Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
Шрифт:
Вот лишь некоторые примеры. Чрезвычайно распространённая татуировка парусника с наполненными ветром парусами стала означать человека, который рвётся на волю и не упустит возможности совершить побег; чрезвычайно распространённая наколка оскаленной пасти тигра (или льва, пантеры и пр.) получила название «оскал» и стала означать «идейного» уголовника, ведущего себя крайне агрессивно по отношению к администрации; череп, кинжал, змея в разных сочетаниях стали символом грабителя и разбойника (в отличие от представителя «чистой» специальности» «крадуна»; факел, рукопожатия (тоже популярные изображения, перекочевавшие из морской татуировки) расшифровывались как символ дружбы, товарищества в местах лишения свободы — и так далее.
Некоторые традиционные наколки
Или, к примеру, изображение восходящего солнца. Сюжет распространённый до «сучьей войны». Но теперь, по хитроумной «блатной» задумке, всё зависело от количества лучей: длинные означали число «ходок», короткие — лет. До «сучьей войны» частой была также наколка с изображением кинжала, протыкающего сердце, или сердца, пробитого стрелой. «Законники» чрезвычайно остроумно решили проблему придания этому рисунку тайной символики: к кинжалу они добавили стрелу, а к стреле — кинжал! И всё это стало означать — верность желанию отомстить отошедшим от «воровских традиций»!
Стало появляться немалое количество «мелких деталей», на которых «подзасекались» «суки». По свидетельствам некоторых старых «бродяг», именно в начале — середине 50-х годов возникает обычай наносить точки (или маленькие крестики) на костяшки пальцев: количество точек означает количество «ходок» (сроков). Или нанесение на костяшку запястья пяти точек — четыре по краям, пятая — в центре: это толковалось «честняками» как «четыре вышки и конвой», то есть символ «зоны».
Постепенно появлялись и другие символические изображения. Например, насекомые — муравей и жук как тотемы карманных воров. Сначала появился муравей. Это связано с лингвистическим казусом, так сказать, «народной этимологией». Дело в том, что до революции в среде уголовников «большого полёта» существовала «специальность» «марвихера» — «шикарного» вора, который специализировался на крупных кражах и махинациях, выдавая себя за состоятельного дельца, титулованную особу и пр. Вращались «марвихеры» и в высшем свете, «работали» за границей, на известных курортах и т. д. После революции «порода» исчезла как таковая. Но новая «воровская элита» тоже хотела называться красиво. Вот и вспомнили старую «специальность» «кармаши», называя себя «марвихерами» и часто коверкая слово — «моровихер», «марвихор» и даже… «муравьихер»! Потому-то и избрали в конце концов символикой муравья. А вслед за муравьём — жука. Поскольку аббревиатура «ЖУК», которую накалывали многие из них на руке, расшифровывалась как «Желаю Удачных Краж».
Да, нельзя же не упомянуть об этих самых аббревиатурах, или буквенных сокращениях! Это было самое остроумное изобретение «воровского сообщества» периода «сучьей войны» и особенно — 50-х годов. Именно тогда «блатные» стали выкалывать на руках короткие слова, казалось бы, ничего не значащие. Например, КОТ, ЛОРД, СЛОН, БОГ и так далее (к настоящему времени таких аббревиатур — огромное количество). Казалось бы, словечки совершенно безобидные. Но каждый «честный босяк» должен был знать, что значит любое из этих слов: КОТ — «Коренной Обитатель Тюрьмы» (кстати, символ «крадуна», то есть уголовника, который занимается исключительно кражами, а не разбоем и пр.), ЛОРД — «Легавым Отомстят Родные Дети», СЛОН — «Суки Любят Острый Нож» (позже появилось ещё и «Смерть Легавым От Ножа»), БОГ — «Был Осуждён Государством», «Буду Опять Грабить» и т. д.
Разумеется, «блядям», «сучьей масти» было с каждым годом всё сложнее «ершить», выдавать себя в критической ситуации за «воров». Хотя понятно, что подобного рода хитрости и барьеры могли эффективно действовать только в течение определённого времени. В конце концов они попросту перешли в уголовную традицию и потеряли своё значение орудия, направленного против «сук».
Кстати: особо хотелось бы отметить то обстоятельство, что уже к началу 50-х годов «любовь и понимание» между чекистами и «урками» начинают давать трещину. В немалой степени этому способствовал указ «четыре шестых» с его «сроками огромными», а также то, что уголовникам стали с конца 40-х «лепить политику»: необходимо было «разбавить» «настоящих» «контриков» в созданных весной 1948 года особых лагерях.
Узник спецлага Ян Целинский вспоминает о «блатарях» «политического набора»:
Наиболее частыми преступлениями были татуировки антисоветского содержания. Выявленные преступные надписи на коже вырезались тюремными врачами, которые не прибегали при этом к обезболиванию, или изводились химическим путём, а их носителей осуждали по статье 58–10, часть II за антисоветскую агитацию в мирное время. Эскулапы-чекисты… приговаривали:
— Умел накалываться — теперь терпи!
Рецидивист Коля-Клещ, например, пострадал за слова «СССР — Смерть Сталина спасёт Россию», которые, несмотря на усилия врачей, продолжали различаться на его груди. («Записки прижизненно реабилитированного»).
С начала 60-х в моду особо начинает входить татуированный антикоммунизм. Но об этом мы расскажем в соответствующем очерке…
Наконец, кастовое деление в уголовно-арестантском мире. До «сучьих войн» в ряды «воров» принимались тысячи уголовников. Пройдя не слишком сложный обряд «коронования», они получали «воровской титул». Основным в лагерях было деление на «блатных» и «фраеров» (в принципе, между последними и «мужиками» разница была не слишком существенной — с точки зрения отношения к ним).
Под влиянием резни с «суками» воровское сообщество создало более сложную и крутую иерархическую лестницу. Во главе её по-прежнему стояли «воры в законе». Но разве это прежние «воры»? Чтобы получить титул «законника», теперь надо было обладать недюжинными организаторскими способностями, неординарными личностными качествами, заслугами перед преступным миром. Это признают даже те, кто находится в антагонистическом противостоянии с ворами — работники правоохранительных органов. Вот, к примеру, мнение начальника Астраханского централа: «Это, как правило, талантливые люди. Великолепные психологи. Это люди, которые любят власть и создают её для себя сами… В некоторых руках она становится очень страшной» (В. Ерёмин. «Начальник тюрьмы»). Это вовсе не похвала. Это — факт.
В России сегодня, по приблизительным (очень приблизительным!) подсчётам, число «воров в законе» перевалило за тысячу. Тех «воров», которых можно назвать (с большей или меньшей натяжкой) «истинными», значительно меньше. «Нэпманских», то есть «воров» старой закалки, придерживающихся (хотя бы на словах) прежних традиций — несколько десятков. Примерно столько же «авторитетных воров» — «сливок» преступного общества. Итак, тысяча — против прежних десятков тысяч.
Многие проблемы борьбы с нынешней российской профессиональной, организованной преступностью — порождение послевоенного ГУЛАГа. И созданы они не в последнюю очередь именно теми, кто встал на сторону «сук» и своими «чистыми» чекистскими руками выковал образ идеального «вора», воспитал и взлелеял хищных, талантливых и умных уголовников.