Великая игра
Шрифт:
— Ну, как пожелаете, господин Эрион, — усмехнулся харадец.
Эрион долго плескался в чуть теплой воде в деревянной бадье, отмываясь от ночного приключения. Дахарва задумчиво мыл нож.
— Ах, трупчики. Два свежих трупчика, — постанывая Эрион. — Думаю, вскрытие показало бы совсем гнилое нутро, судя по тому, как у него изо рта воняло. Эй, ты, кратко-живущий!
— А?
— Вот наш государь лет пятьсот может протянуть. А я лет двести. А ты сдохнешь куда раньше. А вот если на благость не рассчитывать, а вести здоровый образ жизни, так это лет двести и ты протянешь, а?
— Не, не протяну.
Эрион помотал головой. Дахарва долго не протянет, это правда, при таком сердце долго не живут. Мысли Эриона потянуло в другую сторону — а вот если бы взять сердце, к примеру, у быка и пересадить человеку… Он снова помотал головой.
— Вы лучше скажите, какую операцию нынче провели, — сказал Дахарва. — Нож явно не в чехле отдыхал.
— О, весьма удачное вскрытие брюшной полости и трепанация черепа. Увы, с летальным исходом.
Дахарва рассмеялся, сдувая со лба длинные черные пряди.
— Она хоть того стоила?
— Операция?
— Нет. Женщина.
— Да ну, больше не пойду. Дура. Для души — ничего.
— Ой, а я-то думал, что вы туда отнюдь не душу шевелить ходите. Да и какая душа, господин? Сами же говорили…
— Да ладно, не цепляйся. Душа — враки. Нет ее. Есть только то, что есть, нет ни до, ни после, и ты сам себе закон. Все верно. Но хочется же возвышенного иногда, балрог подери! С дурой и спать скучно. Пожрать есть чего?
Дахарва смеялся, вытряхивая на операционный стол содержимое кошельков и поясов.
— Есть, есть. Хлеб, сыр, вино. И еще обещали труп.
— Тоже на ужин? — расхохотался Эрион. — И небось опять харадский? Почем просят?
— Да вам-то что? Кишки везде одинаковы! Что харадские, что ваши, нуменорские. А просят как всегда.
— Верно, верно, Дахарва. Трупчики, трупчики… Нет, все же придется как-то устроиться, чтобы поработать с живым. Или с таким свежачком, чтобы кровь еще не свернулась… но как, как, друг мой Дахарва? Кто ж под нож пойдет ради науки?
— А кошек?
— Вот не надо кошек трогать. Такая сволочь, как человек недостойна того, чтобы ради его жизни умирали ни в чем не повинные коты. Ни котов, ни собак резать не буду. Жалко.
— А людей, значит, не жалко? — прищурился Дахарва, уже зная ответ на этот тысячу раз заданный вопрос.
— А людей не жалко. Они сами свой выбор делают.
Дахарва снова покачал головой.
— Я бы людей живьем резать не смог.
— Трупы же режешь, — отозвался нуменорец, пережевывая жесткий сыр.
— Трупы — это трупы, им все равно. Я не смогу.
— А если много дать?
— Э, господин, кончайте, мы ж не в первый раз об этом говорим. Такой цены для меня нет.
— Да ладно, Дахарва, — отмахнулся нуменорец. — У меня тоже есть свой предел, за который я никогда не переступлю. Хотя, наверное, у других он поближе моего будет. Иначе так не орали бы по поводу гробокопательства.
— Мертвые обидятся, — покачал головой Дахарва. — Так у нас верят.
— Дахарва, но ты же в это не веришь, а?
— С вами в чем угодно разуверишься.
Нуменорец лучезарно улыбнулся, налил себе еще, пододвинул кувшин своему слуге-товарищу.
— Трупу уже все равно. Ты ж веришь, что, пока труп жив, там сидит душа. Фээээа, — насмешливо протянул он. — А как помер — уходит она. Так не все ли ей равно, что будет с трупом? Это уже, друг мой, людские предрассудки. Просто неприятно, что тушку твоей, к примеру, бабушки будет потрошить своими грязными ручонками какой-то лекарь Эрион. А что после этого он, может, твоей собственной тушке жизнь продлит, об этом человечек не думает.
— Он о душе думает.
— Да ни о чем он не думает. Просто неприятно людям возиться, к примеру, в дерьме, в кишках, а тот, кто в них роется — ради них же, — сразу становится отщепенцем. Чего это он в говне копается, когда я не копаюсь? Извращенец! — Он помотал головой. — Вот любопытно, а эльфы как учились?. Неужто никого не резали? И ведь никто дурного об их медицине не скажет. Эльфы — стало быть, все возвышенно и благородно. Даже эльфийское дерьмо есть нечто благородное и возвышенное и розами благоухает.
Он коротко ухмыльнулся. Дахарва сидел тихо, потому как господина опять понесло в философию, стало быть, настроение у него скоро будет хуже некуда, а тогда он захочет напиться и наверняка начнет куролесить.
— А как лечить человека, если не знаешь, что и как у него внутри? На Острове народ мало болеет, болезни и уродства — это удел Эндорэ. — Он совсем помрачнел. — Если бы мы не вели войн, не вылезали бы с Острова, то не особенно нам и нужны были бы лекари. Их всегда было мало, и с трупами, думаю, у них сложностей никогда не было. А тут как грянуло — так каждый лекарь на вес золота. А на Острове трупов для обучения больше не стало… Потому я и сбежал с Острова. Война, трупов много, кругом смерть — кто следить будет?
— Только из-за трупов? — прищурился Дахарва.
— Да нет… А ты чего с вопросами пристаешь?
— А чего вы тогда разговорились? Вам слушатель нужен и вопросы, чтобы себя показать. А так и со стенкой разговаривать можно.
Эрион рассмеялся.
— Конечно, конечно… Ты прав, варвар. И сбежал я отнюдь не из-за трупов, это все так, к слову. К глупому моему слову. Мне нужна свобода. Я слишком многого хочу достичь. Слишком многое узнать. А где же еще, как не здесь? Врач здесь штука нужная, многое простят. И все равно — мне мало. Мало. Все случайно, все время от времени, все бессистемно… Если бы найти покровителя, который разрешил бы все, что мне надобно, я бы за него любого порвал…