Великая игра
Шрифт:
Роквен не стал медлить и быстро вышел из горницы, почти выскочил. Ему было слишком тяжело оставаться здесь.
Роквен с несчастным видом сидел за деревянным столом. Донесение никак не писалось, да и вообще все не складывалось и шло вкривь и вкось. И долгожданный дождик казался мерзким и унылым, и мухи жужжали особенно противно, да и рожи у всех кругом были отвратные. Декурион молча сидел в углу комнаты и искоса посматривал на командира. Роквен же тайком поглядывал на декуриона. Пожалуй, эта рожа раздражала меньше всего, хотя молчаливость и скупость жестов и движений, всегда восхищавшие его, нынче тоже злили. Это было неправильное чувство — ведь никто не виноват в его настроении, потому роквен вздохнул, стараясь взять себя в руки, и, словно заглаживая вину, обратился к декуриону:
— Как думаете, почему он все же так поступил?
Декурион неопределенно дернул плечом.
— Трудно сказать. Насколько я понимаю дело, парень старинным способом решил земельный спор. Нехорошим, надо сказать, способом.
— То есть?
— Ну, сударь мой, вы же сами говорили, что вам любопытны древние обычаи наших общих предков. Так вот, случалось и такое, только это всегда было чем-то из ряда вон выходящим. Даже в истории Турина, которую вы мне то и дело повторяете, сожжение дома со всеми жильцами считалось делом как бы сказать-то?.. не слишком достойным. А тут… как-то одно с другим не вяжется. Не такова была обида, чтобы за нее так мстить. Потому я и хотел парня допросить, может тут что еще кроется?
— Сейчас пока нельзя… — Сказать по правде, роквену просто не хотелось хотя бы некоторое время думать об этой истории. Он чувствовал себя обманутым и вымазанным в грязи с ног до головы.
— Да я знаю, знаю, — досадливо отмахнулся декурион. — Что же, время у нас есть. Только бы опять не сбежал.
Роквен Дарион потянулся, не вставая из-за стола. За распахнутым окном дождик утихомирился, дохнул мягкий ветер. Показался кусочек голубого неба — значит, скоро снова будет солнце и влажная духота. И опять мухи-комары полезут… Декурион все так же сидел, скрестив на груди руки и смотрел куда-то за окно. Он тоже нравился роквену. Хотя Хамдир и был старше, он оказался в подчинении у молодого нуменорца и сразу же незаметно взял его под опеку. Хамдир родился здесь, в заморской части Андунийской пятины на Княжьей земле, от смешанного брака. Отец его был радом с Острова, а мать — из местных эдайн, из тех, что уже много сотен лет как жили под Законом Острова. Эти люди почти с самого начала считались не федератами, а гражданами. Хамдир был человеком образованным, хотя обучался и не на Острове, а здесь, тут теперь учителей хватало, причем хороших — писал и читал как на адунаике, так и на синдарине, а сошлись они с роквеном на почве трепетной любви к древней истории. А Хамдир знал об истории здешних эдайн очень много. Как он смущенно признался роквену, он замыслил создать свод преданий и легенд эдайн, начиная с тех времен, когда их белериандская родня ушла на Остров и до возвращения — уже нуменорцев. Преданий он знал неисчислимое божество. Но здесь все передавалось по памяти, меняясь со временем, так что теперь вытащить реальное событие из вороха легенд было почти невозможно. А их письменность, что вела свое начало от гномьей, использовалась лишь для бытовых записей на бересте, да еще вырезали надписи на могильных камнях да на деревянных палочках, по которым денежные записи вели. Так что все зависело от памяти сказителей, которых тут очень ценили и всегда привечали.
Ах, если бы свести декуриона с братом! Несомненно, они пришлись бы по душе друг другу.
— Вы бывали на Острове?
— Да. Отец говорил, что каждый нуменорец должен хоть раз в жизни подняться на Менельтарму.
Роквен немного помедлил.
— Скажите, Хамдир, а вы считаете себя нуменорцем или… ну, я не знаю, как сказать. Простите, если невольно обидел…
— Да нет, — рассмеялся Хамдир, и его зеленовато-серые глаза весело заблестели. — Я понял, о чем вы. — Он посерьезнел, отбросил со лба темные пряди. — Это не такой простой вопрос. Как сказать — кто такой нуменорец? Если вы имеете в виду собственно жителя Острова — то нет. Меня не тянет на Остров, хотя мой отец оттуда родом. Мое место здесь, и я эту землю люблю. Может, я мог бы назвать себя андунийцем, что ли… Ведь мой сюзерен князь Андунийский, а над всеми нами Король, и я его верный подданный… Нет, в этом смысле я не нуменорец. Но если речь идет о Законе, который нас всех объединяет и равняет, то я нуменорец. Несомненно, нуменорец. Точнее, дунадан, так мне больше нравится, это как-то шире, чем просто житель Острова, да?
— Может быть, — свободнее вздохнул роквен. День посветлел, и все снова стало приятным. Он уже почти с удовольствием посмотрел на своего подчиненного, которого почитал так, как если бы декурион был его начальником. По сути дела, именно Хамдиру следовало быть старшим. Но Дариона назначили приказом с Острова, и хотя роквену это казалось неправильным, приказ есть приказ, и его не обсуждают.
Хамдир ему нравился. Не слишком высокий и крепкий, темноволосый, с серо-зелеными внимательными глазами и непривычной, на взгляд уроженца Острова, небольшой бородкой и усами. На Острове сейчас было в моде выбривать лицо. Говорил он тоже немного необычно — но так тут все говорили. Немного по-стариннрму. Не декурион, а десятник, к центуриона именовали сотником и так далее. Здесь был Закон Нуменора — но остались и местные законы эдайн. К примеру, Хамдир, поступая на службу, кроме обычной присяги принес еще личную лорду-наместнику Княжьей пятины. Как будто не хватает присяги Острову и Королю. Но вот так у них дело ведется, как в старину. Закон Острова и местные законы уже пять сотен лет медленно сплавлялись воедино, влияя друг на друга. И в результате получалось нечто весьма своеобразное. Жителя Северных колоний — Княжьей земли — по манере поведения и речи легко можно было отличить от жителя Острова и других колоний. Впрочем, все уроженцы разных колоний различались. И все же здешний народ был совсем особенным. Наверное, из-за сохранившихся старинных обычаев. Может, это все потому, что эти земли традиционно обживали выходцы из Андуниэ, почему и были они по закону приписаны к княжьей пятине, и наместника тут сажал Андунийский князь, а ведь сами андунийцы славятся ревностным отношением к древней традиции.
Древняя традиция… старый закон. Роквен поджал губы.
— И все же — почему? Ведь все права были на его стороне. Почему он не стал ждать? Почему он так поступил?
Хамдир покачал головой.
— Тут не совсем все ясно. По нынешнему закону земли его отца после его смерти должны были достаться сыну, то есть нашему… мстителю. Но по старинному обычаю брат его отца мог заявить на них права. А ведь отец его умер еще до того, как Борлас вошел в возраст. По старому обычаю совершеннолетие у нас считалось с того дня, как мальчику вручали настоящий меч. Сейчас — в двадцать один год. Так что в любом случае кто-то мог взять имущество под опеку до совершеннолетия. Ему еще полгода до вхождения в права.
— Почему не мать?
— Да вот в том-то и дело. Все права были на стороне его и матери, да и его люди его поддерживали. Вот он сам правосудие и осуществил. Дядя его Хунтор, вел себя нагло, оскорбил госпожу Элинде в ее же доме — парень взял и отомстил. Очень поганым образом — сжег наглеца в его доме. За такое в старое время полагалось изгнание.
Ровен поежился. Изгнание сейчас и тогда — разные вещи. «Пока мы процветали на Острове, они жили среди опасностей и бед. Орочьи набеги, злобные дикие племена, поклоняющиеся Тьме, чудовища… Изгой был почти обречен на гибель».
— А сейчас полагается наказание как за убийство. Может, ему и смягчили бы кару, если бы он не заколол судейского.
Роквен скривился.
— Я другого понять не могу. Он же не дурак, он же знает Закон!
Декурион пожал плечами.
— Тут трудно сказать.
— Вы здешний, вы все же лучше понимаете, в чем тут дело.
Декурион жестко посмотрел прямо в глаза Дариону.
— Отчасти понимаю. Но вам это не понравится. Это, сударь мой, те самые традиции, которыми вы так восхищаетесь. Та самая своеобычность, которую вы так пестуете. Если долго с человеком носиться, он воображает себя особенным и начинает считать, что ему дозволено больше, чем другим. Вот и Борлас аккурат такой. Он с малых лет был нрава горячего. Тоже все о старине говорил, прямо как вы. Только у него это звучало по-иному — мы, мол, чистые эдайн, мы тут всегда жили по своему закону, землю эту не бросали, как те, что удрали на Остров. Вам понятно? Да-да, стало быть, мы тут жили и будем жить по своему закону, и плевал я на все остальное. — Хамдир встал, подошел к окну и оперся на подоконник. — Пять сотен лет прошло с тех пор, как здешние сильные люди собрались и признали Закон Острова. Мы с тех пор стали жить куда как дольше, дети редко умирают, нет голода, нет орочьих набегов, и дикари не осмеливаются соваться сюда. С нами, — роквен, вздрогнув, отметил это «с нами», — нянчатся, потому как мы утраченные и снова обретенные братья. Небось на юге с дикарями куда жестче обходятся, а мы — эдайн, нас любить надо. — Он обернулся к Дариону. — Беда в том, что даже у нас сила часто была вместо закона. Сильный был прав потому, что сильный. Сильный владыка может защитить от врагов — пусть морду набьет, но зато за его щитом жив останешься. Было, было такое, не кривитесь, сударь. Вы же сами восхищались решительностью, дерзостью, силой, отвагой нашего… Турина. Но у всего есть другая сторона, вот она и вылезла.
— Так что ты предлагаешь? — Роквен не заметил, как перешел на «ты». Декурион чуть улыбнулся.
— А что тут предлагать? Старинный закон за двойное убийство по головке не гладил. Да, его мать оскорбили в ее же доме — за это тоже полагалась кара. Да, по старому закону он мог убить. Но это был брат его отца, а убийство кровного родича всегда дурное дело. Он мог просто обратиться к мудрым и знатным, и наглеца изгнали бы, лишив имущества. А он ведь и совет мудрых презрел, и родича убил, и сжег его в доме вместе с домочадцами — они-то здесь при чем? Когда кого-то сжигали в доме, всегда предлагали женщинам, детям и слугам выйти, а он сделал все в ночи, тайком. Никто не спасся. По старому обычаю за это просто объявляли вне закона — за презрение к закону. Любой мог изгоя убить, и ничего ему за это не было бы… Он просто дурак, ваш Борлас драгоценный… Ладно, но ведь еще и Закон Острова нарушен. Наш общий Закон. Самосуд, убийство дяди и его домочадцев и убийство королевского чиновника. За это вообще вешают. Что тут решать? Все предельно ясно.
— Но он еще несовершеннолетний, — слабо пытался сопротивляться роквен.
Декурион впился в него жестким взглядом.
— А как убивать — так совершеннолетний? Он говорил, что меч взял в восемь лет, стало быть, тогда совершеннолетним и стал, — рявкнул Хамдир. — Балрог задери, я не хочу, чтобы нас считали дикарями! Он убийца и должен ответить по закону!
— Да, — горестно кивнул роквен.
Хамдир смерил его долгим взглядом и усмехнулся.
— Вы, вижу, готовы из него прямо-таки несправедливо обиженного героя сделать. И не вы один, найдутся дураки.