Великие Цезари
Шрифт:
«Таким образом Цезарь окончил в одно лето две очень большие войны и потому несколько раньше, чем того требовало время года, отвел войско на зимние квартиры к секванам. Комендантом лагеря он назначил Лабиена, а сам отправился в Ближнюю Галлию для судопроизводства».
Этими словами заканчивается первая книга «Записок о галльской войне».
Однако эти «две очень большие войны» не стали последними и решающими в деле покорения Галлии. Вторая книга начинается с того, что Цезарь получает сообщение от Лабиена, что племя бельгов, могущественное и занимающее большую территорию, опасается римлян больше, чем германцев, поэтому они
Они очень гордятся тем, что сумели дать отпор грозным тевтонам и кимврам, не позволив им опустошить свои земли.
Как только Цезарь получил это известие, тотчас вернулся в дикую Галлию. Светоний пишет, что он «не упускал ни одного случая для войны, даже несправедливой или опасной, и первым нападал как на союзные племена, так и на враждебные и дикие, так что сенат однажды даже постановил направить комиссию для расследования положения в Галлии, а некоторые прямо предлагали выдать его неприятелю». Главным из «некоторых» был, конечно, Катон, который и инициировал это предложение.
В случае с бельгами было то же самое. Превентивный мощный удар в генеральном сражении силой нескольких легионов был нанесен по уже потрепанному союзными войсками противнику (верный Дивитиак постарался), и огромная армия бельгов и примкнувших к ним других племен была разгромлена. При этом, как повествует Плутарх, Цезарь «учинил такую резню, что болота и глубокие реки, заваленные множеством трупов, стали легко проходимы для римлян».
После чего с легкостью и быстротой была занята практически вся территория нынешней Бельгии. Свободными остались только дикие нервии, которые «категорически воспрещают ввоз вина и других предметов роскоши, так как полагают, что это изнеживает душу и ослабляет храбрость: эти дикие и очень храбрые люди всячески бранят остальных бельгов за то, что они сдались римскому народу и позорно забыли про свою унаследованную от предков храбрость; они ручаются, что никаких послов не пошлют, никаких условий мира не примут».
Да, с нервиями Цезарю пришлось туго. Его военное счастье висело на волоске. Римляне могли потерпеть страшное поражение, если бы не личная храбрость и находчивость полководца.
Вот как сам Цезарь все это описывает. Нервии взяли в союзники племена атребатов и веромандуев и ожидали подкрепления еще одного племени. Своих женщин, детей и стариков они упрятали в недоступные болотистые леса, а сами понаделали плетней из растущих молодых деревьев и кустарников, что стало непроходимым препятствием для конницы и прекрасной маскировкой для самих нервиев.
Они оказались не так просты, как могло показаться цивилизованным римлянам. Их лазутчики напросились к римлянам в проводники и сообщили своим маршрут движения легионов и прочие сведения. Они ловко этим воспользовались, напав на врага во время постройки лагеря.
Нападение было настолько внезапным и стремительным, что «Цезарь должен был делать все сразу»: дать сигнал к сражению, приказать прекратить постройку лагеря, привести легионы в боевой порядок и так далее. Солдаты, к счастью, были обстрелянные, так что сами знали, как надо поступать в таких экстремальных ситуациях. На этот раз они столкнулись с невероятно храбрым
Нервии бились с такой самоотверженной яростью, что просто смяли хваленые римские легионы и обратили в бегство. Казалось, все было потеряно. Но Цезарь, пробившись в первые ряды сражавшихся, сам стал храбро биться наравне со всеми, чем внушил солдатам веру в победу и поднял их боевой дух. Когда на помощь терпящим поражение пришел любимый полководцем десятый легион, сражение перешло в стадию перелома. Но нервии, в отличие от римлян, не побежали, они, пишет очевидец в своих «Записках», «проявили необыкновенную храбрость: как только падали их первые ряды, следующие шли по трупам павших и сражались стоя на них; когда и эти падали и из трупов образовывались целые груды, то уцелевшие метали с них, точно с горы, свои снаряды в наших, перехватывали их метальные копья и пускали назад в римлян».
Из шестидесяти тысяч нервиев в живых осталось только пятьсот, сообщает тот же источник. Сколько погибло римлян, он умалчивает. Зато сообщает о своем милосердии к уцелевшим: «Цезарь дал им полное помилование, им самим приказал спокойно оставаться в своей стране и городах, а их соседям воспретил чинить им какие бы то ни было оскорбления и насилия».
Вот оно милосердие по Цезарю: уж коли уцелели, разрешаю вам жить у себя на родине; вы так храбро бились, что пришлось вырезать почти весь народ, но зато оставшихся не продадут в рабство.
Не подоспевшие к нервиям адуатуки (если бы явились вовремя, римляне могли потерпеть сокрушительное поражение) вернулись с похода домой, узнав об исходе боя. Они укрылись в защищенном самой природой городе – со всех сторон были неприступные скалы, а единственный проход был загорожен бревнами и камнями. Но это варварам казалось, что они тут в безопасности и их крепость неприступна. Они не ведали, что у римлян есть осадные машины, один вид которых их так устрашил, что они сдались, но часть оружия припрятали и подняли ночью мятеж, который, конечно, был подавлен, и Цезарь продал перекупщикам рабов пятьдесят три тысячи адуатуков. А могли бы жить у себя на родине и быть свободными. Сами виноваты.
После этого Цезарь решил, что Галлия наконец-то покорена и об этом послал подробный отчет в столицу. И хоть господа сенаторы не любили Цезаря, но его блестящие победы и вместе с ними сотни тысяч дешевых рабов и груды золота, хлынувшие в Рим, затмили глаза и им. Сенат постановил отметить победы римского оружия в Галлии пятнадцатидневными молебствиями. «Отличие, – отмечает Цезарь, – которое до сих пор никому не выпадало на долю».
Глава VI. Галльские воины (продолжение)
Однако, несмотря на одержанные над варварами победы, до полного «замирения» (именно такой термин применяет Цезарь) было еще очень далеко.
На одной из страниц своей третьей книги «Записок» он замечает: «…вообще люди от природы стремятся к свободе и ненавидят рабство».
Галлы в этом смысле не были, разумеется, исключением и не смирились с навязанной им римлянами моделью верноподданных, по которой они обязаны платить дань, отдавать заложников и быть живым товаром на невольничьих рынках.