунтов на едока.
С распределением — целое горе. В первую голову явились со своими претензиями хабаровцы: они считали, что раз Союззолото направило их сюда, то и кормить должно. Вслед за ними набросились на Юрия Александровича и «турки», и «волки»:
— Почему трех остальных лошадей не привели?
— Сожрали их там?
— Мы тут собак ели, а они там конину кушали!
— Благородные!
Оглобин отвечать был не намерен и, слова не сказав, ушел в свою халупу. С Сафейки спрашивать нечего. Юрий Александрович кратко и решительно, тоном, не допускающим никаких возражений, отчеканил:
— Лошадей оставили для предстоящих работ.
— К черту ваши работы!
— И без работы подыхаем, кобыла — ваша мать!
— Не подохнете. А кобыла — ваша мать! — зло и с обидой отгрызнулся Юрий Александрович. — Встретили, называется, спасибо сказали.
Билибин, круто повернувшись, пошел вслед за Оглобиным, там свалился и спал всю остальную часть дня, всю ночь и на следующий день. Спали и Филипп Диомидович, и Сафейка.
Отоспавшись, Юрий Александрович сразу же пошел в баню — вместе с ним и Раковский. Банька тесная, на двоих, но нажарил ее Сологуб от всей души: от камней такой пар валил, что друг друга не видели, отчаянно работая кедровыми вениками. Парились долго: и сидели, и лежали, и выбегали на шестидесятиградусный мороз, катались по колючему снегу и снова парились.