Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
Шрифт:
Вообще, самым грязным и унизительным в арестантской среде того времени считалось обращение в женском роде. «Честный арестант» обязан был смыть такое оскорбление кровью. «Суками», помимо шпионов, называли также сотрудников мест лишения свободы — надзирателей, начальство, конвойных… Поэтому назвать «сукой» арестанта значило поставить его в один ряд с ненавистным начальством.
Надо сказать, и администрация по отношению к себе считала подобное определение самым унизительным. П. Фабричный в воспоминаниях о царской каторге пишет:
Однажды старший Александровской тюрьмы Токарев говорил: «Назвал бы меня «сукин
Заметим: «сукин сын» — вполне терпимо, но за «суку» и прибить можно запросто! Какое тонкое лингвистическое различие…
Так что термин, обретший своё второе рождение в конце 40-х годов, сохранял старые арестантские традиции.
Однако следует отметить и другое. В своих воспоминаниях о «сучьей войне» старые «каторжане» чаще и охотнее употребляли вместо слова «суки» слово «бляди». Причём с особым «жиганским» акцентом.
— Биля'дзи или суки — это одно и то же, — толковал Федя Седой. — Просто воры суку чаще «биля'дзь» называли.
— Почему?
— Ну, понимаешь, «суками» суки и сами себя звали, это вроде как обычное название «масти». Даже некоторые из них так гордо говорили — «Я — честный сука!» Уже получается и не позорно, а прямо как Герой Советского Союза… Ну, а для блатных они — гадское племя, бляди. Блядями жили, блядями и подыхали…
Так на протяжении своих рассказов гулаговские «каторжане» и называли воров, предавших идею, — не «суки», а «бляди». Ещё одно тонкое стилистическое отличие (помните «суку» и «сукиного сына»?).
«Кого ни спросишь, у всех Указ…»
Теперь — о хронологии «сучьей войны». Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» относит её начало к 1949 году:
«Сучья война» разгорелась примерно с 1949 года (не считая отдельных постоянных случаев резни между «ворами» и «суками»). В 1951, 1952 годах она бушевала.
Любопытный штрих: война, по Солженицыну, разгорелась в 1949 году, но «сучья масть» уже существовала до этого, и постоянная резня по лагерям уже шла. В чём же её отличие от «войны»? Писатель на этот вопрос ответа не даёт.
Варлам Шаламов относит начало войны к 1948 году и очень верно увязывает её со знаменитыми Указами 1947 года «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан». Указы эти получили в среде преступников название «четыре шестых» (приняты 4 июня, т. е. четвёртого числа шестого месяца).
Ещё более категоричен Михаил Дёмин. Так же, как и Шаламов, связывая обострение резни в воровском мире с указом «четыре шестых», он утверждает, что уже к концу осени 1947 года «сучья война» полыхала по всей Колыме:
— Насчёт сучни… Её здесь, оказывается, навалом. В каждом управлении половина лагпунктов — сучьи.
— Быть не может…
— Всё точно, брат, — сказал со вздохом Леший, — всё точно. На Сасумане — сучня, на Коркодоне тоже. И в Маркове, и в Анюйске. И по всей главной трассе… Кругом ихние кодлы!.. Учтите, здесь на Карпунке тоже имеются суки. Недавно — мне рассказывали — такая мясня была, ой-ой! Пятнадцать трупов за одну ночь настряпали. («Блатной»)
Пожалуй, датировка Дёмина наиболее близка к реальной. Действительно, начало серьёзных столкновений между «блатными» и «ссученными» точнее всего обозначить концом 1947 года — примерно через полгода после указа «четыре шестых» (о нём — ниже). Разумеется, и до этого в лагерях и тюрьмах не обходилось без мелких и крупных стычек, кровавых «разборок» среди бывших «штрафников» и «честных воров»: ведь за два года после окончания войны ГУЛАГ значительно пополнился «военщиной» — бывшими фронтовиками, в том числе уголовниками из воровского мира, принимавшими участие в Великой Отечественной войне. Уже тогда «ссученные» предпринимали попытки выжить, захватить теневую власть и «держать масть» в лагерях, заручившись для этого поддержкой администрации. Однако в процентном отношении «сук» было пока слишком мало и по сравнению со всем арестантским миром, и по сравнению с «ворами» и их приближенными.
Указ 1947 года пополнил «сучьи» ряды и другими отступниками из числа «правоверных воров». Эти искали возможностей выжить в условиях, когда власти после войны стали «закручивать гайки» и ужесточать уголовную ответственность за преступления против государства и граждан. Ведь и сам Пивоваров, «Главный сука Советского Союза», не воевал на фронте, был в первые послевоенные годы «честным вором». Только позже он под давлением обстоятельств пошёл на союз с властями и стал уничтожать прежних своих «братьев».
Некоторое сомнение вызывают утверждения отдельных лагерников о том, что к концу 1947 года уже целые лагпункты были полностью «сучьими». Хотя, в принципе, за полгода можно достичь и этого. Введём читателя в курс дела. Лагерный пункт — далеко не самая крупная единица в ГУЛАГе. Головная организация (разумеется, помимо московского Управления) — Управление лагерей, объединяющее в себе целый лагерный комплекс (Берлаг, Озерлаг, Карлаг, Кейтолаг и проч.). В состав Управления (Улага) входили единицы помельче — лагерные отделения (лаготделения), состоявшие из нескольких десятков бараков (редко более тридцати) с арестантским населением от нескольких сотен до пяти тысяч заключённых. Менее крупное подразделение — лагерный пункт: это филиал лаготделения, организуемый на отдалённом от отделения рабочем участке (чтобы сократить время перехода из отделения к рабочему месту и число конвоиров). Существовали также Голпы (главные лагпункты, которые управляли несколькими им подобными единицами) и олпы (отдельные лагпункты, чаще всего подчинённые непосредственно Управлению лагерей). Филиалами лагерных пунктов, в свою очередь, были командировки — группы или экспедиции зэков и «вольных» в особенно глухих местах (особенно при геологических разработках); совсем уж незначительными по количеству зэков считались подкомандировки, выделяемые из командировок.
Так что теоретически под влияние «сук» к концу 1947 года могли подпадать некоторые лагпункты. Однако вряд ли это явление было массовым.
Впрочем, Ахто Леви в своём романе о воровском законе «Мор» подчёркивает, что корни «сучьего» движения следует искать в довоенном ГУЛАГе. По мнению писателя, «суки» существовали уже тогда, но «они назывались не везде ещё так и их ещё не резали». Несмотря на спорность утверждения, нельзя не согласиться с тем, что и в довоенном ГУЛАГе, и в местах лишения свободы военных лет, несомненно, существовали «блатные», которые пытались выжить разными способами, в том числе и путём компромиссов с чекистами. Хотя вряд ли правомерно проводить параллель между ними и «ссученными» ворами середины — конца 40-х годов.