Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
Шрифт:
…На допросе меня ударили резиной по голове… Я не выдержал и замахнулся на надзирателя.
Какая разница — резина или кулак! Но об этом я подумал потом, в карцере под названием «трюм»…
«Трюм» в Скотланд-Ярде сделан очень остроумно. Я думаю, его изобрёл какой-нибудь адмирал. Когда меня втолкнули в карцер, на полу было немного воды и ни одной скамейки. Я сразу догадался, что камеру только что вымыли и осталась лужа. Я закричал надзирателю, чтобы вытерли пол. Он сказал «сейчас», принёс шланг и стал поливать меня с такой силой, что едва не выбил глаза. Воды набралось пол-аршина, и я стоял в «трюме», дрожа, как собака, целые сутки. («Беломорско-Балтийский канал имени Сталина»).
Но «суки» решили показать, что даже самое страшное, по арестантским меркам, наказание — ничто
«Трюмить» — это не просто убивать. Это — убивать долго, изощрённо, мучительно, на глазах у толпы — чтобы устрашить других, тех, кто предстанет перед «суками» вслед за добиваемым вором. Как пишет Варлам Шаламов:
Блатарей не убивали просто. Перед смертью их «трюмили», то есть топтали ногами, били, всячески уродовали… И только потом — убивали. («Сучья война»)
До нас дошло не так много свидетельств этой кровавой процедуры, хотя достаточно ещё людей, на глазах у которых она в своё время происходила, и с некоторыми автору настоящей книги довелось беседовать. Однако хотелось бы сначала обратиться к замечательному роману В. Высоцкого и Л. Мончинского «Чёрная свеча», в котором очень точно и ярко изображена процедура «трюмиловки». К сожалению, в русской литературе буквально по пальцам одной руки можно перечесть произведения, объективно и точно отражающие реалии послевоенного ГУЛАГа. «Чёрная свеча» — одно из них:
Первым в камеру вошёл человек в бешмете чёрного сукна, плотно облегающем необыкновенно длинное туловище. Гость огляделся цепким взглядом чёрных глаз и, сняв с головы баранью шапку, сказал, не поворачивая к дверям головы:
— Спят, хозяин. Входи…
— Зоха! — как имя собственной беды, выдохнул осунувшийся Каштанка. — Отгуляли воры..
— Надзиратель? — спросил недоумённо Упоров.
— Зоха-то? Нет, сука!..
На пороге появился ещё один гость. На этот раз необыкновенно располагающий человек в надраенных, без единой морщинки хромовых сапогах. Он озирал мир полными сдержанной нежности голубыми глазами, и возникало невольное желание ему улыбнуться. Гость был солнечный, откровенно счастливый и составлял полную противоположность Зохе…
— Салавар — главная сука Советского Союза! Это гроб, Вадим!..
— Кто им позволил? Где надзиратели?!
— Не шуми. Они по запарке и фраера замочить могут. Салавар нынче — и судья, и надзиратель. Трюмиловка!
… В камеру входили новые люди, по большей части крупные, сытые. Они сжимали в руках стальные забурники. Каждый сразу занимал свою позицию, оставляя место вокруг себя для замаха и удара…
Под конец двое здоровых мужчин внесли лист железа, а третий — две кувалды с железными ручками.
— Зачем всё это? — едва слышно спросил Упоров.
— Сказано — трюмитъ будут.
… -Я, признаться, крови не терплю, — уже смиренно молвил Ерофей Ильич (Салавар. — А. С.). — Потому прошу этих преступников смягчить участь свою покаянием… Раскаяние не может быть актом формализма… Человек должен внутренне так настроить себя, чтобы вести другую жизнь и поиметь большое отвращение к прежнему скверному существованию. Но ежели в вас не искоренена склонность к желанию блатовать…
Снова был короткий взгляд, укоряющий слушателей за непослушание, и с мукой произнесённые слова:
— … Готовьтесь к худшему.
Лежащего Заику растянули на залитом кровью полу, придавив сверху листом железа. Вор попытался подняться, но две кувалды обрушились на то место, где находились почки. Удары сыпались, не переставая, наполняя камеру гулом. Лицо зэка корчилось в немых стенаниях…
Салавар поднял руку. Гул смолк. Молотобойцы отошли в сторону, тяжело дыша и косясь на погнутое железо.
— Поднимите!
До неузнаваемости преображённого испытанием зэка держали под руки… Было очевидно — он почти умер, стоит в сумраке перед вечной ночью, а руки его, как руки слепца, пытаются что-то нащупать перед собой.
— Надеюсь, дружеская критика понята правильно?
Вор с трудом вобрал в себя воздух и выдохнул с кровавым
плевком в лицо главной суки Советского Союза.
— Га-га-га, — хрипел Заика, пытаясь протолкнуть застрявшее в горле ругательство.
— Не надо, — остановил его жестом Салавар, брезгливо вытирая лицо белоснежным платком. — Суд освобождает тебя от последнего слова. Правда, Зоха?
Тупой удар в спину Заики дошёл до каждого. Вор качнулся вперёд, глаза его расширились до неимоверных размеров, скосившись на выросшее из левой части груди острие кавказского кинжала.
Мы так подробно цитируем роман не только потому, что это — талантливое произведение. Дело в другом. Автору настоящего исследования приходилось встречаться с несколькими старыми арестантами, прошедшими ГУЛАГ. Некоторые из них были свидетелями, а двое — тихий старичок Федя Седой и «битый каторжанин» с шестнадцатью сроками за плечами Николай К-в — даже участниками воровской «резни». Добиться подробностей от них было чрезвычайно трудно: люди не очень охотно вспоминали то время. Однако посчастливилось узнать ряд интересных деталей, услышать имена, которые в свое время гремели в лагерях, а сейчас давно уже забыты.
Каково же было удивление и потрясение автора этих строк, когда именно в «Чёрной свече» эти имена — правда, в несколько изменённом виде — встретились ему вновь! Ни Федя, ни Николай не читали этого романа. Но когда они рассказывали о «сучьей войне», многое в их повествовании перекликалось с книгой Высоцкого и Мончинского. Не просто имена — внешность, характеры персонажей и даже подробности страшных разборок в тюремной камере были ясно узнаваемы!
Прежде всего это касается центральных фигур — «главного суки Советского Союза» Салавара (Ерофея Ильича Салаварова) и его подручного Зохи.
Салавар не кто иной, как Пивовар — печально известный на весь ГУЛАГ Пивоваров. Зоха — его подручный чеченец Ваха.
— Там кроме Вахи ещё один был чеченец — Салтан, — припомнил Николай К-в, начавший свою «сидельческую» жизнь в конце 30-х годов. — Мрази. Их даже свои не любили, «зверьки»; ну, кавказцы…
Пивоваров, по словам этих «каторжан», был одной из самых крупных фигур в «сучьем» движении. Фактически его и его армию арестантский мир выделил в особую «сучью масть» — «пивоваровцев». Вообще в ГУЛАГе было немало различных группировок зэков, называвшихся по фамилиям главарей. Но до нас дошло всего лишь несколько. «Пивоваровцы» — самая крупная. Можно выделить ещё «упоровцев» и «ребровцев»; впрочем, здесь у старых «каторжан» мнения разошлись: один причислил Реброва к «сукам», двое других утверждали, что он — «беспредел» (о них разговор впереди).
Пивовар и Ваха в своё время отбывали наказание в Карагандинских лагерях. Причём сам Пивовар считался одним из авторитетных воров, но на чём-то, как говорят блатные, «подзасёкся» — и «подзасёкся» настолько серьёзно, что был заочно приговорён сходкой к смерти. Вот тут он и решил показать, кто же хозяин положения… Ваха и Салтан, его подручные, — из ссыльных чеченцев. Уже будучи в ссылке, зарезали кого-то из местных жителей и попали в лагерь, где Ваху и приметил Пивовар. А приметил из-за огромной силы и ловкости. Пивовар и Ваха были неразлучны, чеченец исполнял роль телохранителя «главного суки» и приводил в исполнение его приговоры. Однако он не смог помешать исполнению приговора, вынесенного арестантами самому Пивовару: того в конце концов зарезали в коридоре пересыльной тюрьмы.
О судьбе Вахи и Салтана арестанты ничего определённого поведать не смогли. Разве что Федя Седой успокоил:
— Да ты не волнуйся. С такой богатой биографией в лагерях обычно не выживают.
«Пивоваровцы» с благословения чекистов гастролировали по всем тюрьмам Советского Союза, «гнули» воров, «трюмили» непокорных. Одно имя Пивовара наводило жуть не только на воровское сообщество, но и на рядовых арестантов — «мужиков» и «фраеров». Ведь, несмотря на мнимую «заботу» о зэках и проповедь справедливости, «сучня» не терпела, когда кто-то проявлял излишнюю независимость или «непокорность».
В ряду «легендарных» «сук» нельзя обойти молчанием также фигуру Короля — лидера колымского «сучьего» движения. Правда, сведения об этом персонаже нас удалось отыскать только у Варлама Шаламова в его очерке «Сучья война» и в одном из очерков журналиста Виталия Ерёмина (к сожалению, достоверность многих фактов в котором весьма сомнительна). Бывшие лагерники тех лет, с которыми посчастливилось беседовать, не смогли вспомнить о таком «воре».
Существовал ли Король на самом деле, подразумевался ли под ним тот же самый Пивоваров или это обобщённый образ «сучьего» «идеолога» — неизвестно. Мы склоняемся к последней версии. Кличка Король достаточно распространена среди уголовников, поэтому нет ничего удивительного, что «подвиги» нескольких «сук» могли в арестантском мире соединиться в одно целое.