Великая сталинская империя
Шрифт:
Москва же упрямо решила готовить совещание, чтобы на нем «предать анафеме строптивых югославов-еретиков», а чтобы «разоблачительный удар» был действенным, в первую очередь надо было собрать компромат на самого Тито, чей авторитет в КПЮ был чрезвычайно высок и тверд. Потому со второй половины апреля и весь май 1948 года по указанию руководства ВКП(б), под непосредственным кураторством Молотова, шел тщательный отбор документов из архива Коминтерна, связанных с деятельностью Тито, его ближайших соратников и КПЮ в целом. Со многих материалов снимались копии и направлялись в отдел внешней политики ЦК 8КП(б), где и комплектовалось (подтасовывалось? — Авт.) «дело Тито». (РГАСПИ, ф. 17, оп. 128, д. 1163, л. 52–68; ф. 575, оп. 1, д. 411, л. 1—146).
Полученные сведения
Чтобы «произвести впечатление на Тито предстоящим разгромом», за неделю до совещания Коминформа, 12 июня, была проведена его репетиция, и не где-нибудь, а в самом Белграде(!) на заседании коллегии редакторов газеты «За прочный мир, за народную демократию!». В Белграде потому, что он еще оставался местом пребывания Информбюро и редакции газеты! «В центре столицы Югославии готовится международная охота на югославских «ведьм»!» — восклицал впоследствии по этому поводу в своих воспоминаниях один из соратников Тито.
Само совещание Коминформа было проведено 19–23 июня 1948 года. В отличие от первоначального плана оно состоялось не на юге Украины, а в Румынии. Атмосферу этого предвзятого судилища можно вообразить на основании протокола, опубликованного в издании Фонда Фельтринелли и РГАСПИ текстов выступлений, донесений Сталину.
При открытии совещания, ради видимой дипломатичности, было принято предложение Жданова еще раз, от имени Информбюро, пригласить руководство КПЮ или прислать своих делегатов. В любом случае судилище над «ревизионистами» проводилось бы строго по разработанному в Москве сценарию. 20 июня югославы официально отказались от роли «подсудимых». Перед этим, в ожидании ответа Тито, Жданов, Маленков и Суслов в кулуарах продолжали обрабатывать зарубежных влиятельных делегатов и внушать им установки Кремля. Известно, что в этих напористых беседах делегатами Сталина была выдвинута версия, что в составе югославского руководства могут быть агенты западных спецслужб. Костов и Тольятти быстро поддержали эти надуманные подозрения, поддались сталинской шпиономании.
На этом постыдном, сфальсифицированном совещании после доклада была устроена и показушная дискуссия, участники которой на свои лады повторяли установки Жданова и Сталина. Впоследствии некоторые участники совещания в воспоминаниях говорили, что поддержали линию Москвы не потому, что и правда были полностью согласны с ней, а потому, что этого требовали интересы сохранения единства антиимпериалистического политического блока в Европе.
При подготовке документов совещания для публикации советские идеологи на славу потрудились, редактируя текущие документы других делегаций. В данном случае показательна избирательная «тактика» редактирования документов ППР. Поскольку намечалось смещение с поста Гомулки, то из выступления польского делегата Бермана было вычеркнуто положение «о проникновении мелкобуржуазных настроений не только в руководство партии, но и в среду рядовых членов ППР». Вот фразы о рядовых членах, сторонниках развития предпринимательского (контролируемого, как при советском нэпе!) сектора экономики и были вычеркнуты. Иначе при обсуждении ошибок Гомулки вышло бы, что он не один идет «не в ногу с партией», а за его спиной с такими же настроениями живут тысячи польских партийцев. Гомулка тогда бы мог рассчитывать на открытую поддержку из низов партии. Такая перспектива отнюдь не устраивала Сталина, как-то сказавшего накануне Второй мировой войны, что польские коммунисты заражены мелкобуржуазными настроениями и потому «больше похожи на меньшевиков и оппортунистов».
Однако, поддержав линию Москвы в своих выступлениях, руководители компартий, как свидетельствует один из венгерских участников этого «политического мрачного шоу», заколебались при обсуждении проекта резолюции. Ракоши предложил смягчить формулировку о задаче коллективизации в деревне Восточной Европы. Ракоши и Берман робко сослались на то, что их народы воспитаны при капиталистическом строе, еще недостаточно знакомы с прогрессивными задачами социализма и что их недовольство могут с подрывными целями использовать противники «народной демократии». Тогда было предложено термин «коллективизация» заменить термином «кооперирование» и внести пункт о добровольности кооперации. Жданов отверг первую часть предложения, с некоторыми оговорками сославшись принять вторую. Больше спорить с ним никто не решился, поскольку он и без того был сильно раздражен неявкой югославов на конференцию и мог посчитать спор о кооперации скрытой поддержкой части югославских коммунистов, надеявшихся на сотрудничество с зажиточными крестьянами- единоличниками.
На совещании были приняты и другие решения, которые, однако, не предавались гласности. В частности, местопребывание Коминформа было перенесено из Белграда в Бухарест. Позаботились «крестные отцы» Коминформа и об ужесточении оргструктуры этой организации. Суслов предложил создать постоянный орган — секретариат, в состав которого вошли по одному представителю от ЦК каждой из партий, и который обеспечивал связь между партиями и контроль над редакцией газеты Информбюро. Естественно, Сталин и Берия позаботились о том, чтобы в секретариат вошли самые доверенные люди из компартий Восточной Европы. Судя по некоторым документам архивов, это одновременно был и своеобразный замаскированный разведцентр внешней советской разведки, контролировавший внутреннюю жизнь и настроения любого ЦК.
В общем же, Коминформ сыграл в Белградско-Московском конфликте роль относительно лояльной коммунистической «инквизиции», отлучившей КПЮ от социалистического лагеря. Как верно отмечали исследователи Л. Гибианский, Г. Адибеков и С. Понсон, постоянные органы Информбюро стали инстанциями непрерывного надзора за текущими политическими и экономическими событиями, переменами в восточноевропейских странах «соцлагеря», эти же органы координировали усилия, направленные на подрыв как государственного югославского режима, так и международного авторитета Югославии и КПЮ.
Советская пропагандистская машина
Усиление идеологической обработки сознания, как населения завоеванных территорий, так и местных левых движений, в советской внешней политике сочеталось со стремлением еще более упрочить международный авторитет СССР, расширить сферу советского влияния в Европе. А расширений идеологического влияния в капстранах можно было добиться только активизацией пропаганды преимуществ социалистического строя и образа жизни. Поскольку образ жизни после разрушительной войны в СССР покоился на руинах народного хозяйства западных территорий Союза, на нехватке продовольствия, то этот вопрос в московских пропагандистских материалах для радио и прессы рассматривался лишь частично — с позиций энтузиазма советского народа, «вдохновенно, под мудрым руководством родной партии взявшегося за восстановление страны». («Правда», 11 июня 1945 г.) Основной поток пропаганды на Запад заряжался умеренными статьями с общими фразами о могуществе социалистической державы — главной победительницы в битве с фашизмом.
С окончанием войны перспективы советской зарубежной пропаганды были туманны. Кремлевские идеологи встали перед дилеммой: в каком направлении ее вести — то ли по прежнему курсу «классовой борьбы и противостояния империализму», то ли выбрать тон дипломатичного сотрудничества с союзниками, деликатно поддерживая (без экстремистских выпадов в адрес западных правительств) международное рабочее движение.
В сторону сохранения прежней конфронтации с Западом наших ведущих идеологов подталкивали выработавшийся «инстинкт подозрительности к коварному империализму, классовому врагу», охранительные интересы МГБ и идеологических «кардиналов» ВКП(б), угроза расшатывания социалистической морали внутри СССР вследствие длительных контактов массы советских военнослужащих с союзниками в годы войны; наконец, на противостояние с Западом подвигали обостряющиеся расхождения во взглядах с союзниками насчет послевоенного устройства Германии и всей Европы.