Великая огнестрельная революция
Шрифт:
Иностранцы, бывавшие в России в последней четверти XVI в., поражались количеству и качеству русской артиллерии. Так, имперский посол И. Пернштейн в 1575 г. отмечал, что «…он (т. е. Иван IV. – П.В.) имеет до двух тысяч пушек и множество других орудий, из коих некоторые изумительно длинны и столь широки и высоки, что самого высокого роста человек, входя в дуло с надлежащим зарядом, не достает головою до верху…». Дж. Флетчер отмечал, что «…ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса военных снарядов, как русский царь, чему отчасти может служить подтверждением Оружейная палата в Москве, где стоят в огромном количестве всякого рода пушки, все литые из меди и весьма красивые…»611. Такие отзывы о русской артиллерии из уст иностранцев, скорее склонных приуменьшать успехи русских, чем преувеличивать их, весьма примечательны. Можно без преувеличения сказать, что в области артиллерии Ивану удалось не только сравняться с Европой, но и перегнать ее. Во всяком случае, по производительности Пушечный двор во время правления Ивана Грозного можно поставить в один ряд с лучшими предприятиями, отливавшими артиллерийские орудия, как в Европе, так и в Азии.
Столь же интенсивно развивалось в России производство и применение ручного огнестрельного оружия. Обычно считается, что ручное огнестрельное оружие на Руси начало применяться уже в 60–70-х гг. XV в. Применение пищалей отмечено в источниках во время «стояния» на р. Угра, во время осады Феллина и походов на Казань, однако, скорее всего, речь в данном случае шла все-таки об артиллерии, а не о ручницах. Единственный случай, когда можно предположить участие отрядов стрелков, вооруженных ручным огнестрельным оружием в боевых действиях, это поход Ивана III на Новгород в 1478 г., в котором приняли участие псковская рать «с пушками и с пищальми, и з самострелы». Псков находился на русском пограничье с Литвой и Ливонией, и псковичи были неплохо осведомлены о новинках в военной технике и технологиях у соседей. Но пример Новгорода и Пскова был единичным, и в целом можно предположить, что достаточно часто встречающиеся в актовых материалах того времени «пищальники» – это, прежде всего, мастера, изготавливающие артиллерийские орудия и одновременно обслуживающие их во время осад и обороны крепостей613.
Нужно было время, чтобы ручное огнестрельное оружие перестало быть диковиной, чтобы оно стало обычной вещью и появились в достаточном количестве люди, способные владеть им и умело применять его на деле. Этот процесс, во многом благодаря иностранным военным специалистам, которых привлекали на русскую службу и Иван III, и его сын, занял немного времени. Об этом свидетельствовал, к примеру, в 1486 г. московский посол при дворе миланского герцога Галеаццо Сфорца Георг Перкамота: «…После того как немцы совсем недавно (выделено нами. – П.В.) ввезли к ним самострел и мушкет (в оригинале использован термин «schiopettо», поэтому точнее перевести его как «ручница» или «аркебуза». – П.В.), сыновья дворян освоили их так, что арбалеты, самострелы и мушкеты введены там и широко применяются…»614. Не прошло и десятка лет с начала нового столетия, как на страницах русских летописей и разрядов появляются отряды пищальников, вооруженные ручным огнестрельным оружием. Заслуживает внимания тот факт, что отряды пехоты, вооруженной ручным огнестрельным оружием типа аркебуз, появляются на Руси практически в одно и то же время, что и в Западной Европе. Широкое использование отрядов аркебузиров в Европе относится к началу XVI в., к самому разгару Итальянских войн, и примерно в это же время отряды пищальников появляются и в России.
Причину такого поворота в отношении к огнестрельному оружию, и в особенности к ручному, надо искать в опыте столкновений с ливонцами и литовцами. Познакомившись поближе с эффективностью ручного огнестрельного оружия, Иван III и в особенности Василий III сделали все возможное, чтобы заполучить отряды вооруженных ручницами стрелков на свою службу, тем более что к этому моменту у них появились в распоряжении и достаточное количество ручниц и первых аркебуз, и мастера, которые могли их изготавливать615. Так в начале XVI в. родились отряды русских пищальников – предшественники стрельцов.
Впервые они упоминаются в разрядных книгах под 7017 г. (1508 г.), когда Василий III приказал направить к воеводе князю Семену Серебряному в Дорогобуж «з городов пищалников и посошных»616. Следующее упоминание пищальников относится к 1510 г., когда вместе с Василием III во Псков прибыло 1000 «пищальников казенных», а после того, как государь покинул город, в нем было оставлено 500 пищальников новгородских617. В 1512 г. Василий III, ожидая набега крымских татар, заблаговременно развернул полки вдоль Угры и приказал «…пищалников и посошных… разделити по полкам, сколко где пригоже быти, на берегу…»618. 1000 псковских пищальников, «срубленных» с псковских «сох», приняли участие в зимнем Смоленском походе 1514 г., причем в летописи упоминались, наряду с псковскими пищальниками, отряды стрелков и из других городов619.
Однако, судя по отрывочным свидетельствам как русских летописей, так и иностранных источников, Василий III (а возможно, и Иван III, если принять сведения Г. Перкамоты) не ограничился только лишь набором на время походов отрядов пищальников с тяглецов. При нем были сделаны первые попытки формирования более или менее постоянных отрядов конных и пеших стрелков полностью на государственном содержании620. Очевидно, что при их создании московские государи не обошлись без помощи иностранных наемников. Во всяком случае, именно так можно истолковать сообщение летописи о «казенных» пищальниках621. Заслуживает внимания свидетельство Павла Иовия о конных пищальниках Василия III. Очевидно, что в Москве быстро оценили всю важность организации взаимодействия на поле боя конницы и пищальников и практически одновременно с Западной Европой (возможно, не без итальянского влияния) пришли к идее создания ездящей пехоты – драгун.
Пищальники неоднократно упоминаются и в последующие годы. Так, они составляли часть гарнизона Гомеля в 1535 г.622, а в Казанском походе 1545 г. новгородцы по требованию Ивана IV должны были «…с ноугороцких же посадов, и с пригородов с посадов, и с рядов, и с погостов, наредить 2000 человек пищалников, половина их 1000 человек на конех, а другая половина 1000 человек пеших…», одетых в однорядки или сермяги, со своими пищалями, порохом, свинцом и провиантом623.
Иван Грозный сделал
Согласно сохранившимся письменным источникам, стрелецкое войско было сформировано в 1550 г., когда из уже существовавших разрозненных и плохо организованных отрядов «казенных» и «посошных» пищальников было «выбрано»3000 человек, сведенных в 6 «статей» по 500 стрелков в каждой627. Отборный, элитный характер стрелецкого корпуса подчеркивался его привилегированным положением – государь определил им жалованье 4 руб. в год, выделил для поселения в пределах Москвы специальную слободу – Воробьеву и с самого начала потребовал от стрельцов и их начальных людей регулярно обучаться искусству обращения с фитильными пищалями628.
Боевое крещение «выборные» московские стрельцы получили во время Казанского похода 1552 г.629, и, очевидно, Иван IV остался доволен их действиями. Преимущества «выборных» стрельцов перед «срубленными» с посадов пищальниками были оценены, и с этого момента начинается быстрый рост корпуса стрелецкой пехоты. Так, если судить по разрядным записям и летописным свидетельствам о Полоцком походе 1563 г., то в нем приняло участие уже 4–5 тыс. стрельцов, в кампании 1572 г. – порядка 8–10 тыс., в 80-х гг. их насчитывалось до 12 тыс., а к началу Смуты численность стрелецкого войска, явочным порядком к тому времени разделившегося на московских и городовых, до примерно 18–20 тыс. чел. Так, Я. Маржерет, французский наемник, служивший в Москве в начале XVII в., писал, что «помимо десяти тысяч аркебузиров в Москве, они (т. е. стрельцы. – П.В.) есть в каждом городе, приближенном на сто верст к татарским границам, смотря по величине имеющихся там замков, по шестьдесят, восемьдесят, более или менее, и до ста пятидесяти, не считая пограничных городов, где их вполне достаточно…». Его сведения подтверждаются материалами писцовых книг 2-й половины 70-х – середины 80-х гг. XVI в., обработанных Н.Д. Чечулиным. Согласно его сведениям, в последней четверти XVI в. стрелецкие гарнизоны общей численностью более 2 тыс. чел. стояли в 16 городах на северо-западном порубежье, в Поволжье и на «Берегу», и, судя по всему, это список далеко не полный. П.П. Епифанов приводит следующие сведения о численности некоторых стрелецких гарнизонов в последней четверти XVI – начале XVII в.: Москва 7 тыс., 2,5 тыс. в Цареве-Борисове, Казань, Смоленск и Псков – по 1 тыс. пеших, Нижний Новгород и Астрахань – по 500, по 400 стрельцов в Свияжске и Велиже, 300 в Архангельске, по 100 – в Гдове, Изборске, Острове, Опочке, Красном и других городах630.
Русские воеводы быстро оценили высокую боеспособность и эффективность реорганизованной и хорошо обученной профессиональной пехоты. Стрельцы стали обязательным составным компонентом московских ратей конца XVI – начала XVII в. Ни одна серьезная кампания в годы Ливонской войны или отражение набегов крымских татар на Москву в 60–70-х гг. не обходились без их участия. И если в начале века имперский посол в России С. Герберштейн, человек весьма наблюдательный и любознательный, отмечал, что русское войско как конное не берет с собой пехоты, то теперь даже в татарских походах московская рать обязательно включала в себя стрельцов. При этом стрельцов, как и ранее пищальников, зачастую сажали на государевых или собранных с земщины коней, превращая их тем самым в аналог западноевропейских драгун, с тем чтобы поместная конница в нужный момент могла опереться на огневую поддержку пехоты632.