Вексель судьбы. Книга 2
Шрифт:
Он прекрасно запомнил произнесённые на одной закрытой конференции слова о том, что дешёвый и массовый интернет являлся последним бесплатным подарком человечеству, и отныне платой за прогресс должно стать абсолютное подчинение людей условиям и устройствам, прогресс обеспечивающим. А также запомнил убедительное рассуждение закрытого докладчика, что знаменитый концепт “золотого миллиарда” - не более чем устаревшая апология староевропейских иллюзий, и с некоторых пор бенефициаром мира должен быть не миллиард небожителей, а значительно меньший по численности “платиновый миллион”. Или даже “бриллиантовая тысяча” совершеннейших гениев и истинных повелителей судьбы, способных жить практически вечно, без старения и болезней, простирающих над мирозданием посредством новейших технологий абсолютную и неограниченную власть.
Как человек по
Вторым началом являлась возможность контроля и тонкого управления человеческим сознанием. Какая-то часть этих удивительных технологий уже вовсю помогала Геннадию Геннадьевичу выискивать нужные лица в миллионных толпах, однако лучшее всё ещё ждало впереди - вместо обременительных контроля и слежки следовало научить людей самим быть открытыми и очевидными в своих намерениях, а во избежание эксцессов, проистекающих от природной необузданности, надлежало привить им новое, очищенное от тысячелетнего мусора, дисциплинированное подсознание.
Наконец, третьим началом технологической революции, призванной завершить привычную историю, должно было стать создание технологий, управляющих свободным временем людей. Ведь у человека, у которого нет необходимости корпеть ради куска хлеба или же поставленного на полное обеспечение, жизнь превращается в безграничный океан свободных часов, дней и лет. Незанятое же время, как известно, способно порождать неуправляемую волю и вести к агрессии, грозящей новому миру. Поэтому чтобы подобного не случилось, равно чтобы не возникало печальной необходимости уничтожать свободное время людей путём уничтожения миллиардов его носителей, надлежит сделать так, чтобы наличие этого самого свободного времени сделалось бы для людей источником страшной и нестерпимой боли. В этом случае те, кому предстоит контролировать мир, смогут будут предложить людям обезболивающее в виде ненужной, но скрадывающей боль праздности деятельности, получая взамен лояльность и управляемость.
Разумеется, Геннадий Геннадьевич не был ни футурологом, ни учёным, способным те или иные из перечисленных технологий воплотить в жизнь. Однако его натура гроссмейстера финансов неумолимо подсказывала, что с некоторых пор самые лучшие и эффективные вложения денег находятся именно в этой сфере. Решая вопросы финансовой безопасности государства, собирая и возвращая миллиарды, он не мог не задумываться над известной бессмысленностью своей работы, когда заработанные его службой деньги не просто проедались, но и порождали новые запросы, суть которых - всё то же “проедание”. Не сомневался он и в том, что человеческое общество нуждается в серьёзной, если ни сказать кардинальной переделке, и потому не считал перспективные технологии жестокими или бесчеловечными. В конце концов, “бесчеловечными” можно признать и автомобиль с телефоном, которые всего каких-то сто лет назад в хлам разнесли патриархальный мир с его сентиментальностью долгих разлук и эпистолярной исповедальностью.
И ещё он не понаслышке знал, что денег на полноценную разработку и развёртывание “терминальных технологий” в сегодняшнем мире катастрофически не хватает. Ни одна из политических или общественных сил, связанных по рукам и ногам взаимоисключающими обязательствами, приводными ремнями кризисов и угрозами войн, до сих пор так и не сумела в полной мере обеспечить финансирование и принять на себя ответственность за переход человечества в новое состояние.
А поскольку при всей своей практичности Геннадий Геннадьевич всё-таки продолжал оставаться человеком, способным мечтать, то в глубине души он рассматривал сокровища, припрятанные последним русским царём, как единственный из доступных в сегодняшнем мире финансовых ресурсов, способных оплатить переход в эту новую реальность. Наверное, не такими уж глупцами были в изобилии водившиеся на его земле всевозможные юродивые и предсказатели, в один голос сообщавшие о некоей особенной роли России на заключительном этапе истории. Ведь если допустить, что формирование пресловутой “бриллиантовой тысячи” начнётся не где-нибудь в Америке, а именно у нас, а первый камень в основание нового мира заложит он сам, то и дикая русская история тогда получит оправдание - отчего бы и нет? Государство ныне форсирует патриотизм, а перехватить у Запада инициативу в подобном ключевом вопросе - чем не награда для лучших из россиян?
К чести Геннадия Геннадьевича, все эти сокровенные мысли он носил глубоко внутри себя, а в повседневной работе руководствовался, конечно же, здравым расчётом, объективными данными и оперативными донесениями.
Ну а последние были таковы, что каждый рабочий день, начинавшийся и заканчивавшийся просмотром свежих данных по “царской” теме, шаг за шагом приближал финансового министра-следопыта к разгадке одной из наиболее великих и волнующих тайн современности.
*
Кропотливая работа по восстановлению текста, оставленного Рейханом, породила у Алексея одновременно чувство радости от открывшейся ясности и досады из-за отсутствия заветных кодовых слов, необходимых для доступа к главной кладовой. Как историк, Алексей мог считать свою миссию завершённой, а вот как человек, продолжающий выполнять когда-то взваленное на себя бремя долга,- однозначно нет.
Единственной зацепкой оставалось упоминание Рейханом его невесты и, как выснилось, двоюродной сестры, в московскую квартиру которой он сумел дозвониться из оккупированного гитлеровцами Ржева. По мнению Раковского, человек, являвшийся его дядей и её отцом, оставался единственным выжившим в годы гражданской войны, кому Второв мог доверить ключи от наиболее ценной части царского сокровища. Однако из записанной Рейханом реплики Берии следовало, что Кубенского-Дмитриева к сорок первому году уже не было в живых. Логично предположить, что чувствуя ответственность за сохраняемую им тайну, Кубенской должен был передать ключи дочери, однако сделал ли он это? Не всякий отец готов вооружить своего ребёнка подобным смертельно опасным знанием, поэтому он мог как отказаться от такого шага вообще, так и сохранить пароль столь скрытно, что его едва можно было разыскать и расшифровать семьдесят лет назад, не говоря уж про нынешнее время…
Рассуждая об этом, Алексей подметил интересную деталь: он употреблял в своих размышлениях термин “нынешнее время” столь же свободно и спокойно, как и когда говорил о “времени моём”. При этом совмещение в пределах одной молодой жизни и единого сознания двух совершено различных эпох не было чем-то необычным и экстраординарным. Первоначальный шок от столкновения с современностью давно миновал, и теперь он видел, сколь сильно и едва ли не повсеместно она связана с его довоенным прошлым.
Это неожиданное открытие, которое нуждалось в тщательном исследовании и описании, по мысли Алексея могло бы очень пригодиться историкам и философам. Так, с его помощью, опираясь на опыт и некоторые психологические практики, современные исследователи могли бы тоже научаться совмещать внутри себя различные эпохи, что способствовало бы переходу науки в новое качество. Обо всём этом следовало написать серьёзную научную статью, и когда-нибудь он этим займётся. Но случится это лишь после того, как в своих затянувшихся поисках он наконец поставит точку!
Увы, до заветной точки было по-прежнему далеко. Троекратное прочтение рукописи и попытки домыслить потерянные фразы и факты ни к чему не приводили. Можно было с высокой достоверностью предположить, что телефонный звонок с оккупированной территории обязательно должен был быть перехвачен “органами” и, стало быть, в архивах госбезопасности о нём могли остаться донесения. Однако Борис рассказывал, что во время своих последних посещений гражданских архивов он начал сталкиваться с очевидным противодействием, что уж тут говорить про архивы закрытые! Не могло быть сомнений, что про их розыски прознали, и теперь будут стараться отслеживать каждый шаг и вздох! А учитывая, что из всей команды Борис оставался единственным, кто не должен был “засветиться”, посылать его в хранилища непубличных ведомств якобы для работы над киносценарием было самоубийством.