Великая Российская трагедия. В 2-х т.
Шрифт:
Ельцин скривился.
“Требуя возвращения Горбачева к исполнению своих обязанностей, мы сможем получить поддержку мирового общественного мнения. Оставьте свои личные предвзятости, если не хотите потерпеть поражение”.
“Да, пожалуй, вы правы”... Через 10 минут Ельцин разговаривал с Грачевым. И “линии связи”, которые якобы наладил специалист из ЦРУ, работали исправно — здесь не нужен был “иностранный специалист”. И контролировались они Крючковым. А мы разговаривали все эти дни по этим “линиям связи” и обрекли на поражение их “хозяина” — Крючкова. И никаких “специалистов из ЦРУ” не надо было иметь, чтобы поднять трубку телефона и назвать город, страну, лицо, с которым Ельцин или я могли бы переговорить. Что мы и делали непрерывно в те дни.
Кстати,
Не случайно я в докладе экстренно собравшемуся Верховному Совету 22 августа подверг резкой критике этих двух лидеров.
Конечно, в тех событиях какая-то информация от ЦРУ к Ельцину поступала. Еще в своей статье, посвященной годовщине августовского переворота, в начале августа 1992 года, я писал, что один из помощников Президента на ходу разъяснял мне, что получена “информация также из американского посольства — ночью, с 20 на 21 августа, последует штурм и взятие “Белого дома”.
А потому... Ельцин спокойно готовился удрать в это самое иностранное посольство.
Машина была готова. Мне тоже предложили “место”. Я отказался, вышел из гаража, поднялся на лифте и через кабинет Ельцина последовал к себе. Но предварительно я сказал, что “жизнь Президента надо спасать. Но у меня здесь 200 парламентариев. И я должен быть вместе с ними”.
Да, еще один момент. Ни с какими воинскими командирами Ельцин тогда не говорил. Только с Грачевым — и то один раз. Вели разговоры с генералами: я , Скоков, Кобец, Баранников. Больше никто.
Все это я написал еще в августе 1992 года, помня об ответственности перед Историей. Разумеется, я не писал “всего”, с точки зрения Истории не имеющего особого значения. Так же, как не пишу “всего” и сейчас. Не вижу надобности кого-то унизить, описывая поведение слабовольных людей в часы исторических трагедий, развязать которые они всемерно помогают, но участвовать в них достойно не могут. И говорю я всего лишь о некоторых конкретных фактах.
Так что никаких “специалистов ЦРУ” в “Белом доме” в августе 1991 года не было, во всяком случае, легальных, действующих с нашего согласия. Думаю, что этих “специалистов” было множество в сентябре-октябре 1993 года. И на этот раз они, конечно же, действовали с полного согласия Ельцина и его ближайших помощничков по этим делам. Напомню, что со времени, когда в Кремле я привел к присяге первого Президента России, контроль над “Белым домом” полностью перешел ко мне. Да, собственно, я его контролировал и ранее как первый заместитель Ельцина. И никто не возражал — никаких интриг, склок я не допускал, никаких “команд”, соперничающих с “командой” Ельцина не создавал. Исходил из того, что все мы — служим народам России, работаем на улучшение условий его жизни, на Демократию. Поэтому все, что происходило в парламентском здании во время августовского путча, мне становилось известно раньше, чем Ельцину или кому-либо другому. Да и не только в парламентском здании — но и то, что происходило тогда в Кремле.
...Прибыл я тогда из Архангельского в парламентское здание в 10 часов 20 минут, после написания нашего Обращения к гражданам Российской Федерации. Это обращение писал я, подписали мы трое — Ельцин, Силаев и я. Приехав в здание Верховного Совета, я быстро провел заседание Президиума. Приняли ряд решений, в том числе о срочном созыве специальной сессии Верховного Совета в связи с государственным переворотом, отработали план наших действий, собрали всех депутатов; определили, что делать и как делать. И быстро начали действовать. Ельцин со свитой приехал часов в двенадцать - начале первого, когда уже полным ходом сооружали баррикады... Вскоре мы уговорили его выступить... на танке. И все это подсказали не “американские специалисты”.
Тактика спецслужб после августа 1991 года
Однако
Можно говорить об ошибочности “ставки на Ельцина”, но нельзя отрицать, что эта ставка была сделана прежде всего спецслужбами Запада. И именно на Ельцина. И эту их позицию немедленно приняли лидеры Запада. Причем тактически это осуществлялось довольно своеобразно. В частности, в конце 1992 года — в первой половине 1993 года разведывательное сообщество Запада стремилось всемерно дискредитировать и разложить армию, МВД, органы безопасности, их оргструктуры, получить полную информацию в этих областях.
Комиссию Президиума Верховного Совета по расследованию обстоятельств августовского переворота возглавил по настоятельной рекомендации Филатова Лев Пономарев. Ничего конкретно не сделав, не ознакомив с результатами деятельности комиссии Верховный Совет, ни его руководство, Пономарев и Якунин, использовав все материалы комиссии Оболенского из Союзного Парламента, опубликовали эти материалы в США, когда находились там. Кстати, неведомыми путями оказались там. Лейтмотив публикаций — КГБ всесильно, представляет угрозу всему миру, армию надо “переделывать”, половину — разогнать, МВД — тоже. Мощная кампания, развернутая тогда против офицеров и генералов армии, внутренних войск и безопасности, направлялась близкими к Ельцину людьми — Бурбулисом, Полтораниным, Юшенковым, Шабадом, Задонским, поддерживалась Филатовым, Козыревым.
Тогда мне приходилось очень туго. Я сознавал, что и государство нуждается в защите. Чтобы государство могло эффективно защищать своих граждан, его нужно тоже защищать. Армия, МВД, спецслужбы — необходимый атрибут любого сильного и процветающего государства. Тогда мы буквально разгромили суперрадикалов-”демократов”, — точнее, этих авантюристов, играющих в демократию. И в бюджете предусмотрели необходимые средства и мощно прикрыли и армию, и МВД, и другие специнституты. Но мы ничего не могли сделать для предотвращения утечки стратегической информации. И вскоре западные службы чувствовали себя в штабах нашей армии, МВД и специнститутах, как у себя дома. Для них в нашей стране не осталось секретов.
Тем не менее, тактика западных спецслужб была изменена, и существенно. Особенно после того, как позиция министров обороны МВД и безопасности по поводу попытки переворота 20 марта показали, что они довольно крепко связаны с законодателем, который на деле помогает государству, не пытаясь заигрывать или вести какие-то интриги, в отличие от Кремля.
С этого периода “парламентское охвостье”, как бы по команде, прекратило атаки на эти институты государства, оставив “поле” для одного Виталия Уражцева. И когда стала раскручиваться спираль по делу “о коррупции в высших эшелонах власти”, затронув и армейский генералитет, а еще раньше “дачные дела”, я сильно встревожился. Понял, что здесь наверняка будут спекулировать на чувствительных струнах и попытаются дискредитировать Парламент перед генералитетом. Особенно когда Руцкой сообшил, что и Грачев, и Кобец — оба причастны к махинациям по Западной группе войск, а Филатов их прикрывает с президентской стороны.
Я не мог давать указаний ни вице-президенту, ни Генеральному прокурору. Тем не менее сказал, что сейчас не время для обвинений высших армейских чинов. А на сессии Верховного Совета публично выразил свою озабоченность негативными последствиями этих “дел”, широко рекламируемых СМИ. Падает доверие общества к Власти вообще, исполнительной, законодательной, судебно-правовой. Надо бы “снять” политический аспект этих “дел”, меньше шуметь о них в стенах Парламента. Как знать, — будь у генерала Кобеца уверенность в том, что его “не тронут” — он не стал бы искать по всем вооруженным силам страны десяток офицеров-”добровольцев”, готовых расстрелять Российский Парламент?