Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
Однако позиция Гальдера не совпадала с мнением Гитлера. «Противник, – считал он, – не способен к крупному наступлению, хотя частично проявляет активность». Примечательно, что мнение руководителя Рейха практически совпало с позицией Жукова. Но обратим внимание на то, что и Сталин, и Гитлер действовали вразрез с предложениями своих полевых командиров. В этот же день посетивший линию фронта Бок нашел у себя на столе шифровку: Гитлер требовал, чтобы фельдмаршал не продолжал фронтальную атаку, а стремился окружить Москву.
С этого момента Московское сражение практически превратилось в непосредственное противоборство руководителей двух держав. Выполняя приказ Гитлера, Бок начал лично управлять сражением
Струна сражения натянулась. И в этой ситуации командующий 16-армией К.К. Рокоссовский, на которого обрушилась 4-я танковая группа Гепнера, предложил отвести армию за Истринское водохранилище. Оценивая местность и обстановку, генерал-лейтенант понимал, что, вероятнее всего, противник нанесет удар южнее водной преграды.
«Само водохранилище, – пишет Рокоссовский, – река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно можно было… организовать прочную оборону, притом небольшими силами… Всесторонне продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, я доложил командующему фронтом (Жукову. – К. Р. ) и попросил его разрешить отвести войска на истринский рубеж, не ожидая, пока противник силою отбросит туда обороняющихся и на их плечах форсирует реку и водохранилище».
Жуков, характерной чертой которого был авторитарный стиль командования, не только не дал согласия на предложенный маневр, но и устроил грубый «разнос» командующему армией. Вслед за ним, пишет Рокоссовский, позвонил Сталин. «Идя к аппарату я представлял под впечатлением разговора с Жуковым, какие же громы ожидают меня сейчас. Во всяком случае, я приготовился к худшему. Взял разговорную трубку и доложил о себе. В ответ я услышал спокойный, ровный голос Верховного главнокомандующего.
Он спросил, какая сейчас обстановка на истринском рубеже. Докладывая об этом, я сразу же пытался сказать о намеченных мерах противодействия. Но Сталин мягко остановил, сказав, что о моих мероприятиях говорить не надо. Тем подчеркивалось доверие командиру. В заключение разговора Сталин спросил, тяжело ли нам. Получив утвердительный ответ, он сказал, что понимает это: «Прошу продержаться некоторое время, мы вам поможем…»
Нужно ли добавлять, что такое внимание Верховного главнокомандующего означало очень многое для тех, кому оно уделялось. А теплый отеческий тон подбадривал, укреплял уверенность. Не говорю уже, что к утру прибыла в армию и обещанная помощь – полк «катюш», два противотанковых полка, четыре роты с противотанковыми ружьями и три батальона танков. Да еще Сталин прислал свыше 2 тыс. москвичей на пополнение».
Между тем, не согласившись с приказом Жукова и отстаивая свое предложение, Рокоссовский послал телеграмму Шапошникову. Это обращение через голову вышестоящего «начальника» не было жалобой на командующего фронтом и уж тем более попыткой подорвать его авторитет. Предложение генерал-лейтенанта было целесообразным, и, оценив обстановку, Генеральный штаб дал согласие на предлагаемый маневр. Однако, узнав об этом «обошедшем» его решении, Жуков был уязвлен. Он сразу направил письменный приказ, отменяющий распоряжения командующего армией, уже отданные подразделениям.
Рокоссовского глубоко задел этот эпизод. И дело состояло не в самом запрете 16-й армии отходить за Истринское водохранилище. Уже после войны, в беседе со слушателями Академии имени Фрунзе, маршал подчеркивал: «Жуков был не прав, а допущенная им в этот день при разговоре по телефону ВЧ грубость переходила всякие границы. Я заявил, что если он не изменит тона, то прерву разговор».
Впрочем, Жуков был не прав и по существу решения. Пытаясь перехватить инициативу, он действовал импульсивно.
Теперь 16-й армии пришлось отступить даже дальше, чем предусмотрительно предлагал Рокоссовский. 23 ноября советские части оставили Клин, а 25-го пал Солнечногорск. Немецким полководцам уже казалось, что достаточно решительного нажима – и советская столица падет к их ногам. Вечером 28 ноября 7-я немецкая танковая дивизия, захватив мост у Яхромы, прорвалась через канал Москва – Волга.
Сталин внимательно следил за развитием событий. Ухудшение обстановки на участке фронта Жукова заставило его ввести в действие в районе Яхромы 1-ю ударную, а южнее, за рубежом Белый Раст—Крюково, 20-ю армии из стратегического резерва. Разговаривая непосредственно с командующим 1-й ударной армией В.И. Кузнецовым, Сталин потребовал: «Прорыв обороны в районе Яхромы и захват противником плацдарма на восточном берегу канала представляют серьезную опасность для Москвы. Примите все меры к нанесению контрудара по прорвавшейся группировке противника. Остановите продвижение и отбросьте противника за канал. На вас возлагаю личное руководство контрударом».
Кузнецов выполнил приказание Верховного главнокомандующего. К 8 часам утра 29 ноября прорвавшиеся немецкие части были отброшены за канал. Выделенная Сталиным из своего резерва 20-я армия под командованием генерал-лейтенанта Власова имела в своем составе две кадровые стрелковые дивизии, морскую стрелковую бригаду и две стрелковые бригады из Московской зоны обороны. Кроме того, к армии были приданы две танковые бригады, артполк, два гвардейских минометных дивизиона и бронепоезд.
Однако в момент сосредоточения 1-й ударной и 20-й армий немецкие войска нанесли удар им встык. Заняв Красную Поляну, немцы вышли к Савеловской железной дороге, нацелившись на переправу через канал Москва – Волга. Это обеспокоило Сталина.
«Ночью, – вспоминал К.К. Рокоссовский, – меня вызвал к ВЧ на моем КП в Крюково Верховный главнокомандующий. Он спросил, известно ли мне, что в районе Красной Поляны появились части противника, и какие принимаются меры, чтобы их не допустить в этот пункт. Сталин особенно подчеркнул, что из Красной Поляны фашисты могут начать обстрел столицы крупнокалиберной артиллерией».
Рокоссовский пишет, что после его доклада о принимаемых мерах Сталин «информировал меня, что Ставка распорядилась об усилении этого участка войсками Московской зоны обороны… С утра началось наступление. Наши части, поддержанные артиллерийским огнем и мощными залпами «катюш», атаковали врага, не давая ему возможности закрепиться… к исходу дня немцы с их танками были выбиты из Красной Поляны».
И все-таки пустить в действие армии резерв Сталина заставили не вынужденные обстоятельства. Не для этого практически с начала немецкого наступления он копил резервы. Он не думал ограничиться отражением удара врага на основных направлениях. В ходе непрерывавшейся битвы он готовил силы для стратегического наступления.
Это был хорошо обдуманный маневр: остановить наступление противника и, не давая ему передышки, отбросить его силы с занятых позиций. Для осуществления этого плана на южном фланге обороны, в районе Рязани, позади Брянского и Западного фронтов дислоцировались 1-я ударная, 26-я и 61-я армии. По его приказу они были готовы вступить в действие в любой момент.