Велика Россия, есть послать куда, а послать некого!

Ларин Эдуард

– Ну и зачем вы всё это устроили?
– Почему-то Клазавская смотрела на Шпильгуя, а не на жену олигарха. Юрист что-то писал в своем блокноте, не улавливая флюиды начальственного взгляда. Наконец, поняв по тишине, что что-то происходило, но заглохло, он оторвал взгляд от текста.

– Вы мне?
– Страшно удивился он, как только может удивиться бывший прокурор. То есть уголками губ.

– А кому же ещё? Зачем эта галиматья с комиссиями?

– Я предложил одну. Светлана Ивановна проделала большую работу, но, чтобы реализовать эти достижения, надо отработать практическое воплощение. Через час слух сразу расползётся

по городу и все попрутся к вам! К вам Людмила Никодимовна! Как к главе! Вспомнят былые заслуги и припишут несуществующие. Звонки начнутся! Ладно наши! А губерния? Вы всем сможете отказать? В нашей стране халява - это божество! А так вы не причем. Комиссия решает! Причем я не собирался в ней быть! Ваш этот...

Кпеченюшкин люто, но тихо ненавидел Шпильгуя. Оба юристы. Учились вместе на юрфаке, правда с разницей в несколько лет. Один ушел в суд, другой - в прокуратуру. Шпильгуй, попутешествовав по районам, вышел на пенсию с зама областного прокурора. Пьянство, мздоимство другого долго терпели, депутатом делали, но, как советская власть закончилась, пришлось помытариться. Адвокатом оказался никудышним, а Ксавеюх приютил у себя. Спасло судейское прошлое: умел составлять витиеватые бумаги ни о чём. Особенно ему удавалась диалектика: закон отрицания отрицания. При Ксавеюхе на пенсию только вышел. Так себе пеньсюшка. Но, с учетом перерасчетов за работу в мэрии, уже достигла двадцать три тысячи.

Шпильгуй входил в его сферу ответственности, но не считался с собственным руководителем, хотя соблюдал формальный политес. К Ксавеюху его приставил Абрич, понимая, что в городской администрации должен быть хоть один внятный человек. И Абрич и Шпильгуй были одноклассниками. Шпильгуй, по зову приятеля, вернулся на свою историческую родину, но не на ту, о которой для него мечтал Кпеченюшкин. У первого зама всегда был тост с намёком на Шпильгуя: "Пора вернуться к родным скрижалям!" Но и с приходом нового главы района ничего не изменилось.

Оба зама: Кпеченюшкин и Нашенев исподволь, но постоянно, жаловались Люсьен, даже не жаловались, скорее, походя, пачкали юриста. Клазавская держалась, хотя первоначально хотела убрать независимую от неё занозу, но Тома остановила простой фразой: "Ты что? Хочешь остаться с одними никчёмностями?"

В этой только, а, не во многих других, не во всех остальных администрациях разных уровней, дружеские отношения выливались так: мило улыбаясь, нежно здороваясь, дружищем называя. Как у Штирлица на работе в его мгновениях.

Если при Ксавеюхе она служила, пусть не кошельком, но собирателем мзды, то при ней эту роль выполнял Нашенев, поэтому он был более подвижен в различных совещаниях и обсуждениях. Подчёркивал этим свою независимость и значимость. Учитывал подлец, как считала Люсьен, что в её администрации, никто не способен заменить его. Кпеченюшкина это не трогало. Формально всё равно он первый.

– А тогда что с ку...
– поперхнулась Люсьен, - укурительной комиссией делать?

– На федеральном уровне полно всяких юрисдикций. Сослаться на них и всё! Выпустить распоряжение, где можно курить. Сразу поясняю...
– увидев желания Нашенева сказать, упредил Шпильгуй.

– Запретительное право - у нас никчемное право. Хотят всё запретить, а всё запретить нельзя, а что-то конкретное разрешить можно! Четко ограничив разрешение. Пусть не говорят, что не запрещено - разрешено. Не действует. Придется говорить: не разрешено - значит запрещено. Легче запомнить, что можно. Многого у нас никогда

не разрешают, а значит малое - исполнить и проконтролировать легче.
– Здесь он использовал стиль Кпеченюшкина - закон отрицания отрицания и хитро посмотрел на него.

– Да!
– Согласилась Светлана Ивановна.
– У нас на яхте курит только капитан. Причём только в своей каюте. Даже наши гости, получают разрешение от него и ключи от курительной комнаты для гостей. Она не уточнила что в этой комнате и бар и кофейный автомат, уютные кресла, спутниковая связь, коробка с гаванскими сигарами.

– То есть вы не собираетесь возглавлять нашу делегацию за границей?
– Начала догадываться Люсьен.

– Зачем мне это надо? Я что, похож на идиота? Пусть делегацию возглавляет кто угодно!
– И посмотрел на Нашенева. Тот уловил подвох, какой не понял, но уловил. Начал догадываться почему Шпильгуй взял на себя руководство делегацией: чтобы не допустить его, а потому и курительную комиссию подсунул, скотина. Значит ещё где-то напакостит в ответ.

– Курлик...
– кашлянул он, - ...кщуксьщ пусть. Сама просилась. Отдел культуры возглавляет и всё такое. Лучше сразу назначить, а то других напихают!

– Другие кандидатуры?
– Клазавская посмотрела на секретаря.
– Утверждаем. Завтра всё мне на подпись.

– Так мы что, как комиссия ещё и деньги искать будем?
– Подошла Светлана Ивановна к Шпильгую.

– Наша задача решить кого посылать! А деньги пусть город ищет, вернее руководитель делегации. В конце концов послать несколько картин местных художников, причем не только наших, не так уж и дорого! А резонанс огромный!

– Только давайте это не сразу предложим! Надо же показать усиленную и долгосрочную работу комиссии. К картинам не обязательно прикладывать самих художников. Они и без них могут повисеть где угодно и сколько угодно.

– Негласно поручите это Жарковой, пусть этот вопрос провентилирует, чтобы глупо не выглядеть вот у этих...

Олигарша этот намёк поняла и оценила.

6.

Наконец "Ригонда" обрела счастье. В городе оказалось столько милых и замечательных людей, что она не могла их сосчитать. Причем заботились они не о себе. Предлагали разных творцов, о которых она никогда не слышала. Её спасало только то, что она ссылалась на комиссию, которая скорее всего отправит за границу труппу театра. При этом она скромно умалчивала, что это будет её спектакль. На неё даже кляузу написали в прокуратуру что она будет во главе делегации. Шпильгуй туда позвонил и претензий к ней не стало. Популярности театру это не прибавило, но ей пришлось напрягаться на репетициях. Одни хотели играть на английском языке, другие на итальянском, а третьи требовали привлечь переводчика, но на какой язык так и не договорились.

Месяц прошёл тревожно, но активно. Работать стало интересно. Все кандидатуры были согласованы и утверждены. Список можно было сдавать в комиссию. Сначала она захотела его показать Светлане Ивановне. Та, после того как гор.ад обрел Жаркову, появлялась только в день планёрок.

– Что это?
– Удивилась она, когда "Ригонда" положила резюме по гастролям.

– Насчет поездки в Европу!

– Деточка!
– Хотя Светлана Ивановна была моложе её на несколько лет, но всегда улавливала наивность, даже детскую глупость в делах её подчиненной.
– Отдайте это в комиссию. Я не могу быть заранее ангажирована. Мы рассмотрим...
– она посмотрела на календарь, - на следующей неделе.