Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке
Шрифт:
И все-таки нужные снимки были найдены. Оказалось, что при подписании Акта капитуляции справа от Кейтеля сидит адмирал Фридебург, последний командующий немецким ВМФ, а слева – генерал-полковник Штумпф, последний командующий немецкой ПВО. Они оба тоже подписывали Акт капитуляции: первый – от ВМФ, второй – от ВВС (см. с. 49 Фотоприложений).
Наконец-то был найден и снимок, где видно, кто стоит позади руководителей германской армии, подписывающих Акт капитуляции. Какого же было мое изумление, когда я увидел, что прямо за спиной Кейтеля стоит человек, весьма похожий на того самого Шульце-Вайценэггера!
Во-первых, он тоже подполковник (только не ваффен СС, а люфтваффе).
Во-вторых, у него на груди те же ордена и знаки, которыми был награжден Р. Шульце: Железный Крест 1-й и 2-й степени, Немецкий
В-третьих, выделяющий среди остальных высокий рост (ведь в дивизии СС «Лейбштандарт» был стандарт роста – 185, а затем 180 см).
В-четвертых, та же форма головы, прическа, те же густые брови, слегка оттопыренные уши. Та же осанка и выправка. И главное – он опять при высшем военачальнике Германии. Не слишком ли много совпадений?!
Надо сказать, что суровый вид этого подполковника сильно отличается от улыбчивого красавчика, который в 1939 г. стоял в кремлевском кабинете недалеко от Сталина. Но ведь эти снимки разделяют почти шесть, и каких трагических, лет войны! И нельзя забывать, что на этом снимке зафиксирован самый ужасный момент в жизни этого человека – он присутствует при подписании свидетельства о полном крахе своей страны (очень многие эсэсовцы в этот день застрелились, известны даже случаи, когда стрелялись группами, поднимая пистолет, выпавший из руки очередного застрелившегося). В книге лорда Э. Бивора «Падение Берлина. 1945» этот момент подписания капитуляции описан так: «Кейтель сидел в своем кресле прямо, сжав пальцы в кулак. Его голова поднималась все выше и выше. Прямо за ним стоял штабной немецкий офицер, на глазах которого выступили слезы, но ни один мускул не дрогнул на его лице» [13]. Так что нет ничего удивительного в том, что выражение лица Р. Шульце было совсем иным, чем на его прежних снимках.
Правда, следует отметить, что Кейтель в своих предсмертных мемуарах, рассказывая о стоявшем позади него 8 мая 1945 г. в Карлсхорсте подполковнике ВВС, называет его другим именем – Бём-Теттельбах. Объясняя, почему он тогда выбрал его в качестве сопровождающего офицера, Кейтель пишет:
Я взял с собой в качестве сопровождающих лиц вице-адмирала Бюркнера, начальника отдела «Заграница» в ОКХ и подполковника Бём-Теттельбаха из [оперативного] отдела «1а – авиация» штаба оперативного руководства вермахта (впрочем, последнего только потому, что он свободно говорил по-английски и сдал экзамены на военного переводчика русского языка).
Не благодаря ли знанию русского языка этот человек участвовал и во всех переговорах высшего германского и советского руководства в Москве и Берлине? Нельзя не обратить внимания на то, что по какой-то причине даже в своих предсмертных мемуарах Кейтель считает необходимым объяснять факт приглашения им Бём-Теттельбаха в качестве сопровождающего для подписания Акта капитуляции. Почему же в таком случае он не объясняет для чего взял с собою, например, Бюркнера?
Могу высказать неожиданное предположение на этот счет. После самоубийства Гитлера назначенный им новый канцлер Йозеф Геббельс за неделю до подписания капитуляции послал к советскому командованию и. о. начальника штаба ОКХ генерала пехоты Ганса Кребса. Причин для такого выбора было три: Кребс занимал высокую должность, немного владел русским языком и имел большой опыт общения с русскими (в 1933–1935 гг., а затем в 1941 г. он был помощником военного атташе посольства Германии в Москве и несколько раз заменял самого атташе во время его отсутствия). А главное – после проводов японского посла Мацуоки 13 апреля 1941 г. Сталин на перроне крепко пожал Кребсу руку и сказал: «Мы должны оставаться друзьями!» Очевидно, что при принятии решения об отправке Кребса к русским не последнюю роль сыграло и мнение Кейтеля. Поэтому нельзя исключить возможность примерно такого же хода его мыслей неделю спустя при выборе Р. Шульце (Бём-Теттельбаха) в качестве сопровождающего в Карлсхорст.
Ведь, как неожиданно выяснилось, Р. Шульце тоже был отмечен советским вождем, и произошло это еще в сентябре 1939 г.
27 сентября Риббентроп вторично прибыл в Москву и на следующий день подписал с Молотовым второй договор, носивший невинное название «Договор о дружбе и границе». <… > Церемония подписания этого договора фиксировалась фотографами, и Сталин, который, как отмечают все близко знавшие его, умел, когда нужно, быть обаятельным, желая продемонстрировать свое расположение к немецким гостям, перед очередным фотографированием подошел к адъютанту Риббентропа – молодому, представительному оберштурмфюреру СС Рихарду Шульце, скромно стоявшему в штатском костюме в стороне, и, взяв его за руку, потянул в кадр. После заключительного тоста с шампанским Сталин снова взял его за руку, затем пожал ее и сказал, что в следующий раз тот должен прийти в форме. Что Рихард Шульце и сделал в 1941 году (это злая ирония – Э. Голин имеет в виду участие Шульце в боевых действиях против СССР. – А. О.).
Если быть точным, то Р. Шульце уже в ноябре 1940 г. при встрече руководства Третьего рейха и СССР в Берлине выполнил пожелание Сталина и был в полевой эсэсовской форме с адъютантским аксельбантом – таким мы видим его на кинокадрах, запечатлевших прием Молотова в кабинете Риббентропа, и на фото, сделанных во время приема Молотова в кабинете Гитлера (куда Риббентроп вряд ли мог прийти со своими адъютантами), так что там он, скорее всего, присутствовал как адъютант фюрера. На территории же нашей страны в военной форме Шульце появился в июне – июле 1941 г. в качестве боевого офицера, участвовал в боях и получил два ранения.
Перед представителями высшего советского руководства (в лице Жукова и Вышинского) он появился в форме (правда, не эсэсовского подполковника – оберштурм-баннфюрера, а подполковника люфтваффе) в конце войны при подписании Акта капитуляции Германии в Карлсхорсте 8 мая 1945 г. Можно предположить, что это была идея Сталина, во всяком случае она вполне в его стиле. Возможно, разрабатывая церемонию подписания капитуляции в Берлине (не признав капитуляцию, подписанную 7 мая 1945 г. Йодлем в Реймсе), Сталин вспомнил немецкого красавчика-адъютанта, с которым сфотографировался и которому пожал руку в сентябре 1939 г. и посоветовал в следующий раз прийти в форме. Вот и приказал найти его для участия в церемонии в Карлсхорсте. Из этого может следовать, что Сталин почему-то воспринимал его при встрече в Кремле в 1939 г. не как гражданское лицо – адъютанта Риббентропа, а как военного адъютанта высшего немецкого военного руководителя – Гитлера или Кейтеля (проинформировали, или сам догадался по выправке?).
Не исключено, что, неоднократно просматривая после войны в своем кинозале кадры подписания Акта капитуляции, Сталин обращал внимание своих соратников на высокого молодого офицера, стоящего позади Кейтеля, и даже рассказывал историю своих «отношений» с ним. Но, сидя в кинозале, вождь не знал, что судьба адъютанта фюрера Р. Шульце трижды пересеклась с трагической судьбой его старшего сына Якова Джугашвили. Есть сведения, что Шульце участвовал в одном из первых допросов Якова в июле 1941 г.
В книге А. Витковского «Военные тайны Лубянки» [24] сообщается, что Якова Джугашвили в Заксенхаузен по личному указанию Гиммлера привез из V отдела РСХА 13 февраля 1943 г. не кто иной, как доктор Рихард Шульце. Когда же на следующий день после гибели Якова (то есть 15 апреля 1943 г.) в Заксенхаузен прибыла Особая комиссия РСХА для изучения обстоятельств этого дела, ее возглавлял все тот же доктор Рихард Шульце! Конечно, был целый ряд причин для того, чтобы этой Особой комиссией руководил именно он – в то время гауптштурмфюрер СС, знающий русский язык, бывавший в Москве и даже общавшийся с советским вождем (возможно, видевший в Москве и его сына). Но не будем забывать главное – Рихард Шульце в это время был личным адъютантом Гитлера, поэтому его назначение руководителем комиссии подчеркивало личную причастность фюрера к судьбе сына советского вождя.