Шрифт:
Издательство выражает благодарность за помощь в получении прав литературному агенту Ирине Горюновой.
Издательство выражает благодарность за работу над изданием литературному редактору Инге Кузнецовой, фотографу Андрею Федечко.
В
А ведь как страдал, когда видел в окно автобуса исчезающие в русском ничто контуры полузаброшенной лодочной станции неподалёку от их погреба, скрывшегося в огромных лопухах по самую крышу!
Серёжа жил в деревне с бабушкой, дедушкой и старшей маминой сестрой тётей Ларисой. Жил беззаботно и счастливо. Бегал с деревенскими мальчишками своего возраста купальный сезон открывать на «коровьем броду» в апреле, жёг костры на берегу реки Спас-Суходрев, которая хоть в ширину редко пяти метров достигала, но тянулась через всю область километров на сто с лишком, катался на санках в ледяных оврагах, спускающихся к полю, за которым простирались безбрежные калужские леса.
Его дедушка служил директором сельского клуба. Мужчина представительный, но пьющий. Со своим верным другом – киномехаником дядей Борей – они частенько «закладывали за воротник», скрываясь от глаз бабушки в кинопроекционной будке. Порой они так увлекались беседами, что дядя Боря путал коробки с фильмами. Потом извинялся перед зрителями и мог дважды один и тот же фильм показать. Многим это нравилось. Особенно часто, даже и не могу предположить почему, показывали фильм с участием молодого Жан-Поля Бельмондо «Повторный брак». Скорее всего, дядя Боря на областной кинопрокатной базе «замылил» себе коробки с этим фильмом на чёрный день, когда совсем нечего будет показывать. Но людям это тоже нравилось. Сельская молодёжь даже копировала в разговорах всякие романтические фразочки из фильма. Типа: «Маркиза, я от любви горю, как папироса, соблаговолите потушить меня поцелуями!»
А малышня и того подавно – беспощадно истребляла лопухи своими воображаемыми саблями, чаще всего сделанными из сломанных черенков лопат.
Серёжа даже не успел толком попрощаться с друзьями, мама, вся на нервах, приехала в деревню на электричке в обед, а уже вечером они стояли в забитом вагоне такой же электрички. Его подташнивало, а мама как-то безнадёжно смотрела в тёмное окно на своё отражение. Марина Юрьевна накануне въехала в свою комнату в двухкомнатной коммуналке, и мир, конечно, для неё ощутимо изменился.
Частью этого изменения стал двенадцатилетний Серёжа. Его папой, по словам мамы, был советский разведчик, который в условиях глубочайшей конспирации, под чужим именем нёс идеалы Коммунистической партии в тёмные головы западных обывателей. Разумеется, у него был пистолет. Тёмный или блестящий, мама толком не помнила. Но Серёжа свято верил, что однажды, когда он тоже будет советским разведчиком, а может быть, и резидентом, после кровопролитной погони он встретится с отцом в каком-нибудь тёмном
Вот что рассказал Серёжа, когда мама познакомила его с пожилой соседкой по коммуналке Лилией Ивановной. «Понятно», – сказала она, прикуривая очередную папиросу, и выразительно взглянула на маму, отчего та смутилась и пошла в свою комнату плакать.
Утром следующего дня Серёжа Ежов стоял перед одноруким жилистым дядькой Павлом Николаевичем – инвалидом-завучем.
– Ничего не бойся, – перекрикивая вопли детей, пробегающих мимо, напутствовал Павел Николаевич Серёжу. – Там тоже дети советские. Тем более район у нас пролетарский, обиду в себе держать не привыкли. Тушино – звучит гордо! – И втолкнул его в класс.
Шёл урок литературы. Урок вела Лариса Ивановна – женщина немолодая, но не терпящая, чтобы ей об этом напоминали, и влюблённая в свой предмет. Литература заменила ей личную жизнь. Она считала своей главной задачей то же самое проделать с жизнями своих учеников, но школьная текучка не позволяла ей этого в полной мере. Половина педагогического коллектива, большей частью состоящая из одиноких женщин, относилась к своим обязанностям не менее ответственно.
– Почему ты молчишь? – спросила учительница у мальчика, застывшего в центре класса с портфелем в руках.
– Я не знаю, что надо говорить, – признался он.
– Назови своё имя, фамилию и возраст, – предложила Лариса Ивановна и представилась сама: – Вот я – Лариса Ивановна Володина, мне сорок, сука, лет! А тебе сколько?
– Мне двенадцать, – понял задачу Серёжа. – Я Серёжа Ежов, мне двенадцать лет, в декабре тринадцать будет.
– Садись вон туда, – указала линейкой в дальний угол класса учительница, – к Жабину. Он один сидит.
Мальчик послушно выполнил её распоряжение и сел за парту, на которую она ему указала. Вытащил из портфеля и разложил на парте пенал и учебники. Плотного телосложения мальчик рядом первым протянул ему руку и шёпотом представился:
– Андрей Николаевич.
– Серёжа Ежов, Сергей Эдуардович Ежов, – с приветливой готовностью откликнулся Серёжа.
– Если меня по-другому звать будешь, я тебе зубы выбью, – неожиданно хмуро добавил сосед, – только Андрей Николаевич Жабин!
– Андрей Николаевич Жабин, но так же длинно! – удивился мальчик.
– Ничего, зато уважать будут. Хотя, конечно, длинно. Ладно! – Жабин махнул рукой. – Зови меня просто Андрей! Хочешь – Андрюха!
– Спасибо! – поблагодарил Серёжа. – И ты меня, как хочешь, зови! Как удобно.
– Ладно. Я буду тебя звать Дрищ. Вон ты какой дрищ! – оскалился Жабин, и Серёжа, кажется, понял, почему Андрей сидел один.
На перемене его подозрения подтвердили комсорг класса Хольда Перова по кличке Принцесса, потому что у неё папа был глава района, и находящийся у неё на исправлении Борька Пророк. Борька разбил классный аквариум и два раза прогулял урок физкультуры. За это директор школы хотела его вообще из школы выгнать, но только зарождающаяся в их шестом классе комсомольская организация в лице Хольды – первой комсомолки – спасла мальчишку от этой суровой кары.