Великая и ужасная красота
Шрифт:
Голова у меня все еще гудит после удара. Энн негромко похрапывает, ничего не слыша, ничего не подозревая.
— Возвращайся утром, — говорю я, падая обратно на подушку.
Я уже проснулась настолько, чтобы понимать: что бы ни хотела показать мне Фелисити в такой час, ничего хорошего в этом быть не может.
— Я не стану повторять свое предложение. Решай: сейчас или никогда.
«Останься лучше в постели, Джемма! Все это выглядит не слишком многообещающе».
Так твердит мой рассудок. Но ведь не одному только рассудку предстоит провести два ближайших года в этой школе,
— Ладно, согласна, — говорю я. — Пошли.
И тут же, чтобы не выглядеть слишком уж уступчивой, добавляю:
— Но лучше бы тебе не замышлять дурного.
— О, все будет в порядке. Обещаю!
И вот я иду следом за Фелисити из своей спальни, по длинному коридору, мимо девушек, спящих в комнатах за стенами, увешанными портретами женщин из прошлого школы Спенс — призраков с мрачными лицами, в белых платьях… губы этих женщин неодобрительно поджимаются при виде нашей эскапады, но печальные глаза говорят: «Вперед! Действуйте, пока можете! Миг свободы так короток!»
Когда мы добираемся до просторной площадки и лестницы, ведущей вниз, я приостанавливаюсь.
— А как насчет миссис Найтуинг? — спрашиваю я, поглядывая на огромную лестницу, уходящую на четвертый этаж, невидимый в темноте.
— О ней не беспокойся. Как только она выпивает свой стаканчик шерри, ее уже ничем не разбудишь, — отмахивается Фелисити и начинает спускаться.
— Погоди! — шепчу я как можно громче, но все же не настолько громко, чтобы разбудить остальных.
Фелисити останавливается, поворачивается ко мне, и на ее бледном лице вспыхивает насмешка. Резко качнув бедрами, она поднимается на одну ступеньку.
— Если ты хочешь жить здесь, без конца вышивая на салфетках «Боже, благослови наш дом», и учась играть в теннис на траве в корсете и пышной юбке, то возвращайся в постельку. Но если тебе хочется ухватить хоть немножко настоящего веселья…
С этими словами она припускает вниз по ступеням, мгновенно скрываясь за очередным изгибом лестницы.
Внизу, в большом холле, нас встречает Пиппа. Огонь в огромном камине погас, лишь несколько угольков еще потрескивают и вспыхивают искрами, но они не дают ни тепла, ни света. Пиппа прячется за огромным горшком с папоротником. Когда мы входим в холл, она высовывается из укрытия, глядя на нас взволнованными глазами.
— Где вы так долго пропадали?
— Ты ждала всего несколько минут, — возражает Фелисити.
— Мне не нравится ждать здесь. Все эти глаза на колоннах… Как будто следят за мной.
В темноте эльфы и нимфы на колоннах выглядят как настоящие призраки. Зал кажется живым, он будто отмечает каждое наше движение, подсчитывает наши вздохи…
— Ой, не будь такой глупенькой! Мы — храбрые девушки. А остальные где?
И тут же, как будто по сигналу, по лестнице спускаются еще две девушки и присоединяются к нам. Меня знакомят с Элизабет, маленькой, похожей на крысу девицей, из тех, у кого не бывает собственного мнения, и худенькой Сесили, поджимающей губы при виде меня.
Марты, подставившей Энн подножку в церкви, среди них нет, и я понимаю, что она не входит в узкий круг избранных, а только хочет в него пробиться. Именно потому она и напакостила Энн с такой охотой — чтобы выслужиться.
— Готова? — насмешливо спрашивает Сесили.
Во что это я впуталась? Почему не ответила просто: «Ладно, девушки, все было очень мило. Спасибо за прелестную полуночную забаву в старом запущенном дворце. Мне, конечно, не так уж хочется пропустить момент, когда этот зал расцветет ночной жизнью и вспыхнет прекрасным и кошмарным сиянием, но я, пожалуй, лучше вернусь в постель». Но вместо этого я выхожу вслед за девушками на лужайку за домом, где полная луна проливает желтоватый свет сквозь высокие прозрачные облака. Густой туман все еще стелется по земле, ужасно холодно. А я выскочила в одной ночной сорочке… Девицы оказались поумнее меня и набросили синие бархатные плащи.
— За мной!
Фелисити направляется вверх по склону холма, к церкви, и через несколько шагов туман поглощает ее целиком. Я иду за ней, а остальные шагают позади меня, так что мне уже не повернуть обратно. И всю дорогу до церкви я запоздало сожалею о своем решении отправиться с таинственными подружками в туманную ночь.
— У нас тут в школе есть традиция, — заявляет Фелисити. — Мы проводим небольшую церемонию посвящения для новеньких, даем им возможность доказать, что они достойны войти в наш внутренний круг.
— У вас действительно есть внутренний круг, состоящий всего из четырех человек? — спрашиваю я, держась куда более уверенно, чем себя чувствую. — Это гораздо больше похоже на внутренний квадрат, тебе не кажется?
— Тебе повезло, что ты очутилась здесь, — огрызается Сесили.
«Да, я чувствую себя просто невероятной счастливицей, стоя здесь, на ледяном холоде, в одной ночной сорочке. Кое-кто мог бы сказать, что это невероятно глупо, но я все равно полна оптимизма».
— Ну, и в чем суть этого тайного посвящения?
Элизабет взглядом спрашивает у Фелисити разрешения говорить.
— Тебе только и нужно, что взять что-нибудь из этой церкви.
— То есть что-нибудь украсть? — уточняю я.
Мне очень не нравится новый поворот событий, но я зашла слишком далеко, чтобы отступать.
— Это не воровство. В конце концов, то, что ты возьмешь, останется в школе Спенс. Это всего лишь способ доказать, что ты достойна нашего доверия, — возражает Фелисити.
Я раздумываю несколько секунд; и хотя наиболее разумным было бы сказать, что мне все это неинтересно и что я предпочту отправиться спать, я произношу совсем другое:
— И что именно мне взять, как ты думаешь?
Облака разлетелись в клочки. Сливочная луна показывается во всей своей красе. Фелисити приоткрывает рот и проводит языком по верхним зубам, словно ощупывая их.
— Вино для причастия.
— Вино для причастия? — недоверчиво повторяю я.
Пиппа сдавленно кашляет, а потом нервно хихикает, и я понимаю, что со стороны Фелисити это импровизация, новое проявление ее дерзости.
Сесили ошеломлена.
— Но, Фелисити, это же богохульство!