Великая игра
Шрифт:
Денна молчит, вертя в пальцах ониксовую фигурку-амулет. Солнечный Пес, спутник Солнца-Охотника, отгоняющий демонов.
— Скажи мне, мудрый, верно ли то, что написано в «Золотом Сказании»? О том, что дан выбор любому, кто встанет перед Силой? Ведь такой зарок был заключен между Саурианной и Керниеном?
— Да! — коротко лает отец Мааран. — Да. Но сказано также, что человек Солнечного рода должен взять Силу. Один из рода — должен. Да. Ты вправе отказаться. И оставить беззащитным и твой род, и твою землю.
Отец Мааран встает. Тяжелый всплеск потрепанного красного шелка.
— Подумай об этом, сын государя, — говорит жрец, прежде чем уйти, и голос его полон презрения и досады.
— Остановись!
Звучит это так властно, что жрец вздрагивает и замирает на полушаге. Колени невольно подгибаются. Он помнит этот голос, эту суровую властность — но государь Керниен умер. Его не может быть здесь.
Оборачивается. На сей раз лицо его полно изумления страха и радости.
— Государь? — медленно, недоверчиво выговаривает жрец, губы его трясутся и язык с трудом повинуется ему. — Ты вернулся?
Мгновение чуда проходит, и жрец снова видит только Денну. Но теперь он не спешит уходить и почтительно кланяется.
— Слушаю тебя, сын государя.
— Скажи, что станет со мной, когда я приму Силу? Ты знаешь, ты испил ее. Говори.
Отец Мааран молчит, чуть подняв брови. Затем, коротко вздохнув, отвечает тихим, спокойным, чуть хрипловатым голосом:
— Я испил столько Силы, сколько смог. Нельзя взять больше, чем способен взять. Что же — я живу долго. Может, проживу столько же, сколько морские варвары. Я не болею и могу исцелять многие недуги всего лишь прикосновением рук — так твой отец-государь лечит золотуху. Он пытался испить Силы, но сумел взять не более глотка, увы… — В голосе отца Маарана сожаление и легкое презрение. — Твои братья не смогли сделать и этого. — Он опять молчит. — Горько мне, горько. Даже я вижу, когда человек лжет, могу внушить ему мысли, а то и заставить сделать то, что я хочу. Это великая власть — но зачем она мне, жрецу? Если бы такую Силу имел государь, как бы он был велик!
— Я никогда не буду государем, — с нажимом произносит Денна.
— Не зарекайся.
— Не пытайся мне в этом помочь, — резко произносит юноша. Отец Мааран вздрагивает.
— Ты и без Силы силен. — Голос отца Маарана становится сиплым, говорит он отрывисто и быстро, избегая смотреть Денне в глаза. — И я уверен — ты сможешь сделать не только глоток… источник обмелеет… Ты должен! — кричит он. — Кто, если не ты?
— Если не я — что? Что ты хочешь сказать?!
Отец Мааран не смеет уйти. Не смеет смотреть в лицо Денне.
— Ханатте нужен Священный государь. Могучий. Вечный. Твой отец однажды умрет…
Денна вдруг смеется. Отец Мааран недоуменно смотрит на него.
— Ты шутишь или испытываешь меня? Мне не хочется думать, что ты глупец, отец Мааран. Вечный государь! Или не знаешь — «мир наш переменчив, и доброе со временем становится худым, и дурное становится хорошим. Так в ночи мы жаждем солнца, а в час зноя стремимся к вечерней прохладе. Не может быть вечным правитель, ибо если поначалу он желаем и любим, то потом становится ненавистен, что влечет к смутам и страданиям». Неужто не читал ты Хисва-ханну Отшельника? Сколько раз оправдывались его слова?
Отец Мааран молчит. Затем поднимает голову и тихо, словно змея, шипит:
— Ты слишком мудр. Слишком. Но вспомни еще и слова Татвы Дану: «Великому решать, а не ничтожному. Ничтожный сам не знает, что для него есть благо».
— И великий Эрхеллен посадил Татву Дану на кол, чтобы не мудрствовал, — кротко улыбается Денна. — Что-то не помню, чтобы хвалил он великого правителя, вися на колу, но поносил всячески и сулил кары небесные.
— А Хисваханна умер в голодной яме князя Арзу Арханны!
— И воспринял это смиренно, как и подобает мудрому. Но ты прав. Оба они дурно умерли, что лишь подтверждает горькую судьбу мудреца в нашем несовершенном мире. Но будь покоен — я пройду испытание. А уж глотну я Силы или нет — там увидим.
…Ночь, злая же ты ночь. И опять, опять воспоминания. На сей раз — сестра, любимая сестра, Аннахайри.
Красавица, каких мало под Солнцем, так говорят. Недаром государи брали в жены самых красивых из благородных девушек — вот их кровь и сказалась в ней. Как говорили поэты: красавица, губительница сильных, сводящая с ума мудрых, стройная, как сосна на склоне, гибкая, как рыбка в горном потоке, глаза ее — два отравленных клинка ночного убийцы, губы ее — отверстая рана, шея ее — гордое древко победного знамени, а грудь ее — престол владыки мира. Она идет, как ветерок среди деревьев, дыхание ее — прохлада в знойный час, кудри ее — грива дикой кобылицы, и гордо встряхивает она головой. Она — охотница, она — убийца жестокосердная, дщери Солнца склоняются перед ней, и тень бежит от победного взора ее… О, дева, лишь тот удостоится тебя, кто сдастся смиренно, ибо завоеватель — погибнет, а ты рождена для власти…
— Я завидую тебе, — говорит сестра, сцепив руки на корнях. Сейчас она как никогда хороша. — Ты мужчина. Тебе дозволено испить Силы, а мне — нет. А я бы — смогла… Я бы взяла ее всю, без остатка!
— Зачем?
Аннахайри мотает головой, и кудрявые густые пышные волосы хлещут по плечам, гладко обтянутым алым шелком.
— Отец хочет отдать меня замуж.
— И что же? — Он медленно перебирает густые пряди сестры. Так приятно чувствовать их гладкую тяжесть. В детстве он любил дергать её за тысячу косичек, а теперь как-то боязно, да и косички, как в детстве, ей уже не заплетают. — Такова судьба всех женщин — выйти замуж, и родить детей, и жить в почете и славе.
— Не хочу я такой славы! — вскакивает сестра. — Я хочу… я хочу умереть молодой. Красивой, чтобы все восхищались и жалели!
— И для этого ты хочешь Силы? Куда проще яду выпить. Сила-то зачем? — тихо смеется он. — Дурочка. Ты…
— Молчи, сам дурак! Ты ничего не понимаешь! Вы все, мужчины, тупые, грязные, вонючие свиньи! — в слезах кричит она.
— Сядь, — он заставляет сестру сесть. — Лучше успокойся и говори. Вдруг я смогу тебе помочь.
— Ты так легко об этом говоришь, — шмыгает она носом. — Я тебе завидую. Ты свободен, ты можешь решать. Все мужчины свободные.
«Ага. Вот получу Силу, и где будет моя свобода? Один долг останется».
— Нет, чего ты хочешь-то?
— Я… я хочу власти чтобы самой решать за себя. Я не хочу служить мужчине. Я хочу, чтобы они… Хочу быть воительницей, как княжна Тисмани!
— Тисмани сейчас дряхлая брюзга и кормится с руки варварского наместника. Представь себе старуху на коне и в доспехах. Обхохочешься!
— Вот потому я и хочу умереть молодой. Хочу жить коротко и ярко, получить все, что можно, от жизни!
— А ты не подумала, что это самое «все» включает в себя еще и страдания, болячки, потери?