Вексель судьбы. Книга 2
Шрифт:
— Идёт,— отрезал генерал.— Тогда будем считать, что мы договорились. Ступай давай, отдыхай. Утром подыму!
Безусловно удовлетворённый новым поворотом судьбы, Алексей отправился в “комнату временного содержания”, где, пообедав, устроился было спать. Однако выспаться не удалось: из-за спины с шумом отворившего дверь охранника возник генерал, скомандовавший: “Збирайся, iдемо до Польщі!”.
Как выяснилось, изменение времени отъезда было связано с тем, что Яков наотрез отказался уезжать в субботу, то есть в “шаббат”, и согласился принять своё освобождение только при условии, что его привезут в Краков в пятницу до захода солнца. Невероятно, но генерал СБУ принял этот религиозный
Спустя полчаса они были на границе, где без очереди прошли украинский контроль и получили в свои загранпаспорта польские штампы. Яков был изумлён и потрясён от столь невероятной встречи с Алексеем. Однако не имея понятия, что своему освобождению он обязан человеку, с которым три с небольшим месяца назад едва не разругался всмерть, всю дорогу до Кракова он надменно молчал и старался глядеть преимущественно в окно со своей стороны.
Надо заметить, что подобное отношение нисколько Алексея не огорчало, поскольку удавшаяся попытка “освобождения” Якова была предпринята им не столько из гуманизма, сколько из желания проверить, сохранён ли его собственный оригинальный загранпаспорт с шенгенской визой, или же фото из него переклеено, как во внутреннем паспорте, в документ Якова.
Успешное прохождение польской границы подтверждало, что с загранпаспортами всё было в порядке.
Субботним утром, оставив Якова в гостинице, генерал привёз Алексея на аукцион, где осматривая выставленные к торгам предметы, тот безошибочно узнал отцовское ружьё с монограммой рейхсмаршала авиации германского Рейха. Удивительно удобное и лёгкое, оно обладало невероятно точным боем, и Алексей, осенью тридцать девятого оказавшийся в первый раз в жизни на охоте под Ивантеевкой, легко подстрелил из него двух уток.
По этому случаю он вспомнил о небольшой царапине на цевье, виной чему было его падение на скользком обрыве Клязьмы. Затёртая в своё время воском, памятная царапина находилась на прежнем месте.
Остальные выставленные для продажи ружья, как и предполагал генерал, являлись неплохо выполненными подделками, за которые мошенники планировали выручить шальные деньги. Подтверждением тому служили два фото из немецкой монографии, сопровождаемые фальшивым комментарием о том, что рейхсмаршал Геринг якобы подарил советским дипломатам не одно, а целых два ружья. Сомнений не оставалось - мошенники намеревались продать за огромные суммы несведущим простакам рядовые “зауэры”, а настоящий раритет выкупить за бесценок.
Было приятно наблюдать, как стремительно меняется выражение лица украинского генерала, как возгораются его глаза и как он не только с нескрываемым пиететом прикасается к подлинному ружью через фланелевую салфетку, но и начинает менять в общении с Алексеем свой прежний начальственный тон. Манера его разговора сделалась совершенно другой, а в голосе зазвучали нотки подобострастия: вчерашний пленник становился фигурой не просто ему равной, но, возможно, и значительно превосходящей, поскольку имел отношение к плеяде гигантов, которые по человеческим меркам ещё совсем недавно руководили величайшей в истории страной и вершили судьбы мира…
Признаться, Алексей был в не меньшей степени поражён подобной перемене, произошедшей в закоренелом западэнском националисте, который совсем недавно даже названия “Москва”, “Ставрополь” и “Кавказ” старался произносить с издевательским пренебрежением. “Наверное, что-то сохранилось в глубинах его памяти от прежней державы”,— подумал он, и сразу же вспомнил рассказанную Петровичем историю о том, какой восторг и восхищение вызвал у довоенного лидера украинских националистов Коновальца присланный из Москвы заминированный “подарок” в виде подлинных золотых карманных часов с царским вензелем и имперской короной [лидер Организации украинских националистов Е.Коновалец был ликвидирован спецагентом НКВД СССР П.А.Судоплатовым в мае 1938 года с помощью взрывного устройства, спрятанного в раритетных золотых часах фирмы “Павел Буре” из коллекции императорского двора]. “Видать, всем этим “провидникам” тоже не очень-то уютно в своих самостийных пределах, гложет тоска по былому общему величию”,— решил Алексей для себя.
Но в отличие от незадачливого украинского “фюрера”, взорванного шефом Петровича в довоенном Роттердаме, здесь генералу госпожа удача сопутствовала в полной мере: ему не просто посчастливилось приобрести эксклюзивный “Зауэр”, но и удалось существенно сэкономить, поскольку два несведущих толстосума из Германии и России отвалили за подделки, торговавшиеся первыми, почти по сотне тысяч. Генерал же, оказавшийся опытным аукционером, с затаённой улыбкой дожидался, пока вычисленные им польские мошенники не огласят за подлинное ружьё свою крайнюю цену, после чего эффектным жестом, посланным ведущему торгов, назвал собственную - уже через секунду в наступившей гробовой тишине невозмутимо принимая десятки восторженных и ненавидящих взглядов.
С трудом сдерживая отчаянный и рвущийся за все рамки приличий восторг, генерал в сопровождении трёх охранников, предоставленных устроителями, перевёз ружьё в украинское консульство с целью надёжного сохранения, после чего пригласил Алексея и Якова на ужин в “лучший ресторан”. С наступлением сумерек, когда религиозные предписания позволили Якову покинуть гостиничный номер, они втроём отправились в Старый Город.
Кухня в уютном краковском погребке оказалась поистине великолепной, и Алексей в полной мере удовлетворил накопившееся за длинный день чувство голода чудной нарезкой из полендвицы и пикантными цеппелинами, которые идеально сочетались с терпкими залпами зубровки, понемногу оглушающими и навевающими спокойную расслабленность.
Генерал, всё ещё заведённый от удачи, вовсю старался Алексею угодить, предлагая угоститься очередными яствами и понемногу расспрашивая о судьбе его самого и его высокопоставленных московских родственников. Алексею приходилось постоянно что-то на сей счёт выдумывать, и за неимением нужной информации он выдавал услышанные от Бориса и Марии подробности жизни их семьи в послевоенные годы за свои. По этой причине расслабиться под успокаивающими чарами зубровки не вполне удавалось.
Яков почти не разговаривал, придирчиво проверяя и выбирая пищу, хотя пожилой и в полной мере вызывающий доверие официант заверил в отсутствии в его тарелке нежелательных продуктов. Удивительно, но когда генерал, провозглашая очередной тост, то ли впервые сообщил Якову, то ли подтвердил, что тот полностью волен распоряжаться собой и даже завтра с утра получит от него тысячу долларов “на проiзд”, лицо Херсонского по-прежнему оставалось печальным и сосредоточенным.
Алексей же мог Якову только позавидовать, поскольку перед поездкой дал генералу твёрдое обещание лететь в понедельник в “колхоз Кавказ” с миссией - страшно и стыдно подумать!- завербованного Украиной шпиона, не имея при этом ни малейшей возможности этому обещанию изменить, поскольку в отместку он будет немедленно выдан тем, кто его преследовал на родине… Он вполне догадывался, какого рода поручения украинской разведки ему предстоит выполнять на неспокойном Северном Кавказе, и от мыслей об этом становилось ещё нестерпимей.