Великан Иеус (др. перевод)
Шрифт:
— Злой мальчишка, зачем ты разорвал мою ткань и чуть не раздавил меня?
— Кто ты? — сказал я, с осторожностью вытаскивая свою палку и прикладывая ухо ко рту великана.
— Я моховой паучок, — отвечал голос. — С тех пор как я существую, я обитаю здесь, я работаю, тку, охочусь, зачем ты беспокоишь меня?
— Отправляйся ткать и охотиться в другое место, милый друг, свет достаточно велик.
— Я мог бы то же посоветовать и тебе, — возразил он. — Зачем ты терзаешь эту скалу, которая принадлежит мне? Разве нет другого места для тебя?
В эту минуту великан, в которого я снова
Только там пришел я в себя.
Ведь жил же этот паук всю свою жизнь в пасти великана, нимало не заботясь о его капризах, и жил бы там всегда, если бы я не помешал ему. Отчего не устроиться и мне так, чтобы жить бок о бок со своим врагом, не настаивая на его удалении? В том положении, в каком он лежал теперь на спине, он мог защищать мою площадку, задерживая снег, скатывающийся на нее с торных вершин. Поднявшись к нему и поместившись против его уха, потому что голос мой должен был казаться ему столь же слабым, каким мне казался голос паука, я сказал:
— Ты говоришь, что тебе здесь хорошо и что ты хочешь остаться?
— Да, — отвечал грозный голос, который, как мне казалось, выходил из живота великана, — я здесь останусь, когда ты приготовишь мне постель.
— Вот еще какой барин! — возразил я со смехом. — Не прикажете ли постлать пуховик?
— Я удовольствуюсь песчаным ложем; но нужно, чтобы была впадина для моей головы, впадина для каждого из моих членов и особливо большая впадина для моих бедер, для того, чтобы я мог спать не скатываясь вниз. Так скорее же устраивай мне это и старайся, чтобы мне было хорошо, не то я растянусь опять на твоем лугу, где мне было бы недурно лежать, если бы ты не щекотал меня время от времени своим ломом.
— Правда, — проговорил около меня человеческий голос, — самое разумное, что можно сделать — оставить его там, но только убрать к стороне как следует. Он служил бы тогда преградой льдам сверху, и я не знаю места, где бы он мог меньше мешать тебе, потому что тебе нечего и думать о том, чтобы перенести его на прежнее место, удалить его с твоей площадки каким-нибудь другим способом ты не имеешь права.
— Как? — удивился я, не заботясь узнать, кто говорит со мной таким образом, — Я не имею на это права! А он имел право завладеть моей землей.
— Он имел лишь по праву сильного, — возразил голос, — но ты не имеешь его, закон сильнее человека, и если ты, желая освободиться от своего врага, спустишь его к своим соседям, тебя или не допустят это сделать, или накажут.
— А если я его столкну в пропасть?
— Нет пропасти, которая не была бы чьею-нибудь собственностью, и к тому же в глубине каждой пропасти бьет поток воды, который бывает собственностью всего мира, и ты не имеешь права остановить его течение или дать ему другое направление. Так, стало быть, ты должен оставить у себя великана, и так как этот обломок скалы принадлежит тебе, то ты обязан отнести туда каждый осколок ее. Таким образом, вместо того, чтобы вредить, — он станет полезен тебе.
Я только что намерен бы ответить, что нет надобности относить его туда, так как он сам улегся там, как вдруг точно какой свет озарил меня, и я увидел, что сижу в хижине своего хозяина перед очагом и что это он разговаривает со мною.
— Полно, — сказал он, — ты говоришь как ребенок спросонья; впрочем, хоть ты говоришь подчас смешные вещи, но у тебя бывают и хорошие мысли. Пойдем ужинать, ты поздно вернулся, но я тебя поджидал, и мы поговорим прежде, чем лечь спать.
Я не мог вспомнить, о чем мы говорили и мне было стыдно, что я ничего не могу сказать. Пригрезилось ли мне в то время, как я вошел домой, что я боролся с великаном, что разговаривал с пауком, что великан предлагал мне условия и что я имел глупость рассказать обо всем отцу Брада? Или все это случилось со мною при закате солнца, и великан, по всей вероятности, обладающий волшебными силами, перенес меня незаметно в хижину Брада?
— О чем же мы сейчас говорили? — спросил я после ужина у старого пастуха.
— Ты говоришь точно со сна, — отвечал он мне, — разве ты не помнишь, о чем мы говорили? Тебя слишком утомляет эта работа. Ты слишком еще молод, чтобы исполнять один этот громадный труд.
— Как вы думаете, сколько же людей потребуется, чтобы довести ее до конца?
— Это зависит от времени, которое ты полагаешь на это. Мне кажется, что в два рабочих года двенадцать хороших работников могут это сделать.
— Двенадцать? Уверены ли вы? А я думал, что я справлюсь один…
— Ты это видел во сне! И двенадцати работникам будет работа, а во многих местах придется взрывать порохом, чтобы раздробить большие массы.
— Взрывать порохом? — вскричал я. — Вот отличная мысль! Да, да, под него надо подложить огонь… Это заставит его уйти.
— Без сомнения, потому что сам собой он не уйдет.
— Уйдет, говорю вам, это лентяй, который не хочет сделать никакого усилия, или глупец, который не знает, что он делает! Но когда он почувствует порох…
— Ведь это скала: она треснет, а из обломков нужно немедля сделать плотину, и это будет стоить больших денег. А у тебя они есть?
— У меня сто франков.
Отец Брада засмеялся.
— Ну, этого недостаточно, — сказал он, — надо, по крайней мере, десять раз столько.
— У меня со временем столько будет.
— Ну так и жди этого дня.
— И вы полагаете, что не безумно с моей стороны желание отнять мою собственность у этого великана?
— Нисколько! Земля — дело доброе и святое и жаль, когда тот, у кого она есть, принужден отказаться от нее. Господь не любит, чтобы бросали ее, если есть возможность отвоевать ее у льда и камня.
— То есть у злых духов! Хорошо! Я буду оспаривать ее у этого глупого и жестокого демона, который хотел задавить моего отца и который разрушил мой дом. Он пустил меня по миру, с самого детства заставил таскаться по большим дорогам, тогда как сам спал спокойным сном на нашем лугу. Он уберется оттуда, вспомните мои слова. Я слишком его ненавижу, чтобы терпеть его там теперь, когда я становлюсь взрослым; и если бы мне пришлось за этим делом истратить на себя то, что я имею, что должен иметь впоследствии, если возвращение собственности моей обойдется мне дороже, чем она сама стоит, тем хуже! Семь лет уже, как я кляну этого великана, если нужно, я употреблю еще семь лет, чтобы отомстить ему и прогнать его.