Великие Цезари
Шрифт:
Во времена Катона Старшего, скажем, женщины отличались суровой патриархальной нравственностью. И немудрено: изменившая мужу жена могла поплатиться за это собственной жизнью. Девушки тогда получали то же образование, что и юноши. Их не учили пению, игре на музыкальных инструментах, стихосложению, утонченному этикету и тому подобному, что стало нормой в эпоху поздней республики. Так у женщин вырабатывался мужественный, энергичный, крепкий характер.
Древние греки вообще отказывали женщинам в равноправии. Платон, к примеру, писал, что общество, куда дурной кравчий влил слишком много свободы, пьянеет и теряет рассудок, подобно бунтующему рабу или женщине, желающей быть равной своему супругу. А Перикл внушал афинянкам, что женщины должны стремиться к тому, чтобы о них не говорили ни плохого, ни хорошего.
Римлянки, быть может, вследствие
Ну а ко времени падения республики женщины уже активно встревали во все государственные дела и во многом определяли политические приоритеты. А если мы шагнем дальше и посмотрим на достижения эмансипации в эпоху Империи, то увидим, к примеру, что жена Августа Ливия была фактически соправительницей своего мужа, а уж Агриппина не только правила за своего мужа Клавдия и затем за сына Нерона на первом этапе, но и стремилась принимать императорские почести, за что в конце концов и поплатилась. Нерон оказался юношей с норовом и не стал терпеть властолюбия матери, отправив ее в мир иной с помощью кинжалов своих верных гвардейцев.
А в эпоху Антонинов жены императоров уже официально получали титул «мать сената и народа». Женщины стали настолько вмешиваться в мужские дела, что сенат вынужден был решать вопрос о том, следует ли наместникам брать своих жен в провинции, потому что именно они провоцировали взяточничество, казнокрадство и прочие лихоимства.
Эмансипации, надо сказать, в Древнем Риме более позднего периода было, пожалуй, даже больше, чем теперь. Император Гелиогабал, к примеру, составил так называемый малый сенат (senaculum), где заседали жены сенаторов и иных первых лиц государства. Они даже имели свой церемониал, ранги, знаковый этикет, отличавший одну даму от другой (у одной должен был быть выезд на лошадях, у другой на мулах, у кого-то носилки сверкали золотом, у кого-то серебром, а у третьей изукрашивались слоновой костью; у высших сановниц обувь украшалась бриллиантами и так далее). Появились также не только женщины-адвокаты, но даже и женщины-атлеты и гладиаторы!
Ну а уж что касается нравов… Сенека писал, что женщины дошли до того, «что имеют мужей только для возбуждения ревности в своих любовниках…»
Трудно сказать, была ли замужем Клодия с этими целями, во всяком случае, этот влиятельный сановник из древнего рода Метеллов не оправдал ее надежд в этом смысле и был сам слишком ревнив и пристрастен, поэтому она, как поговаривали, его отравила. Так или иначе эта незаурядная женщина вошла в историю Рима не как его жена и отнюдь не из-за политической буффонады своего брата, а как возлюбленная поэта Валерия Катулла под именем Лесбии.
Теперь немного расскажем о великом латинском поэте. Отец его был богатым всадником в провинции, и у него в Риме был собственный дом. И он отправил в Рим сына для того, чтобы тот занялся чиновничьей карьерой, однако Валерий Катулл предпочел литературную и достаточно в этом преуспел: еще при жизни он имел славу величайшего лирика, и его стихи снискали поклонников и поклонниц среди самой высшей знати поздней республики.
По приезде в столицу Катулл оказывается среди группы «неотериков», как их обозначил Цицерон, литераторов, в основном поэтов, провозгласивших новые приоритеты в поэзии. До них, возродивших принципы так называемой александрийской поэзии, в Риме главенствовала литература полисной классики, пришедшей на латинскую почву из Греции, и в своих классических формах комедий, трагедий, образцов красноречия, философских и морализаторских текстах доминировала довольно долго.
Ярким примером и образцом может служить написанная гекзаметром поэма Лукреция Кара «О природе вещей», излагающая философскую систему Эпикура. Поэт хочет, по собственному признанию, «представить это ученье тебе в сладкозвучных стихах пиэрийских, как бы приправив его поэзии сладостным медом». Совершенно очевидно, что это произведение, созданное по канонам архаического художественного стихосложения, символизировало собой кризис жанра, и это хорошо видели современники Лукреция поэты-неотерики Валерий Катон (не путать с Марком Порцием Катоном, политическим противником Цезаря), Кальв, Цинна и великий Катулл.
Неотерики,
В чем же была в таком случае новизна для римского читателя, достаточно образованного, чтобы знать стихи Каллимаха и его последователей? Новое – это хорошо забытое старое, это мы все отлично знаем, и вот это старое, обновленное и реставрированное, пахнущее свежим словом и чувством, и привнесли неотерики в литературу Рима, до того серьезную и скучную, описательную и направленную в лучшем случае на демагогические нравственные ценности, которые давно набили оскомину.
При этом не надо забывать, что эпоха, в какую жили неотерики, была в буквальном смысле революционной, а всякие катаклизмы требуют своих героев от литературы, и если они не являются на призыв сами, подобно Владимиру Маяковскому, их извлекают из своих нор политики и принуждают петь дифирамбы новой власти. Ничего хорошего, как правило, из этого не получается – смешно, например, смотреть на лозунги и плакаты во славу пролетариата в исполнении художников русского авангарда.
Но тут был несколько иной случай. Реакцией на смену политических декораций и вместе с ними и общественного действа, известного как крушение республики, стал уход в себя, аполитизм и, как сейчас говорят, самокопание. Литературоведы, изучающие этот период римской литературы, чаще всего используют термин субъективизм. В отличие от бытовавшего в прежней литературе объективизма. Это весьма спорно, и можно привести много примеров того и другого в более раннем периоде латинской литературы, но у нас иные задачи и иная тема. Поэтому только скажем, что новые поэты были склонны к малым формам (элегии, наброски и тому подобное), их они оттачивали весьма изящно и напускали зачастую греческого таинственного тумана, в котором незнаток эллинистической литературы и мифологии ничего не смог бы рассмотреть. Эти стихи были обращены в первую очередь к людям просвещенным и утонченным. Неотерики ставили на первое место чувства и переживания человека, и талант Катулла нашел здесь весьма благоприятную почву.
И неистовая страсть поэта к Клодии послужила для его огромного таланта той питательной средой, которая и сотворила в конечном итоге великого лирического поэта. Мы заговорили тут о Катулле и его возлюбленной не только, разумеется, потому, что они жили в одно время с нашим героем, но и в связи с их личными отношениями, носившими скорее второстепенный характер, как в жизни Цезаря, так и Катулла.
Катулл в политику не лез, у него было отношение к ней обскурантное, поэтому Цезарю он был малоинтересен и не опасен ни с какой стороны. Однако поэт своими нападками на его окружение невольно бросал тень и на него, и ошметки грязной брани попадали и на его белоснежную тогу, и ему это, конечно, не нравилось. Были и прямые выпады.
Чудно спелись два гнусных негодяя, Кот Мамурра и с ним похабник Цезарь! Что ж тут дивного? Те же грязь и пятна На развратнике римском и формийском. Оба мечены клеймами распутства, Оба гнилы и оба полузнайки, Ненасытны в грехах прелюбодейных, Оба в тех же валяются постелях, Друг у друга девчонок отбивают. Чудно спелись два гнусных негодяя!Тем не менее Цезарю, в большой степени человеку культуры, знатоку и собирателю произведений изобразительного искусства («Резные камни, чеканные сосуды, статуи, картины древней работы, он всегда собирал с увлечением», – пишет Светоний), не чуждого литературы, было очевидно, что Катулл обладает большим поэтическим талантом, а Цезарь никогда не отталкивал от себя способных людей. Это была одна из его лучших черт. Он всегда старался приручить такого человека, и если получалось, уговаривал его работать на себя. Впрочем, Катулл для Цезаря был совершенно бесполезен – романтик, лирик, безобидный диссидент, кусающий сильных мира сего всего лишь потому, что подозревает их как соперников на любовном фронте. Так что Цезарь в конце концов с ним примирился и даже дал в его честь обед.