Великая война. Тайна рождения ХХ века
Шрифт:
XII
Численность армии, как известно, зависит прежде всего от численности населения. Здесь у Антанты, благодаря России, было преимущество над Центральными державами. В 1914 г. 170-миллионная Россия имела 5,3 млн. под ружьём, 47-миллионная Великобритания — чуть больше полумиллиона; 40-миллионная Франция — 2,6 млн. 70-миллионная Германия имела 2,4 млн., а 53-миллионная Австро-Венгрия — 2,3 млн. Всего за время войны Антанта мобилизует около 9 млн. чел. (34% от максимума, определяемого С. Переслегиным как 10% от общей численности населения), а ЦД — 4,7 млн. (39% от максимума).
Очевидное преимущество на стороне Антанты, к численности армий которой надо добавить 2 млн. американцев — «подарок» 97-миллионных США. Воюют, однако, не только и не столько числом, сколько уменьем, экономическим потенциалом и пространством (территория, её расположение и степень организованности, связности — инфраструктурной,
Сначала — об умении. Лучше всего были обучены немецкая и французская армии. Причём преимущество было явно на стороне немцев. «Силы центральных держав, — пишет Террейн, —располагали бесценным активом германской армии, которая состояла из 87 пехотных дивизий и половины общей кавалерии». Немецкую пехоту Первой мировой войны военные историки считают лучшей не только за весь XX век, но и за всю историю эпохи Модерна.
Австро-венгерская армия уступала русской, но превосходила итальянскую. Самым слабым местом австро-венгерской армии был её многонациональный характер и взаимная неприязнь славян, с одной стороны, и австрийцев и венгров, с другой. К тому же, как пишет И. Черников, во время войны эксплуатация славян австро-венграми приняла крайне жестокий характер, часто превращаясь в прямой грабёж. Таким образом, дряхлая империя боролась не только с внешним противником, но и с внутренним, в которого она превратила часть своих подданных.
Уровень высшего командного состава «в общей своей массе стоял на должной высоте только в германской и французской армиях», — пишет А.М. Зайончковский. В целом, однако, преимущество было на стороне немцев, поскольку они играли главную роль и контролировали австро-венгров, а вот союзники по Антанте плохо координировали свои действия, уровень общего руководства был низким, их единое командование было создано лишь под самый конец войны.
Весьма интересен вопрос о пространстве. Трагическое неудобство расположения Германии в Европе заключалось в том, что в борьбе за власть в этой части света она была обречена на войну на два фронта. Это заставляло распылять силы и усиливало позиции противника. Однако every acquisition is a loss and every loss is an acquisition: Германия в то же время разделяла своих противников, не позволяя им объединяться. Кроме того, отмечает С. Переслегин, высокая связность (железные дороги) Германии и Австро-Венгрии позволяла Германии легко и своевременно перебрасывать силы с фронта на фронт и таким образом компенсировать и «двуфронтовость» и численное превосходство противника своим преимуществом в быстроте мобилизации и развёртывания. Это совершенно справедливое замечание, но связность сама по себе не устраняет проблему сжатости, пространственного стеснения. А как заметил Зигберт Тарраш, анализируя на примере одной из партий Капабланка — Маршалл стратегию шахматной партии, «всякое же стеснённое положение уже носит в себе зародыш гибели».
Нет, недаром Lebensraum было мечтой и ночным кошмаром немецких политиков: когда нет пространства, которое можно защищать, борьба оказывается бессмысленной даже при наличии сил. Впрочем, это скорее ситуация 1945 г. В 1918 г. немцы на свою территорию противника не пустили. Но Тарраш прав — и не только для шахмат, но также для войны и жизни в целом.
В отличие от немецкого пространства — ограниченного (таким же было и французское), пространство англичан и русских было практически неограниченным. Однако принципиально различное качество этого пространства — море в первом случае и суша во втором — делали его уязвимым в разной степени. Удачная морская или подводная война могла свести морской пространственный потенциал на нет, чего немцы в значительной степени и добились с помощью подводной войны, поставив весной 1917 г. Британию на грань катастрофы. А вот огромное сухопутное пространство отсечь или покорить намного сложнее, особенно если мало дорог и они плохого качества. Будучи выгодным для его владельца в случае оборонительной войны и отступления, такого рода пространство — большой минус во время мобилизации и развёртывания армий, а также в случае наступления. Рано или поздно целый ряд проблем, в том числе плеча подвоза, резко осложняет, если не блокирует любые серьёзные попытки как следует «раззудить плечо», и наступление выдыхается, а численное преимущество сводится на нет. Плохо оно и для снабжения.
С учётом того, как конкретно развивались события на восточном фронте, русский Lebensraum спас в 1915 г. русскую армию от разгрома (правда, в 1917 г. она сама развалилась, а точнее — была развалена, но это другой вопрос). Кроме того, благодаря «массе пространства» много осталось и большевикам для «торговли» с немцами в Брест-Литовске и обмена на столь необходимое им время. С другой стороны, тип плохо организованного, «дурацко-дорожного» русского пространства с самого начала подсекал Россию, делая её армию инвалидом. Германия, пишет А.М. Зайончковский, несмотря на окружение на суше и морскую блокаду, страдала и тем не менее «справилась с этим делом при помощи своей твёрдой организации и сохранения сообщения с Малой Азией через Балканы. Но Россия, с малоразвитой индустрией, с плохой администрацией, отрезанная от своих союзников, с громадным пространством своей территории при слабо развитой сети рельсовых путей, начала справляться с этим недостатком только к концу войны». Чтобы воевать в таких условиях, надо было постоянно перенапрягаться, психологически нагружая и перегружая такой человеческий материал, который не был приучен к социальной дисциплине «профессионального общества» и по отношению к которому у царской власти не было таких репрессивных структур, какие были, например, в сталинском СССР.
Значение пространства помимо его «количества» определяется его качеством, которое есть функция экономического потенциала. Вот и сравним их. Чугуна и стали Германия в 1914 г. выплавляла чуть меньше, чем Антанта вместе взятая: 32,5 млн. т против 35,4 млн. т (из коих 17,7 млн. приходились на Англию), с добавкой австро-венгерской «гирьки» в 4,5 млн. т ЦД выходили вперёд. Добыча угля ЦД в 1914 г. составила 324 млн. т (из них 277 млн. — Германия); у Антанты — 368 млн. т (Англия — 292 млн.; Франция — 40 млн; Россия — 36 млн.); для сравнения: США — 455 млн. т.
Англичане и немцы в 1913 г. почти сравнялись по потреблению энергии: 195 млн. метрических т угольного эквивалента у первых, 187 млн. — у вторых (США — 541 млн. т; Франция — 62,5 млн.; Россия — 54 млн.; Австро-Венгрия — 49,4 млн. т). Накануне войны Германия превосходила Великобританию в доле в мировом промышленном производстве: 14,8% против 13,6% (у США — 32%, у России — 8,2%, у Франции — 6,1% [7] .
Экономический потенциал определил и военные расходы держав в начале XX в. Цифры и особенно динамика настолько интересны, что имеет смысл привести их в таблице (данные с устранением опечаток приведены по табл. II—IV из работы А.Дж.П. Тэйлора «Борьба за господство в Европе 1848-1914», М.: Изд-во иностр. лит., 1958, с.39; цифры даны в млн. ф. ст.; первая, большая по размерам цифра — общие военные расходы; из двух меньших цифр верхняя — расходы на сухопутную армию, нижняя — на ВМФ.
7
Цифры приведены по таблицам из работы: Kennedy Р. The Rise and Fall of the Great Powers: Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. L.: Harper Collins, 1988.
Из таблицы видно, что немцы, постоянно наращивая темп, выигрывали в гонке вооружений у англичан. С 1910 по 1914 г. они (и австро-венгры), почти удвоили расходы, и если в 1910 г. немцы отставали от Великобритании на 4 млн (64 против 68), то в 1914 г. опережали ее на 34 млн со 110,8 млн! Британская империя — гегемон XIX в. — плохо вписывалась в век XX, и британцы сами признавали это: «Правда заключается в том, — писал в 1903 г. премьер-министр сэр Генри Кэмпбелл-Баннерман, — что мы не можем обеспечить боевую (fighting) империю... мирная империя старого типа — вот этому мы вполне соответствуем». А вот Второй рейх не просто хорошо вписывался в XX в., но творил его, определял условия для вхождения в этот век других, легко превращая экономическую мощь в военную и превращаясь в «боевую империю». Всего один пример: к началу войны немцы имели 9388 орудий (из них тяжёлые — 3260, знаменитые 120 мм гаубицы Круппа). Для сравнения: Россия — 7088 (из них тяжёлые — 240); Австро-Венгрия — 4088 (из них тяжёлые — 1000); Франция — 4300 (из них тяжёлые — 200). Немецкая промышленность производила 250 тыс. снарядов в день, англичане — 10 тыс. снарядов в месяц. Поэтому, например, в боях на линии Дунаец-Горлице немцы всего за четыре часа выпустили по русской третьей армии 700 тыс. снарядов (за всю франко-прусскую войну они выпустили 817 тыс. снарядов). Значение тяжёлой артиллерии выявилось уже в самом начале войны: 60-70% потерь кампании 1914 г. — её работа. Первая мировая была войной тяжёлых артиллерий или даже, уточняет Террейн, войной бризантных снарядов.
В качестве последней по счёту иллюстрации: во время войны англичане через посредников закупили у Германии 32 тыс. биноклей — лучших в мире.
Второе место по военным расходам в 1914 г. занимала Россия. В 1910 г. она отставала от Германии всего лишь на 1,2 млн. ф. ст., но в 1914 г. разрыв стал огромным. Правда, Россия, чтобы держаться на уровне, вынуждена была тратить на военные нужды большую часть национального дохода — 6,3% в 1914 г. Таков удел всех экономически отстающих (ср. СССР против США в 1970-1980-е гг.); Австро-Венгрии приходилось тратить 6,1%, тогда как Франции — 4,8%, Германии — 4,6%, а Англии — 3,4%.