Великие Борджиа. Гении зла
Шрифт:
И он дал своему родственнику коварный совет: поскольку основанием, выдвинутым для развода, было « неосуществление брака ввиду мужского бессилия Джованни Сфорца», он предложил ему приехать в Рим и делом доказать свою потенцию, соединившись с супругой в присутствии представителей обеих семей, и Сфорца, и Борджиа. Идея приехать в Рим Джованни совершенно не понравилась – он уже бежал оттуда, и даже дважды. И он ответил Лодовико, что не может решиться на поездку, ибо Лукреция близка и со своими братьями, и со своим отцом, и при этом совсем не в смысле родственной привязанности.
Интересно, что папа Александр не оскорбился предположением об инцесте и даже о том, что он сам в нем лично участвует. Он написал зятю письмо, составленное, право же, в дружеской форме. Он предложил ему два варианта: либо Джованни поклянется, что касаться супруги он не мог по причине сглаза, либо и вовсе заявит,
И все завершится самым лучшим образом, в интересах обоих семейств…
Джованни попробовал путь номер два – признание недействительности брака из-за предыдущего обручения. Однако уперлись юристы – они не нашли это достаточным основанием для развода. Признавать же мужское бессилие, пусть даже и на основе сглаза, Джованни Сфорца не хотел ни за какие блага земные или небесные. Переговоры вернулись к исходной точке – и тут терпение папы Александра лопнуло. Он пригрозил семейству Сфорца, что расторгнет брак просто своим собственным решением – и в этом случае очень значительное приданое Лукреции должно будет быть возвращено. А поскольку оно пошло не столько Джованни Сфорца, сколько его могущественным дядюшкам, они нажали на своего племянника. Лодовико Моро пошел так далеко, что пригрозил Джованни « отнять от него свою руку и высокое покровительство». Делать было нечего – 18 ноября 1497 года Джованни Сфорца в присутствии нескольких свидетелей подписал документ о том, что он импотент, и отправил его в Рим, к кардиналу Асканио. Теперь Лукреция Борджиа снова считалась « девой непорочной и мужем не тронутой». В конце декабря 1497 года она предстала перед коллегией кардиналов для того, чтобы этот факт был подтвержден официально.
Единственная проблема тут заключалась в том, что « непорочная дева» была беременна.
IV
Во время процедуры инициации развода Лукреция Борджиа жила в монастыре Сан-Систо. Посещал ее там на регулярной основе только один человек, Педро Калдес, секретарь Святого Отца – в Риме его на итальянский лад называли Перотто. В его обязанности входило обеспечение обмена письмами между Лукрецией и ее отцом, а поскольку письмами они обменивались чуть ли не каждый день, то Перотто виделся с Лукрецией практически ежедневно. В монастыре она скучала, а Перотто был пригожим юношей – в общем, дела пошли в предсказуемом направлении. К сожалению, любовники не были достаточно осторожны, и Лукреция забеременела. Так что, когда она стояла перед комиссией, признавшей ее девицей, она была на шестом месяце. Ну, кардиналы предпочли поверить официальным бумагам, а не собственным глазам, но вот Чезаре Борджиа решил не ограничивать себя рамками принятого протокола. Согласно свидетельству венецианского посла Капелло, который описал все происшедшее в письме к своему правительству, месяц спустя после дарованного Лукреции развода, Чезаре набросился на Перотто со шпагой в руках.
Тот кинулся спасаться к Святому Отцу, вбежал в тронный зал и укрылся у ног папы, который прикрыл его своим плащом. Чезаре Борджиа ударил беднягу шпагой, да так, что кровь брызнула прямо в лицо папе. Перотто тогда был тяжело ранен, но не умер – о чем, возможно, вскоре пожалел, потому что его сволокли со ступеней папского трона и кинули в темницу в замке Святого Ангела. Он пробыл там недолго – как меланхолично сообщает Иоганн Бурхард в своих записках, « Перотто попал в Тибр, и не по своей воле». Его тело выловили из реки шесть дней спустя, а вслед за этим в Тибре нашли и труп служанки Лукреции по имени Пентасилея. Считалось, что она был в курсе связи своей госпожи с ее любовником и даже помогала им обоим сохранить эту связь в секрете. Через пару месяцев герцогу д’Эсте донесли из Рима, что Лукреция Борджиа родила младенца мужского пола.
Слухи были верны.
О мальчике, правда, не было ничего известно в течение трех лет, пока в Риме вдруг не возник некий Джованни Борджиа, « дитя Рима», «infans Romanus», а в документе, легализующем его рождение, значилось, что он сын Чезаре Борджиа и неназванной незамужней женщины. Маленькому Джованни при этом папской буллой предоставлялось в наследственное владение герцогство Непи вместе с титулом герцога. Это был таинственный документ – больно уж щедрым был дар и наводил на мысли, что и мать мальчика была папе римскому не чужой. Но еще более таинственным был второй документ, секретный, но тоже оформленный в виде папской буллы, в котором ребенок признавался уже не сыном Чезаре Борджиа, а сыном самого Святого Отца, папы Александра VI.
Скорее всего первая булла была издана с целью обеспечить мальчика
« Hos tumulo dormit Lucretia nomine, sed re Thais, Alexandr fila, sposa nurus».
« Здесь покоится Лукреция, на самом деле – Таис [33] , которая была дочерью, женой и невесткой Александра».
Свадьба Лукреции и другие счастливые события в семье Борджиа
I
С признанием Джованни Сфорца импотентом торопились не просто так – на то имелись основательные политические причины. Конечно, интерес заключался вовсе не в Джованни, был он импотентом или не был, а в том, чтобы рука Лукреции Борджиа оказалась свободной для нового замужества – жених для нее уже имелся. Им был принц Альфонсо, родной брат Санчи Арагонской. Таким образом, брачный союз семейства Борджиа с той ветвью Арагонского дома, что правила в Неаполе, делался еще сильнее – но сам по себе брак Лукреции рассматривался только как промежуточный, предварительный шаг к другому, куда более важному.
33
Таис – так звали известную афинскую куртизанку, подругу Александра Македонского.
И Санча, и ее брат Альфонсо были внебрачными детьми короля Неаполя Альфонсо II – но имелась и принцесса получше. Ее звали Карлотта, она была рождена в законном браке и в принципе имела шансы и на то, чтобы унаследовать корону Неаполя.
Почему бы не выдать ее замуж за Чезаре Борджиа?
Строго говоря, он был кардиналом, а кардиналы жениться, конечно же, не могли – по крайней мере, не могли делать этого официально. Однако отношения Чезаре с его отцом восстановились – Святой Отец переступил через свои чувства, смерть дона Хуана была забыта, стремление же возвеличить семью Борджиа осталось неизменным. В Риме вообще ходили слухи, что папа Александр задумал выкроить для Чезаре Борджиа некое независимое княжество – и брак с Карлоттой Арагонской был бы в этом смысле « большим шагом в правильном направлении».
Так что для Святого Отца перевод кардинала Чезаре Борджиа в миряне был не затруднением, а некоей технической проблемой, легко решаемой. В Риме начались приготовления к свадьбе, а тем временем пришли хорошие вести из Флоренции.
Брат Джироламо Савонарола сумел-таки истощить терпение своей паствы. Проблемы у него начались еще в феврале 1497 года, когда ему стало понятно, что никакой церковной реформы не будет и что папа Александр вернулся на свою « стезю греха». Он разразился тогда неистовой проповедью, в которой заявил, что всякий, кто считает правильным отлучение от Церкви его, брата Джироламо, сам еретик и « служит царству Сатаны». Даже и этот более чем прозрачный намек на папу Александра показался Савонароле недостаточным, и он добавил для совсем уж полной ясности, что в Риме думают только о деньгах, что все там продается, включая и церковные должности, и священные таинства, и что «плоды этой грязной наживы идут на то, чтобы вознести родных и осыпать своих детей благами земными».
Пресловутой « соломинкой, сломавшей спину верблюду», по-видимому, послужило письмо, направленное братом Джироламо, как он говорил, « всем государям Европы», в котором он предлагал им отказать в повиновении нечестивому папе Александру VI и собраться на собор, дабы низложить его с трона Святого Петра. Папа Александр и до этого велел подготовить буллу, объявляющую интердикт и отлучение уже не монаху Савонароле, а государству, его укрывающему, то есть всей Республике Флоренция. Ну, после письма брата Джироламо папа ввел это отлучение в действие, и немедленно. Все флорентийские торговцы в Риме были схвачены, и их товары и деньги поставлены под секвестр.