Великая тайна Хомы и Суслика
Шрифт:
— Тоже никакая, — пробурчал Хома. — Это к дождю.
— Как же — никакая? Чего нам хорошего от дождя! Выходит, плохая примета.
— Ты скажи, можем мы тут что-нибудь изменить? — рассердился Хома.
— Нет, — снова подумав, ответил Суслик. — Значит, настоящую плохую примету можно как бы перехитрить? Да?
— Конечно.
— Не знаю, не знаю… Тогда напомни-ка мне о настоящей плохой примете.
— Пожалуйста. Чёрная кошка тебе дорогу перебежит — очень плохая примета. Сразу назад поворачивай, и беды как не бывало.
—
— Ну… Это опять никакая примета. Ни хорошая, ни плохая.
— А по-моему, что чёрная, что белая кошка — примета хорошая.
— Почему? — удивился Хома.
— Хорошо, что дорогу перебежала и ты её увидел. Плохо, если не перебегала дорогу и затаилась где-то поблизости. В засаде.
— Думаешь? — оторопел Хома.
— А чего тут думать! Затаилась бы и напала. Нет, это очень хорошая примета, когда кошки дорогу перебегают.
— Фу ты, ну ты, — пришёл в себя Хома. — Неужели тебе непонятно, раз кошка дорогу перебежала, значит, она здесь, поблизости, появилась, а раньше её здесь вовсе не было!
— Ладно, — не сдавался Суслик. — Но ты же говорил только о чёрной кошке! А белой ты не боишься?
— Боюсь. Но чёрная кошка потому плохой приметой считается, что она незаметней. Особенно ночью. А белую-то разглядеть можно и удрать!
— Верно, — нехотя согласился Суслик. — Твоя взяла. А теперь ты мне давай про хорошую примету напомни.
Призадумался Хома. И ничего тут странного нет. Почему-то плохих примет больше, хорошие не сразу вспоминаются.
— Посуда бьётся — к счастью! — наконец вспомнил Хома.
— Твоя или моя? — всерьёз заинтересовался Суслик.
— Любая, — отрезал Хома.
— Ничего подобного.
— Хорошая примета! — упорствовал Хома. — Все так говорят.
— Тогда пошли к тебе, я всю твою посуду перебью. Хочу поглядеть на твою счастливую улыбку. Пошли, пошли. — потянул его за собой Суслик, — твою посуду бить.
Такой нахальной прыти Хома от Суслика не ожидал. Поэтому упёрся.
— У меня её и так мало.
— Зато счастья будет много, — предвкушал Суслик. — Для начала я твой новый кувшин раскокаю.
— Ах, так! Пошли, — взвинтил себя Хома. — Бей, круши, всё равно по-моему выйдет! Приметы никогда не врут. Но знаешь, — внезапно поостыл он, — ты лучше мой старый большой кувшин ахни. Он с трещиной, не жалко.
— Так и быть, — великодушно согласился Суслик. — А счастье от этого по уменьшится?
— Посуды у меня уменьшите, — хмуро сказал Хома. — А счастье… Может быть, ты себя счастливым почувствуешь, когда мой кувшин разобьёшь.
— lie хитри, — предупредил Суслик. — В таком случае, сам свой кувшин разбей, а я посмотрю, что из этого выйдет.
Так, препираясь, они незаметно добрались до Хоминой норы.
— Только
Думаете, раз он с трещиной, его не жаль? Воду в нём, конечно, не удержишь. А горох и зёрна можно хранить запросто. 'Гоже ценная вешь!
— В норе не бей, — грозно повторил Хома. — И без того мусору хватает.
Вышли они на луг. Там, неподалёку, огромный валун лежал.
Суслик подскочил к нему с разбегу и так ахнул по валуну кувшином, что…
Волк, притаившийся к засаде за каменной глыбой, очумело взвился, весь в глиняных осколках, и дал дёру!
Да и сами друзья опомнились только в норе у Хомы. Настолько струхнули!
— Ну, что я говорил?! — возликовал, придя в себя, Хома. — Если бы посудину не разбили, Волк бы нас вмиг сцапал!
Так был посрамлён Суслик. Он. Хома, не какой-то Хома неверующий. Знает, что говорит.
Как Хома и Суслик с Лисой не доспорили
Крепко повздорили Хома и Суслик. Из-за чего — вроде уже и не помнят. Упрекать стали друг друга.
— Ты первый начал, — обижался Суслик.
— Запомни, начинает всегда первый, а не второй. Не второй же, не третий! — веско сказал Хома.
Он частенько говорил веско или внушительно. Важно ещё говорил, строго, с достоинством. Нередко усмехался, но зато никогда не ухмылялся. Такого за ним не водилось.
— Я тебе напомню, — внушительно усмехнулся Хома.
— Я наконец вспомнил. Мы спорили о том, что такое хорошо…
— И что такое плохо, — подхватил Суслик. — Если что-то плохо лежит — это хорошо?
Завелись они по-новой. Они уже как-то говорили о плохом и хорошем. Но совсем по другому поводу.
— А ты положи хорошо, что плохо лежит, и будет хорошо! — важно ответил Хома.
— Кому хорошо? — не сдавался Суслик.
— Тому, у кого лежит плохо.
— А разве это нехорошо, что плохо лежит?
— А ты переложи хорошо, и тогда тому, у кого плохо лежит, хорошо будет, — строго посоветовал Хома.
Они в норе у Хомы сидели.
— Хорошо, — кивнул Суслик. — Вон я вижу, твои орешки на полке плохо лежат. Вот-вот на пол посыпятся.
Он небрежно подошёл к полке и взял с краю несколько орешков, которые могли на пол свалиться.
Взял и с удовольствием съел.
— Хорошо! — облизнулся он. — Вкусные орехи! Где рвал? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Ну, сделал я сейчас по-твоему. Лежали орешки плохо, теперь — хорошо, — погладил он живот. — Ну и что? Хорошо тебе?