Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг.

Коллектив авторов

Мое письмо получилось невероятно длинным — прости, дорогой. Благослови тебя Бог. Иду в церковь, буду молиться за тебя.

Нежно целую,

Твоя любящая сестра Элла.

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1254. Л. 189–194 об. — на англ. яз.)

Вел. кн. Сергей Александрович — вел. кн. Павлу Александровичу

23 марта. Москва

…Ты собирался в Царское. Говорили ли тебе там о письме жены? Она написала по собственному почину Ники — очень трогательное письмо…

(ГА РФ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 212. Л. 78–78 об.)

Государь

ответил Елисавете Феодоровне письмом, «полным любви».

Дневник вел. кн. Сергея Александровича

25 марта. Жена получила очень интересный ответ от Ники — я от Пица, тоже от Победоносцева…

(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 35. Л. 45.)

Вел. кн. Сергей Александрович — вел. кн. Павлу Александровичу

25 марта

… Сегодня жена получила ответное письмо от Ники, жена ему замечательно дельно написала, и он вполне откровенно ей отвечает; видимо, он понял ошибку в назначении расследования и вообще поблажек студентам. Ники говорит, что и Муравьев [1344] ему советовал назначить расследование — это я и раньше знал, и тут кроется ужасная ошибка Муравьева! Не понимаю, как он мог подпасть под влияние Витте. Я ему (Мур<авьеву>) это написал прямо, откровенно и сильно, ибо не ожидал от него подобной вещи; теперь надо знать, какое у него было объяснение с Ники и что он ему сказал. Вероятно, следствием твоего разговора с ним он собирается мне писать.

1344

Муравьев Н. В., министр юстиции.

Сегодня же получил тоже весьма интересное послание от Победоносцева. Он исторически излагает ход дела — все совещания министров, безобразное отношение к делу Витте и прямо неприличное его к мин<истру> Вн<утренних> Д<ел> и мин<истру> Народ<ного> Образ<ования>. За сим он мне описывает печальное и пагубное влияние Кости и Сандро, которые подбивают Ники к сентиментальной политике. Костя меня не удивляет, но какое дело Сандро? Победе оносцев> писал Ники, умоляя не соглашаться на расследование, считая это крупной политической ошибкой, но не вняли его голосу! Победоносцев считает созданное положение очень серьезным. Совершенно то, что я говорю. Теперь тебе бы надо было с Ники поговорить по душе — пожалуйста! Неужели только слушать ему вредные мысли Кости и Сандро?! Все это прямо преступно, друг мой! Есть молчание опаснее всяких вмешательств.

Признаюсь тебе, что я сам, видя все, что творится, вознегодовал на Ники до крайней степени! Черт знает, какие мысли мне теперь приходят в голову. К чему нам самодержавная власть, если она сама себя топит, так просто — здорово живешь! Нет, ты себе представить не можешь, до чего я измучился, — все мои принципы пошли верх дном! Я сам себя в этом не узнаю. Но ведь действительно это из рук вон как пошло: из пустяков создавать себе революцию на всю Россию!!!!! Так-таки революцию — другого слова нет. Я, например, конца беспорядкам не вижу, не знаю, чем это кончится, — мы ужасно далеко зашли. Я ведь вижу и слышу!

Теперь довольно. Я так разболтался, ибо письмо сие передаст тебе Джунковский; сознаюсь, что более чем нецензурно, и меня в Сибирь могут сослать…

(ГА РФ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 212. Л. 79 об.-83.)

Ниже приводим письмо К. П. Победоносцева, полученное Сергеем Александровичем 25 марта. Обращаем внимание читателя на созвучие этого документа с последующим письмом великой княгини государю.

К. П. Победоносцев — вел. кн. Сергею Александровичу

23 марта. СПб.

Смутное время переживаем, Ваше Высочество — никогда еще я не был свидетелем такого бессилия и — шатания — госуд<арственной> власти.

В свалке 8 февраля не было ничего чрезвычайного — такие бывали каждый год.

Раздули это дело сначала — дамы в гостиных, и — Дворцы. У В. К. Александра Мих<айловича> и Конст<антина> Конст<антиновича> образовались целые очаги возмущения против — полиции. Как было не понять что полиция призвана охранять порядок, а шествие дикой толпы есть беспорядок — и полицию надо слушать безусловно. Потрясите это — и все поколеблется. Надо было с первого раза стать на этом и <… > решить прямо тем, что кто не хочет ходить на лекции, тот лишается права быть студентом.

Собрали нас всех в совещание — и тут начинается нечто странное и нелепое. Не дав никому высказать, выступает Витте с известною запиской по предварительному соглашению с Муравьевым (которому д<олжно> б<ыть> стыдно), Хилковым и Ермоловым. Записка придает делу вид чрезвычайного события и оскорбления студентов полицией. Предлагается — от имени Государя исследование. Витте объявляет с первого слова, что не отступится от своего мнения.

Я заявил тут же, что это опасно. Мне возражают, что это должно произвесть психическое действие на толпу, и она успокоится. В этом движении нет-де ничего политического. (Ребяческое мнение — кто же не знает что в движении этого рода всегда скрытые пружины злого подстрекательства). Витте и Муравьев составляют редакцию Высоч<айшего> повеления.

Тут же я сказал Витту [1345] : избави Боже, если ваша записка проникнет в публику! — Как можно — сказал он — и вслед за тем дал ее В. К. Ал<ександру> Мих<айловичу>, Конст<антину> Конст<антиновичу> и трем профессорам в числе коих были — сами возбуждавшие студентов. И после того с удивлением спрашивал — кто распространяет ее!

На другой день мин<истр> Вн<утренних> Д<ел> (не разделявший мнения Витте) должен б<ыл> доложить все это Государю. Я в тот же день послал Государю письмо в коем убеждал его — не делать этого, не <нрзб.> свое имя, не придавать чрезвычайного значения — обыкновенному событию, предупреждал об опасности… Но сделалось не по-моему, и назначена Комиссия Банковского, и Муравьев приставил к нему прокуроров и следователей — <чтобы> все могло получить вид следствия, направленного против полиции.

1345

…я сказал Витту… — так в оригинале.

Прости Боже, если я ошибаюсь — но все это пахнет какою-то недостойною интригою — направленною — против кого??

Волнение не только не унялось, но стало разгораться, и начался ряд тяжких совещаний, куда нас собирали и держали по нескольку часов — и каких речей я тут наслушался от ГГ. Министров. Бедный Боголепов являлся какою-то жертвою… А что было ему делать! Витте стал нападать на него, так что я невольно решился сказать: Сергей Юл<ьевич>, да ведь мы не призваны производить суд над министрами.