Вектор атаки

Филенко Евгений

Из-за здания космопорта на громадной скорости выскочила тяжелая, битком набитая «калоша», по широкой дуге пронеслась в опасной близости от обрыва. Из нее прямо на ходу посыпались, рассредотачиваясь, патрульные со своими парализаторами на изготовку. Егеря наблюдали за их эволюциями с веселым любопытством. И лишь когда следом вылетела вторая «калоша», удваивая численный перевес вновь прибывших, егерь в капитанском чине коротко проронил: «Занять оборону!»

Старший инспектор Имсантуарн, не прячась за спины подчиненных, но и не обнаруживая излишней склонности к авантюрам, зычно провозгласил:

– Вы находитесь на охраняемой территории режимного объекта космических коммуникаций. Предлагаю немедленно опустить оружие и внятно сообщить цель своего здесь пребывания!

Егеря зловеще молчали, поводя раструбами тяжелых разрядников, против которых парализаторы – что детские рогатки. Но этих рогаток было вдвое, а то и втрое больше.

– Повторно предлагаю выполнить мои требования, после чего вынужден буду приступить к активным действиям! – рявкнул старший инспектор.

– Ну-ну, – вполголоса произнес один из егерей.

Рядовой Юлфедкерк поднял голову и с некоторым изумлением огляделся.

– Что, наши прибыли? – спросил он.

Похоже, пока над мичманом изощренно измывались, этот балбес успел подремать…

– Где твое оружие, мисхазер, в грунт тебя по уши?! – прошипел мичман.

– А вот, – с охотой сообщил рядовой и вытащил из-под брюха вполне

боеспособный скерн.

– Почему не противодействовал?!

– Я что, спятил?..

Между тем из дверей космпорта неспешным шагом появился полковник Силхарн, высокомерный и холодный, как Этвуррамак, Стихия льда и смерти.

– Отставить, инспектор! – лязгнул он.

– Старший инспектор! – ядовито поправил Имсантуарн.

– Неважно! Мои люди все равно вам не подчинятся. Поэтому предлагаю вам отогнать своих щенков на безопасное для них расстояние и приступить к переговорам.

– А я предлагаю вам уяснить для себя, как далеко вы намерены зайти в нарушении инструкции о безопасности объектов космических коммуникаций…

Полковник раздельно и с видимым наслаждением сообщил старшему инспектору, где и при каких обстоятельствах он видел сию инструкцию, лично янрирра старшего инспектора, всех его подчиненных и членов их семей, а также каким образом в самом обозримом будущем он намерен со всеми перечисленными персонами обойтись. Говорил он негромко, но был услышан всеми на площади. Егеря цинично ржали. Старший инспектор не подал виду, что обиделся. Он напомнил янрирру полковнику некоторые сугубо интимные подробности, связанные с появлением вышеназванного янрирра полковника на свет, указал на место, занимаемое в мировом порядке лично янрирром полковником, всеми его подчиненными, а также и родом войск, к которому сии господа имели невыразимую честь принадлежать, а под конец в ярких красках живописал незавидную участь, поджидающую всех, о ком только что шла речь, если они, разумеется, намерены упорствовать в заблуждениях относительно своей личной значимости для армии, Черной Руки и картины мира в целом. Патрульные поддержали своего начальника дружным гоготом.

Дело оборачивалось скверно. От стихийного Суда справедливости и силы полемизирующих отделяла какая-нибудь пара-тройка оскорблений.

Но тут на площадь выскочила дева Алестегг Раахинга Силхарн, недавно еще хладнодушная и надменная, как монумент первопоселенцам, а теперь в слезах и с криками: «Папа!.. Янрирр старший инспектор!.. Кто-нибудь!..» За ней, в непроницаемом для света и добра облаке самой страшной брани, вывалились несмываемо чумазые, громадные и злые, как все демоны мрака, шахтеры с Эрарфу. Из их семантически насыщенной хулы в адрес властей мирских и горних с трудом можно было вычленить нечто подцензурное, как то: «Куда подевали наш буровой снаряд, супостаты и лиходеи, когда цена ему выше, чем всей этой каменной коробке с ее железками, девками и вашими бронированными задницами?!»

Поэтому вывернувшаяся из-за угла «ракушка» с сержантом Аунгу ничьего внимания снискать уже не могла.

– Живо на борт, покойнички! – рявкнул сержант, веселый и явно обкуренный по самую маковку. – Пособите ефрейтору, видите, не в себе он!..

Призраки подсознания

На протяжении его рассказа лицо Дези не менялось. А может быть, всему причиной были полумрак и сигаретный дым, делавшие окружающий мир немного нереальным, словно бы размытым. Она не перебивала, не задавала вопросов, кажется – и не мигала. Просто молчала и слушала, как будто понимала много больше того, что содержалось в обычных и даже казенных словах. Кратову казалось, что если он уберет из повествования лишние эмоции, то сможет донести самую суть, и при этом еще и сэкономит время. Несколько раз в кафе заходили какие-то люди, проводили за соседними столиками какое-то время и снова уходили, не обращая на них внимания. Что может быть необычного в том, что молодая и красивая, пусть даже и неприступно холодной красотой, женщина пристально смотрит на своего мужчину и ловит каждое его слово?.. Между тем прошла половина ночи, а это значило, что трансгал преодолел уже добрый отрезок пути от Земли до Сиринги, а рассказ только-только выходил на финишные круги. Кратов умел рассказывать и был известен своим умением расцветить самые незначительные эпизоды своей обширной ксенологической практики, превратить смертельно опасные приключения в анекдот, заставить улыбнуться над сюжетом, где смерть была равноправным и отнюдь не второстепенным персонажем. Но было не единожды замечено, и вовсе не им самим, что, когда речь заходила об эхайнах, он катастрофически терял чувство юмора, расставался с обычной своей иронической интонацией, делался удручающе серьезным и даже занудным. Вдобавок не хотелось ему сейчас, чтобы Дези услышала в его словах страх и сомнение, чтобы узнала о бессонных ночах и ощущении постоянного цейтнота, чтобы прочла в его спокойных, отдающих архивным консервантом словах сжигавшие его изнутри страсти – а что она читать запретное мастер, он нисколько не сомневался. И защищался как умел, старательно и наивно, и сознавал при этом, что беспомощен и открыт перед нею, как младенец. Когда он счел, что рассказал достаточно, и остановился, то ощутил, что во рту от непривычно долгих речей пересохло, а пиво как назло кончилось. И тогда Дези так же молча придвинула ему свой бокал и попыталась дать сигарету, но та давно уже истлела до самого мундштука. Дези положила холодную узкую ладошку на его стиснутый кулак и бережно, как будто извлекала жемчужину из раковины, разжала его сведенные пальцы. «Боже, – сказала она. – Внутри вы весь горите…» – «Вы это видите?!» – «Я это чувствую». – «Ничего, я справлюсь, – ответил он севшим голосом. – Я умею справляться. И у меня нет иного выхода…» – «…из тупика? – спросила Дези с печальной улыбкой. – Мы найдем выход вместе, я обещаю. Вы не все знаете о моем даре… или проклятии, как иногда я думаю. Нет, конечно же, дар… Эмпатическая проекция – это лишь часть того, на что я способна. Кажется, я понимаю, какая роль уготована мне в ваших планах. И я хочу, чтобы вы знали: я тоже справлюсь. И это мы тоже сделаем вместе». Кратов хотел сказать что-то ироническое, в привычной своей манере, но внезапно ощутил, что все вокруг изменилось, как по волшебству. Он даже не успел толком понять, что, а главное – как! – произошло, и решил, что всему виной усталость и выпитое. Оборотившись к Дези, он начал было многословно и витиевато извиняться. За то, что невольно переложил часть своей ноши на ее хрупкие женские плечи, и гордиться тут нечем, не самый мужской поступок. За то, что позволил ей увидеть в себе то, чего никому и никогда при иных обстоятельствах не предъявил бы, и сейчас не имел таких намерений, и кабы не этот ее удивительный дар… Дези взирала на него бесстыжими зелеными очами, а по лицу ее блуждала неожиданно развязная ухмылка. «Эй, громила! – донеслось от соседнего столика. – Ты ведь не думаешь, что здесь тебе позволят приставать к малолеткам?» Кратов обернулся, остатками здравого смысла сознавая всю химеричность происходящего, и в то же время отчетливо понимая, что все правильно, так и нужно, ничего диковинного не творится. Красномордые небритые орясины, числом трое, здоровенные и пьяные, в потемневших от долгой носки и въевшейся грязи кожаных штанах, в потных затрепанных жилетках на голое мохнатое мясо, в сдвинутых на затылки шляпах, из-под которых торчали давно не мытые свалявшиеся патлы. Каждый держал в огромной лапе внушительных размеров глиняную кружку с каким-то непотребным пойлом, а посреди деревянного, истыканного ножами стола громоздилась чугунная сковорода с дымящимися кусками,

о происхождении которых не хотелось бы задумываться. Картинка была столь же мерзкая, сколь и комичная, воспринимать ее серьезно не было никакой возможности, и тем не менее это не походило ни на галлюцинацию, ни на спектакль. Все трое пялились на Кратова с самым угрожающим видом, явно рассчитывая на потасовку. «Кого ты назвал малолеткой, redneck?! [18] – вдруг рявкнула Дези неприсущим ей хриплым басом, сообщив своему голосу самые вульгарные оттенки. – Твоя мамочка знает, чем ты тут занимаешься?» Кратов решил, что пора бы и ему как-то обозначить свое участие в этом хеппенинге. «Парни, – сказал он, – я не хочу неприятностей…» И вдруг с кристальной ясностью понял: ни черта подобного, хочет. И непременно сейчас на означенные неприятности со всей дури нарвется. Добрая порция неприятностей – как раз то, что ему нужно сей момент. Вот только при чем тут какие-то сиволапые ковбои?.. И действительно, ковбои были совершенно ни при чем. И никакие то были не ковбои. Эхайны – вот кто были эти трое. Эхайны, один другого здоровее, один другого злее, рыжие, желтоглазые, в поношенных, но вполне опрятных мундирах защитных расцветок, с экономным набором знаков отличий, из которого следовала принадлежность к сухопутным войскам Черной Руки, а вот в званиях он разбирался неважно, да и ни к чему это было в подобной пиковой ситуации. Один против троих эхайнов – такого никому не пожелаешь. Или пожелаешь?.. Неприметной мышкой промелькнула вполне здравая мысль: откуда на борту трансгала, следующего рейсом Земля – Сиринга, взялась орда эхайнов… А откуда взялись ковбои, о которых за новыми перипетиями уже было благополучно забыто?! Зацепиться за эту мыслишку и как следует обдумать времени не оставалось, потому что все иные заботы померкли перед одной-единственной: уберечь, вывести из-под удара бесценное сокровище, не разбить хрустальный сосуд с амритой, что ненароком обронила в его ладони шкодница-судьба… не дать эхайнам добраться до Ледяной Дези, которая ни в чем была не виновата, никакой злой участи не заслуживала и вообще угодила в эту историю случайно. «Да ведь они за нею и явились, – вдруг понял Кратов, холодея от ужаса. – И как только узнали? Так ведь они профессионалы, не чета всем нам… захватили трансгал, как «Согдиану» когда-то… и вовсе не я им нужен, а она, потому что именно от нее сейчас исходит главная угроза всем их расчетам, хотя она и сама о том не подозревает. Но даже не это главное. А главное – я принял обязательство за нее, за всех, кто находится на борту трансгала, я один виноват в том, что сейчас происходит, мне и держать ответ». В том, что держать его он будет с максимальным для противника уроном, не оставалось никаких сомнений. «Делай, что должно, – еще успел со вкусом и некоторым даже злорадством подумать Кратов, – и будь, что будет…», как все трое, роняя мебель, поднялись и двинулись ему навстречу, а он бросил последний короткий взгляд на Дези, сидевшую за столом спокойно, словно студентка на лекции, с бокалом в ладонях, с любопытством в зеленых глазах, с таинственной, уже нисколько не вульгарной улыбкой на тонких перламутровых устах, и танком попер на противника, по пути прихватив одно из кресел за спинку. Этим креслом он как-то сразу очень удачно снес первого из нападавших, и тот укатился за пределы обзора, грохоча конечностями. С остальными никакие фокусы с предметами не проходили, и потому предстояла грубая мужская драка, где все участники получают одной и той же монетой и примерно поровну. Что ж, пускай драка… Поначалу все складывалось недурно: эхайны по каким-то своим соображениям отказались от применения импульсного оружия… впрочем, это было объяснимо, палить во все стороны на борту галактического лайнера столь же разумно, как и жечь бенгальские огни на пороховом складе. Холодным оружием также решено было пренебречь, и это облегчало Кратову положение. Он пропустил несильный удар по ребрам, от кулака, летевшего в челюсть, успешно уклонился и расчетливо вошел в ближний бой с обоими атакующими сразу, вынуждая их мешать один другому, путаться руками и время от времени отвешивать пинки напарнику. Важно было не дать им сбить себя с ног. Если он упадет, подняться ему уже не позволят. А это значит конец всем планам, всем надеждам, вообще всему на свете. «Я ни за что не упаду, – подумал Кратов. – Не подарю вам такой радости». Попытка ограничить ему свободу маневра захватом сзади закончилась для супостата тяжелым ударом в лицо затылком. В голове зазвенело, картинка перед глазами предательски поплыла, но вот и второй эхайн был выведен из строя и, хотелось верить, надолго. Воинственно ощерясь, последний боеспособный противник вытянул из-за пояса короткую гибкую плеть с изостренными краями – такие обычно употребляет военная аристократия Черной Руки на манер стека. «Я тебе эту игрушку засуну в зад, – весело пообещал Кратов. – А самого порву, как кошка тряпку…» Он испытывал небывалую легкость, словно каждый пропущенный удар выбил из него осколок за осколком накопившуюся внутреннюю боль. Ни страха, ни сомнений. И не нужно никакого оружия, чтобы победить. Голыми руками. Здесь и сейчас. Наконец-то – лицом к лицу.

18

Деревенщина, быдло (американский жаргон).

…Дези продолжала сидеть там же, где он ее оставил, и в той же самой смиренной позе. Разумеется, никаких эхайнов не было и в помине. Не говоря уж о ковбоях, которые бог весть каким боком встряли в эту заваруху… Все то же пустое кафе, та же уютная тишина, тот же теплый усыпляющий сумрак.

Кратов шумно выдохнул. У него было такое чувство, будто он совсем не дышал в последние полчаса. Ему все еще было хорошо и легко. И – впервые за многие ночи! – ужасно хотелось спать.

«Похоже, это было то лекарство, в каком я нуждался», – подумал он с иронией.

– Почему трое? – спросил он вслух.

– Все просто, – ответила Дези. – Страх, неведение и гнев. Трехглавый дракон, пожирающий вас изнутри. Вы ведь не встретили там дракона?

– Это были…

Дези привстала со своего кресла и прижала палец к его губам.

– Неважно, – сказала она. – Три стража на пути к цели. Неведение порождает страх, а страх порождает гнев. Произнесите эти слова как угодно. Расположите в любом порядке, и ничего не изменится: они все равно захотят вас остановить. Любопытно, от чего вы избавились в первую очередь?

– Думаю, от страха. Это оказалось проще всего.

– А что осталось непобежденным?

– Может быть, неведение? – осторожно предположил Кратов.

– Гнев, – сказала Дези уверенно. – Я совершенно в том уверена. Самый опасный враг, самый дурной попутчик.

Кратов, печально усмехаясь, продекламировал:

Хотел бы в гневеВдребезги вазу разбить!Разбить бы сразуДевяносто девять —И умереть [19] .

19

Такубоку Исикава (1886–1912). Пер. с японского В. Марковой.

– Не умереть, – поправила его Дези. – А усмирить свой гнев. Тогда мы их порвем. – И добавила с потешной серьезностью: – О да, сударь, о да: как кошка тряпку!..

Часть 3***Изгнанники и отщепенцы

Мичман Нунгатау летит по следу

– Куда прикажете? – спросил сержант Аунгу.

– В город, – сказал мичман.

– В Хоннард, что ли? Неужто не спалили его до сих пор?

– Тебя дожидались.