Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир
Шрифт:
Словом, жизнь и общественное признание Шахова шли на взлет, но. неожиданно в середине 1877 года молодой ученый заболел. Врачи послали его лечиться за границу, но Александр, понимая, что умирает, решил вернуться в родную Москву. 5 декабря 1877 года его не стало. Отец Александра, Александр Николаевич, сенатор, тайный советник, очень верующий человек, решил похоронить сына в знаменитом тогда Алексеевском монастыре, что на Красносельской улице. Так и сделали.
Ну а потом начались новые трагические события. После похорон Александр Николаевич захотел оставить и земную память о своем безвременно умершем сыне — издать лекции, которые молодой ученый читал на Высших женских курсах. Но выяснилось трагическое — какие-то отморозки,
Узнав ТАКОЕ, старый сенатор Шахов слег. Что же это получается?! От жизни его обожаемого Саши не осталось ничего!.. Сенатор приказал отвезти себя на могилу сына и долго сидел, не обращая ни на кого внимания. Слезы текли по его изможденному лицу, и вдруг.
Неожиданно к старику подошел некий господин в черном и проговорил: «Вы не поверите мне, но я скажу о том, что видел лично. Вчера я запозднился на кладбище и уходил, когда никого тут уже не было. И вдруг у могилы вашего сына я увидел странную молодую женщину, одетую в черный, наглухо застегнутый плащ». — «Что ж, многие любили моего Сашу и были ему благодарны…» — прошептал старик. «Но эта дама была весьма странной, — продолжил незнакомец. — Она просвечивала в лучах фонарей. Ее тело призрачно покачивалось. Боюсь, я видел привидение…» — «Глупости. — вздохнул старик. — Фонари небось мигали. Вот вам и показалось». — «Нет! — возразил незнакомец. — Дама была призрачной. Но она плакала. Больше того — рыдала. И рыдания ее были так страшны. Я даже сам испугался. Хотел позвать кого-то из святых сестер-монахинь». — «Ах, не надо! — всплеснул руками сенатор. — Никому не сказывайте про такую встречу! Мой Саша был безгрешным мальчиком. А тут рыдающая дама!.. Мало ли какие разговоры пойдут…» — «Но ведь она и в другой раз может прийти! Все равно все вскроется». — «Я постараюсь проследить и сам встретиться с ней. Узнаю, отчего она плачет».
Старик Шахов так и сделал. Теперь каждый день он приезжал в Красное Село и до ночи засиживался на скамейке неподалеку от могилы сына. И дождался.
Было уже темно. Фонари чадили. И от их трепещущего света казалось, что вокруг могилы кружатся и свиваются в клубок жуткие тени. Дама в черном появилась неслышно. Она просто возникла у могильной ограды, словно соткалась из извивов странных теней. И она действительно просвечивала.
У сенатора дух захватило от страха, но он пересилил себя. Должен же был он узнать, что связывало эту даму с его сыном! Он не мог допустить никакого слуха, тем паче скандала, которые бросили бы тень на чистое имя его Саши.
«Кто вы? — спросил он черную даму, выходя на свет фонарей. — Почему вы приходите сюда?» — «Вы не испугались!.. — прошелестела дама. — Хорошо, что вы не испугались. Мне трудно преодолевать барьеры миров. Но я верила, что кто-то не испугается меня и выслушает». — «Говорите! — Старик метнул на призрачную незнакомку острый взгляд. — Я выслушаю вас!» — «Я училась у вашего сына на Высших курсах. К сожалению, я не оправдала надежд моих учителей, не дослушала курсов. Меня соблазнил один молодой негодяй, и я уступила ему. Курсы были заброшены. Но стремление к знаниям осталось. Я попросила у Александра Александровича его конспекты уроков. Он дал мне почти законченные записки, и я их скопировала». — «У вас остались труды моего мальчика?! — вскричал сенатор. — Какое счастье! Ведь изверги сожгли все его бумаги». — «Я потому и прихожу, что узнала об этом. Я ищу того, кому небезразлично творчество Шахова». — «Конечно, мне небезразличны труды сына! Отдайте мне эти записи! — взмолился отец. — Или скажите, где я могу их найти?»
Незнакомка неожиданно всхлипнула: «Вы не сможете их найти. Мой соблазнитель, увидев, что я по-прежнему читаю лекции, избил меня до смерти, а записки сжег!» — «Как?! — заломил
И она… исчезла.
Старик опустился прямо на могилу сына. Ноги уже не держали его. Было очень холодно. Ветер продувал насквозь. Начал накрапывать дождь. Ужас наползал на старика. Но он крепился. Понимал, что вернуть сгоревшее невозможно, но ждал. Сам не понимая чего.
И когда в голове у него уже помутилось и перед глазами поплыла черная пелена, он вдруг увидел полупрозрачную черную даму, возникшую рядом с оградкой могилы. В руках у дамы белели листы.
«Помните, рукописи не горят! — повторила она и протянула их старику. — Если это, конечно, настоящие рукописи, нужные людям».
Старик взглянул на исписанные листы, а когда поднял голову, дамы уже не было. Сенатор вздохнул и, прижав рукопись к груди, пошел к воротам, туда, где ожидала его коляска.
Едва он с помощью кучера взобрался на сиденье, раздался звон колокола.
«Полночь! — охнул кучер. — Задержались, ваше высокородие. А я уж сижу-сижу. Думаю, жуть какая. Погост ведь, а ну как привидения явятся!» — «И привидения могут быть добрыми…» — прошептал Шахов.
Он сдержал слово — издал собрание лекций Александра Шахова «Гете и его время», «Очерки литературного движения в первую половину XIX века». И всем, кто читал эти книги, становилось ясно, что молодой историк литературы был чрезвычайно талантлив, обладал литературным даром и мог бы стать выдающимся литератором. Увы.
Откуда взялись сгоревшие рукописи, отец, конечно, никому не сказал. Но черная дама еще долго потом посещала могилу своего учителя. Ну а старожилы Красносельской улицы задолго до выхода в свет романа Булгакова знали простую и великую фразу: «Рукописи не горят!»
Утерянные полотна, или Пророческий сон монахини
Еще одну фантастическую историю рассказывали жители Красного Села о талантливейшем русском художнике Илларионе Михайловиче Прянишникове (1840–1894).
Прянишников был не только замечательнейшим живописцем, но и одним из основателей Товарищества передвижников. Родился он под Калугой в купеческой семье. Учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Там же и преподавал потом сам до конца жизни. И хотя был признан в Петербурге и даже стал действительным членом Петербургской Академии художеств, но демократическому московском искусству не изменил и «классиком» не стал.
Владимир Маковский. Портрет художника Иллариона Михайловича Прянишникова
Жил он бедно, все деньги тратил на учеников Московского училища. Между прочим, это у него получили первые уроки живописи Архипов и Коровин, Касаткин и Корин, Лебедев и Богданов-Бельский. В то время это было, возможно, единственное училище, которое принимало бедных провинциальных учеников, которые часто не только не могли платить за обучение, но не имели денег и на еду. Вот Прянишников и подкармливал своих студиозусов, покупал им зимнюю одежку и холсты с красками. Он и в своем творчестве словно вел летопись «униженных и оскорбленных». Его «Шутники», «Порожняки», «Погорельцы», «Жестокие романсы» словно сошли со страниц то ли Островского, то ли Достоевского. Словом, это был и живописец, и человек невероятной доброты и соучастия, всегда готовый оказать поддержку более слабому.