Великая игра
Шрифт:
— Я знаю! — топает ногой сестра, и золотые колокольчики на ножном браслете тоненько звенят, словно смеясь над ее слабым женским гневом. — Потому я и хочу Силы… — тяжело дышит она. — Я проживу мало, ибо большая часть жизни нашей — страдания, а я лишь радостные годы проживу. И умру на глазах у всех, красиво, и все будут скорбеть по мне…
Денна молча смотрит на сестру.
Каждый по-своему использует Силу. Аннахайри хочет сжечь себя. Красиво и бесполезно.
А что ты сделаешь, тан хэтан-ару, если все же сумеешь испить?
— За кого хочет выдать тебя отец?
— Что? — словно просыпается королевна.
— За кого отец хочет выдать тебя?
Аннахайри дергает плечом.
— За варварского князя, — фыркает она.
— И что же тут дурного? — изумляется Денна. — Это — наши варвары, и сам Аргор был из их рода. Они высоки ростом, сильны и красивы, что же тебе еще нужно? У них в обычае брать только одну жену, и наложниц они не держат. Ты будешь единственной его госпожой.
— Отец платит мной. Он боится, что варвары предадут его.
Денна нахмурился и отвернулся. Даже сестра видит, что отец боится. Все видят, что он слаб. Денна мучительно скривился, пытаясь не дать волю жалости. Государей нельзя жалеть.
— А варвар берет тебя, чтобы обрести могучую родню. И потому никогда не посмеет тебя обидеть. — Он улыбается. — Вот ты и достигнешь своего — будешь повелевать мужем! — смеется Денна. — И не надо тебе никакой Силы! А Тисмани, — добавляет он, — ни мужа не имеет, ни дома, ни золота. Только воспоминания, от которых еще противнее жить. И смелости умереть у нее тоже нет… Успокойся, сестра. Поверь мне, на свете можно добиться чего угодно и без Силы.
В подземной галерее холодно и темно. Тихо, торжественно и страшно. Молчание и вечность.
Во мрак уходит длинный ряд безмолвных изваяний священных государей. По ним можно судить о благоденствии царственного рода, усмехается про себя Денна. Вон те, самые ранние, грубые и плоские, еще хранят следы позолоты, а в глазницах блестят редкие самоцветы. А вот уже время разлада — изваяний много, сделаны на скорую руку из дерева. Тогда священные государи долго не жили. И ни золота, ни камней, даже лица почти одинаковые, только по надписям на старом языке и поймешь, кто есть кто. А вот — как вспышка в свете факела — Эрхеллен. Надменное, некрасивое, но завораживающе волевое лицо. Эрхеллен сам приказал сделать эту статую. Работа знаменитого мастера Инхуанны. Ему потом отрубили руки, чтобы он не мог изваять ничего более прекрасного, и мастер дожил до конца своих дней в почете и славе среди заботливых слуг в подаренном государем поместье. Правда, этот конец настал скоро — через полгода. Мастер спился или слишком много вкушал черного дыма.
Эрхеллен сидит, скрестив ноги, как было в обычае древних государей, еще помнивших долгие кочевья, и держит на коленях обнаженный изогнутый меч. Голова надменно поднята, глаза полуприкрыты, на губах зарождается всезнающая улыбка. Искусный мастер отлил его статую из бронзы, полировка и чеканка играют в свете факела, создавая иллюзию живого смуглого тела. Он изображен как Небесный Страж — охранитель Солнца, хотя и не наг, как они, а облачен в доспехи. Глаза его сделаны из белой эмали и обсидиана и кажутся живыми, а на шее и руках — настоящие драгоценные ожерелья и браслеты, которые приносят ему в жертву, как божеству.
Еще несколько изваяний — несколько поколений. Они все представляют правителей в виде Небесных Стражей, в той же позе, что и Эрхеллен. Но это лишь слабые подражания, и опять они похожи, как близнецы.
А вот и дед…
Серый шероховатый камень. Материал простой и грубый — но мастер был велик. Работа одного из морских варваров. Их мастер дорого стоят, почти как кони солнечной священной масти. Государь изображен таким, каким он был при жизни, — со священным узлом волос, в длинном одеянии. Лицо печального мудреца. А в руках его — светильник. Кто-то подливает сюда масло, и государь стоит в темноте со слабым огоньком в руках…
И вот — последнее изваяние. Небесный Страж Керниен керна-ару. Явно сделан в подражание изваянию Эрхеллена, но рука мастера видна безошибочно. Это не рабская копия это — свое. Денна всматривается в тревожное и волевое лицо дяди — и в священном ужасе видит собственные черты. Игра света? Да, наверное.
Сердце дико колотится.
Дядя, почему ты отказался от Силы? Почему?
Уже никто не скажет. Ни отец Мааран, ни государь, никто. Старый пес Ингхара умер, телохранитель божественного воина Дайро погиб на юго-востоке, в схватке со степняками, а сам Аргор керна-хэтан ушел в Землю Огня, землю богов, куда смертные заходить по доброй воле опасаются…
«Так почему, дядя?
Почему я должен принять Силу?
Кто я такой?
Ты ушел — и ушел божественный воин, связанный с тобой, как уходит с королем его власть над землей. И что осталось? Остались мы, как малые сироты. Ты не оставил нам сильных и преданных. Остались только сильные и властолюбивые. А мой отец слаб, и нет при нем помощников. А ты все брал на себя и не оставил земле своей блюстителей, что помогали бы отцу не из корысти.
Значит, я должен стать при отце своем тем, кем был при тебе божественный воин.
Но кто я?
Пятый сын. Тот, на кого надеются в последнюю очередь.
И вот пришла эта очередь.
Придется испытать себя. Впервые — хоть в чем-то.
А смогу ли?»
Вверху низко и тоскливо пропел тяжелый гонг.
Пора.
Он с трудом оторвал взгляд от бронзового лица Небесного Стража Керниена, поклонился, сложив руки. Взял из скобы на стене факел и побрел к свету, наверх.
Королевский Храм, несмотря на те почести и щедрости государя Керниена оставался скромным. Отец Мааран подновил убранство. Древность храма больше не казалась жалкой — скорее благородной. Века поклонения Божеству, века его незримого присутствия здесь мягкой тяжестью опускались на плечи пришельца, наполняя душу трепетом и благочестием. Тут никто не говорил громко. Тишина, шепот и тени. И густой, тяжелый аромат курений.
Денна старался не думать, как все это произойдет. Настанет срок, он и так все увидит. Незачем страх в себе растить. Он старался загнать его как можно глубже, чтобы не вырвался…
Служка почтительно семенил рядом, открывая двери и указывая дорогу. В отличие от служителей новых храмов, здешние монахи носили одеяния не из тонкого шелка, а из грубого сырца, крашенные не пурпуром, а травяной краской. Одежды их были вышиты не золотом, а простой желтой нитью. Но вид у них был куда более внушительный, чем у других священнослужителей.