Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
Подчеркивая свое влияние на Гитлера, министр иностранных дел Германии несколько блефовал. Но для Сталина была очевидна недальновидность и бессмысленность такой стратегии немцев, поэтому он напомнил:
«Несмотря на свою слабость, Англия будет вести войну ловко и упрямо. А если еще учесть ее союз с Францией, то надо помнить, что Франция располагает армией, достойной внимания».
Риббентроп еще не осознал, к какой мысли направляет его собеседник. И пытался преувеличить защищенность немецких границ:
«Французская армия численно меньше германской. В то время как
Конечно, говоря о Западном вале, Риббентроп выдавал желаемое за имеющееся: в это время «линия Зигфрида» большей частью существовала лишь на бумаге – она только строилась. Но поразительно, что в этом, казалось бы, непринудительном и поверхностном диалоге Сталиным практически была исследована вся последовательность действий Гитлера на два будущих года – до момента нападения на СССР.
Он моментально извлек из доверительно полученной информации весь полезный остаток. Одновременно он сделал немецкого министра иностранных дел своеобразным союзником, навязав ему свое понимание ближайших интересов Германии. И Риббентроп, человек, которого не назовешь простаком, видимо, действительно повлиял на последующие практические действия германской политики.
В ночь с 23 на 24 августа после длившихся несколько часов переговоров договор был подписан. В ходе встречи немецкий министр был вынужден несколько раз связаться с Гитлером для уточнения отдельных пунктов, предложенных советской стороной. После завершения переговоров здесь же, в кабинете Молотова, «был сервирован небольшой ужин на четыре персоны».
Сталин остался удовлетворен достигнутыми договоренностями и, когда речь зашла об Антикоминтерновском пакте, отозвался о нем иронически.
«Антикоминтерновский пакт, – почти оправдывался Риббентроп, – был, в общем-то, направлен не против Советского Союза, а против западной демократии. Да, мы и по тону вашей русской прессы видели, что Советское правительство осознает это полностью».
Сталин дипломатично принял это оправдание как версию самого автора пакта.
«Антикоминтерновский пакт испугал главным образом лондонское Сити и мелких английских торговцев, – пошутил он».
Риббентроп поддержал шутку:
«Конечно же, вы, господин Сталин, напуганы Антикоминтерновским пактом меньше лондонского Сити и английских торговцев. У нас среди берлинцев ходит широко известная шутка: «Сталин еще присоединится к Антикоминтерновскому пакту».
Присутствующие улыбнулись шутке Риббентропа, и он поощренно продолжал:
«Германский народ, особенно простые люди, тепло приветствуют установление понимания с Советским Союзом. Народ чувствует, что естественным образом существующие интересы Германии и Советского Союза нигде не сталкиваются и что развитию хороших отношений ранее препятствовали только иностранные интриги, особенно со стороны Англии».
Но это были только слова.
«И я верю в это, – дипломатично соглашается
Почувствовав скрытую подоплеку сарказма мысли Сталина в отношении миролюбивости немцев, Риббентроп решил пояснить:
«Германский народ, безусловно, хочет мира, но, с другой стороны, возмущение Польшей так сильно, что все до единого готовы воевать . Германский народ не будет более терпеть польских провокаций».
Риббентроп явно заговорился. Утверждение, что «у народа, желающего мира, – все до единого готовы воевать», выглядело почти как признание идиотизма нации. Однако Сталин не стал ущемлять самолюбия дипломата и разрядил обстановку, указав на истинного вершителя судеб немецкого народа, от которого зависел переход острой грани между миром и войной:
«Я знаю, как сильно германская нация любит своего вождя, и поэтому мне хочется выпить за его здоровье!»
Это звучало как призыв к миру.
Попытка представить этот тост как симпатии Сталина по отношению к Гитлеру была бы примитивной и поспешной. Конечно, он делал вынужденный дипломатический жест, но Сталин испытывал некое психологическое неудобство от того, что он был обязан его сделать. Он снял это ощущение тем, что на этой же встрече символично как бы нейтрализовал этот вынужденный тост.
Лазарь Каганович вспоминал:
«Обедали в Андреевском зале, Сталин сидел напротив Молотова, рядом Риббентроп, переводчик, какой-то еще немецкий чин. Молотов говорил тосты. Потом Сталин произнес тост за меня: «Выпьем за нашего наркома путей сообщения Лазаря Кагановича!»
Я же еврей, я понимаю, какой ход сделал Сталин! Он не мог ко мне дотянуться через Риббентропа, встал из-за стола, подошел и чокнулся. Риббентроп вынужден был сделать то же самое».
Словно снимая грех со своей души, Сталин заставил национал-социалиста выпить за еврея. Плюс уничтожал минус.
Советский вождь не был доверчивым и наивным политиком и не упустил случая, чтобы подчеркнуть это свое качество. На банкете он откровенно заявил Риббентропу, что советское руководство прекрасно осознает, что конечная цель Германии – это нападение на Советский Союз. Очевидцы утверждали, что после этих слов Риббентроп едва не подавился шампанским.
Но Сталин хотел получить от заключенного договора максимум возможного и не лицемерил, когда, уже прощаясь, многозначительно сказал министру иностранных дел Германии:
«Советское правительство относится к новому договору очень серьезно … Я могу дать честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера».
Вокруг Договора о ненападении между СССР и Германией историки нагромоздили множество инсинуаций и лживых обвинений. Хотя документ, подписанный 23 августа в Москве, был предельно прост и недвусмыслен. Договор был заключен на 10 лет, и его смысл определялся уже в первых статьях: