Великая игра
Шрифт:
— Нет, сидите.
Борлас пожал могучими плечами и сел.
— Я пришел поговорить с вами.
Снова тот же жест.
— Через несколько дней приедет судья…
Опять то же.
— Но я хотел бы понять… зачем же вы это сделали? Почему? Может, удастся смягчить вашу участь?
Арестант пристально посмотрел на роквена. Его серо-зеленые глаза в сумраке казались черными.
— Он оскорбил мою мать.
— Но вы могли по закону потребовать ему наказания, зачем было убивать?
— Почему я должен кому-то идти кланяться, чтобы его наказали, когда я сам могу?
— Это закон.
— Это закон слабых. Тех, кто не может ответить сам. А мой закон — закон сильного. Я не побегу никому в ножки кланяться. Мне сопли утирать не надо, пусть все знают — я могу дать сдачи.
— Это была не сдача, а убийство.
— Какая разница?
— Да такая, что вы можете кончить в петле.
Снова пожал плечами.
— Значит, это дурной закон. Закон слабых.
Роквен недоуменно поднял брови.
— Нуменор — и закон слабых?
— Ну да. Зачем сильному пресмыкаться перед законом, когда он сам может все сделать? Это слабому надо другим зад лизать, чтобы его защитили.
Дарион покачал головой.
— Долг сильного — защищать слабого. Сила сильного в том, чтобы отказаться от силы и встать на одну доску со слабым. Добровольно сравняться со слабым. Сила в том, чтобы не идти у своей силы на поводу…
«Проповедник хренов… Меня повесят, а он меня жить учит… дурак…»
Роквен не заметил, как опасно сузились глаза неподвижного — странно, настороженно неподвижного — собеседника.
— Вот в чем сила, Борлас. Сильный великодушен, а не жесток.
— И потому сильный Нуменор великодушно меня повесит, — хмыкнул Борлас. — Меня, слабого.
Роквен разинул рот.
— Вы только что говорили о своей силе.
— Да, я лорд в своей земле! И мне в ней вершить закон, потому что я — сильный. Разве у вас не так? Зачем ты вообще сюда пришел? Увещевать меня, чтобы я спокойно дал себя повесить? Не грусти, бедняжечка, все по закону, успокойся, так и надо? У тебя рабский закон. Трусливый. Вы убиваете сильного, чтобы никто не стал сильнее вас, чтобы остались одни слабые. Ими командовать легче. Вот и все. А я вам как бельмо на глазу, потому что сильный. Я сам решился судить. Я у вас кусок изо рта вырвал, вот и все.
Дарион с болезненным изумлением смотрел на Борласа.
— Все не так. Не так. Закон судит одинаково и слабого, и сильного. Но с сильного спрос больше, потому что он сильный…
— Ну, — зло рассмеялся Борлас, — я и говорю! Сопливого урода, который только ныть и может, вы по головке погладите, а того, кто сильнее, убьете. — Он поджал губы — Зачем ты сюда вообще пришел?
Роквен молчал. А и правда, зачем? Он сосредоточился, как бывало всегда, когда надо было разобраться в своих смятенных чувствах. И понял, что на самом деле просто хочет убедить самого себя в справедливости закона и заставить этого человека признать его справедливость. Суд будет снисходительнее к запутавшемуся и раскаявшемуся, но если Борлас будет так упорствовать, то, скорее всего, его ждет петля.
Борлас с трудом сдерживался. Надо, чтобы этот блаженный ничего не заподозрил. Это хорошо, что он сюда пришел. Часовые держатся настороже, все местные, они его знают. А этот благодушный дурень совсем уши развесил. Вот, застыл, опустил глаза в пол. Думает о чем-то. Сейчас.
Сейчас или никогда. Не думать, действовать, а уж потом — как-нибудь.
Сильный толчок бросил Дариона наземь. Встать он не успел, потому что ему на грудь бросился волк и вцепился в горло. Он хотел закричать, но изо рта вырвался какой-то свистящий хрип, а волк тихо и быстро шептал прямо в ухо:
— А вот кричать не надо. Не надо кричать. Вот и хорошо, умница. Подыхай поскорее.
Роквен задрожал, судорожно вздохнул и послушно умер. Борлас поднялся, вытер об одежду убитого его же собственный кинжал. Хорошо, когда беспечные головотяпы совсем забывают о том, что оружие и отнять можно. Он тихо подкрался к двери, постучал…
Центурион Хамдир медленно свернул трубочкой недописанное письмо. Осмотрелся по сторонам. Вещей у покойного роквена было немного. Большую часть составляли книги и сшитые толстой нитью тетради каких-то записей. Судейский писец скрупулезно составлял опись вещей убитого.
А письмо, которое передал ему наместник, так и не успело..
Они все не успели. Когда они приехали, Борлас уже два дня как сбежал, и Хамдир прекрасно понимал, что сейчас след уже простыл. Волк ушел. Так что можно не спешить.
Скорее всего, он покинет эти края. Так что погоня будет долгой и упорной. Надо хорошенько подготовиться.
«Теперь вы его командир. Постарайтесь, чтобы он не наделал глупостей».
Он не выполнил своего долга командира. Теперь он должен выполнить свой долг стража. Бешеный волк не должен уйти.
— Он был здесь?
— Зачем ты спрашиваешь? Ты сам знаешь, иначе бы тебя здесь не было.
Волосы вдовы Элинде потускнели и вместо золотых стали серыми. Всего за какие-то два месяца.
— Что вы мне скажете? — Хамдир уселся без приглашения на скамью и, сцепив руки, подался вперед.
Женщина медленно покачала головой.
— Я не стану помогать тебе, но и мешать не стану. И ему помогать я тоже не стала. — Она тяжело вздохнула. — Оставьте меня. Или мало мне горя и позора? Или я не могу умереть спокойно?
— Матери убитого не легче, — жестко продолжал Хамдир. — Он восхищался вашим сыном. Он пытался найти ему оправдание, чтобы смягчить приговор. И получил нож в горло.
— Я сказала. Решений я не меняю.
— Что он говорил? — не слушал ее центурион. Женщина не то вздохнула, не то застонала.
— Он пришел и рассказал, что сделал. Похвалялся местью. Сказал, что уйдет из этих мест. Сказал, что он силен и удачлив и правда на его стороне. Я сказала, что это орочьи дела и орочьи слова. Он разгневался, но ударить меня не посмел. Я велела людям не давать ему помощи. Всем на моей земле так сказала. — Она помолчала. — Он волк. Он проклял меня и ушел. — Она снова замолчала. Долго молчала. — Расскажи мне о том, кого он убил, — тихо попросила она наконец. — Я только раз видела его, и он показался мне по речам маленьким ребенком, хотя с виду был почти муж.