Великая сталинская империя
Шрифт:
О том, как били «по воробьям из пушки», свидетельствует следующий занятный факт. В 1946 году ВОКС вынужден был запланировать для распространения в США восемь статей о В. Г. Белинском и цикл статей о вульгарной социологии. Просчет в подборке материала понял и советник посольства в США Ф. Орехов, сказавший на заседании комиссии: «А какое американское издательство, которое ничего не знает о Белинском, опубликует столько статей о нем?» Для предприимчивых американцев это значило идти на заведомые убытки. Немудрено, что даже в относительно лояльных к СССР западных издательствах и обществах дружбы в 1946 году был напечатан всего один процент(!) статей, посланных ВОКС
Эта мысль находила отражение в отчетах советских дипломатов — Зарубина из Англии, Богомолова из Франции. А. Ф. Орлов резко отметил: «Работа впустую, деньги на ветер». Но главный порок, выявленный в ВОКС, был совершенно другого и опасного для сотрудников рода. «…Позорным явлением в работе аппарата ВОКС, — говорилось в итоговой докладной записке, направленной Сусловым Жданову в мае 1947 года, — является укоренившееся низкопоклонство и угодничество перед заграницей и иностранцами, потеря бдительности и чувства советского патриотизма, выражающаяся в посылке за границу материалов, бюллетеней, раскрывающих систему научно-исследовательской работы в СССР, в передаче не подлежащих разглашению сведений об открытиях советских ученых». (РГАСПИ, д. 1060–1061, л. 244).
Даа, это уже был материал для мрачного ведомства МГБ, которое усиленно занималось поисками и искоренением идеологических диверсантов и шпионов. Не меняло сути и то, что эти «секретные» сведения брались из материалов советской печати и научной периодики. Не меняло потому, что эти «секретные» сведения подавались ВОКСом «в систематизированном виде, что облегчало работу иностранных разведок». ВОКСу вменялось в вину и то, что он «… не добился устранения провокаторов, разведчиков и других врагов Советской власти».
Но позвольте, где это видано, чтобы работники культуры, рафинированные интеллигенты гонялись за шпионами, в каком государстве это вменяется им в обязанность?! Оказывается, в сталинские времена культурный работник должен был владеть и «мастерством искоренения врагов народа, а не просто проявлять постоянную бдительность». Оказывается, составители отчета имели в виду агентов, проникших в общество дружбы с СССР. На совещании 21 мая 1947 года, где обсуждались результаты проверки, Жданов к немалому удивлению руководства ВОКСа (по воспоминаниям Караганова, присутствовавшего при разговоре) дал указание воксовцам «не только противодействовать вражеской разведке, но и самим активно заниматься сбором разведывательной информации». И такое указание не было единственным. (Из интервью с А. В. Карагановым 22 декабря 1996 года).
Метла чисток и проверок не миновала ни одной мало-мальски заметной пропагандистской структуры, не говоря уже о ее ударном отряде — журналистах-международниках. После весенней проверки 1947 года выяснилось, к неудовольствию идеологического отдела ЦК, что более 55 процентов этой сферы были беспартийными, около 40 процентов — лицами «неведущих национальностей», а более 20 процентов имели лишь среднее и незаконченное(І) среднее образование. А среди редакторов и референтов таких людей было соответственно 52, 50 и 42 процента. Тут ничего не возразишь: если пропагандой «советских преимуществ» занимались лица со средним и даже неоконченным средним образованием, то какой эффективности, яркости можно требовать?! Несмотря на проведенные проверки и чистки, положение мало менялось к лучшему. Лозовский в отчете Молотову вынужден был признавать: «Плагиат и халтура еще бытуют. Особенно плохо обстоит с США, где из 1394 статей, отправленных туда с 1 октября 1946 по 1 мая 1947, было напечатано лишь 160».
Для исправления положения предлагалось «заставить посольства и миссии серьезно заниматься популяризацией внутренней и внешней политики Советского Союза». Для самого Бюро в качестве спасительных мер предлагалось расширить его представительство за границей, увеличить количество загранкомандировок для более глубокого ознакомления с «агрессивным противником», улучшить материальное и бытовое положение ведущих и подающих надежды сотрудников. Насчет быта и квартирного вопроса сказано в общем-то верно: многие способные журналисты жили в коммуналках.
Откровения Лозовского накликали еще одну комиссию, которая составила отчет не лучше прежнего: в нем фигурировали почти те же обвинения, а формулировки были порой еще резче. На этот раз Бюро обвиняли в «пораженчестве»: статьи «почти перестали проникать на страницы «большой» прессы в Англии и США», а в отделах «господствуют вредные и опасные для дела настроения о невозможности широкого проникновения советской политической пропаганды в зарубежную печать».
Рассмотрев очередной отчет о деяниях своего пропагандистского «рупора», Политбюро
25 июня 1947 года решило руководство Бюро поручить Управлению пропаганды и агитации, пополнить Бюро группой квалифицированных журналистов-обозревателей и наладить взаимодействие с недавно созданным Комитетом информации, который стал главным межведомственным органом внешней разведки и политико-экономического анализа для Политбюро и правительства. А короче — часть подходящих сотрудников Бюро было намечено заодно сделать и разведчиками. (Там же, оп. 3, д. 1065, л. 47–48). Таким образом, сотрудники пропагандистских советских центров все более начинали совмещать свою основную профессию с разведработой, что, в общем-то, было свойственно и для англо-американцев. В США в 60-е годы сотрудничество журналиста-международника с ЦРУ было не таким уж редким явлением. А в СССР таким совмещением профессий занимались в ТАСС.
Возглавив Совинформбюро, Б. Пономарев взялся за дело со всем рвением, результатом которого стал известный в свое время сборник «Фальсификаторы истории». И Сталин настолько был озабочен «подъемом пропаганды», что сам дотошно не только редактировал этот сборник, но и переписывал целые страницы. Совинформбюро становилось настоящим рупором советской пропаганды, разящим мечом идеологии в разгоревшейся холодной войне.
Пропаганда окончательно превратилась в инструмент психологической войны, когда на Западе был принят план Маршалла. Советская идеологическая машина заработала на предельных оборотах, но от этого чаша весов соперничества не склонилась в пользу Советов.
Тем не менее, идеологам удалось убедить миллионы советских граждан в том, что наша «пропаганда носит наступательный характер», а буржуазные «клеветники и фальсификаторы» отступают чуть ли не перед каждым доводом советской идеологии. «Грозное оружие» в борьбе за умы за рубежом вовсе не было таким грозным, каким нам его преподносили в газетах и на собраниях. Это прекрасно знали и понимали западные аналитики. Типичным является высказывание ученого и дипломата из США Дж. Кеннана: «…вся советская пропаганда за пределами зоны безопасности СССР является сугубо негативной и деструктивной. Поэтому не должно составить труда парировать ее с помощью умной и конструктивной программы». (Кеннан Д. Мемуары, 1929–1950. Бостон, 1967, с. 558). И американцы еще как парировали нашу казуистику по «Голосу Америки» со всеми тонкостями анализа пораженных органов государственного управления и всей экономики СССР.