Великие Цезари

Петряков Александр Михайлович

По второй схеме лидер не во всем доверяется своему кабинету и старается получить информацию из других источников, при этом сам совершает поездки по стране, наблюдая за исполнением намеченной программы. Это тоже далеко не лучший способ управления, потому что программа хоть и исполняется по намеченному плану, но ее результаты всегда запаздывают, отставая от потребностей развивающегося во времени общества. В итоге это дает народу дряблое экономическое и политическое прозябание. К сожалению, это наиболее распространенный способ управления, и им пользовалось большинство руководителей и в нашей стране.

И, наконец, третий вариант. Руководитель не только контролирует выполнение намеченной программы, но и

четко отслеживает результаты, анализирует их и своевременно делает поправки и уточнения, ликвидирует упущения и неверные предпосылки самой программы, принимает по ходу новые решения, адаптируя их к тем или иным внезапно возникшим обстоятельствам. В этом случае общество движется вперед по пути прогресса, бурно развивается и процветает.

И опять же, к сожалению, таких правителей, сумевших подняться на этот уровень, в мировой истории можно по пальцам перечесть, и среди них Цезарь занимает не последнее место. В своих реформах он придерживался не только вышеизложенных принципов, но и творчески использовал идеологические рычаги, находя аналоги не только в истории своего государства, но и других, в частности Египта, где многовековая традиция управления базировалась на жречестве. Необходимые для управления толпой знания включали в себя и эзотерические, производящие на массы магическое действие (Достоевский в «Братьях Карамазовых» определяет это емкой фразой: «Чудо, тайна и авторитет»), Фараон при этом является лишь исполнителем программ и решений, вырабатываемых жрецами.

Но для выполнения такой революционной программы, какую задумал Цезарь, необходимо достаточное число единомышленников, согласных с предложенным планом и рвущихся в бой ради ее исполнения. А таких, как мы знаем, были лишь единицы. Сам он просто физически не мог одновременно генерировать идеи, исполнять их и контролировать. Он столкнулся с неизживаемым косным инстинктом самосохранения элиты, не желающей никаких со своей стороны жертв ради дальнейшего движения и прогресса. То же наблюдалось и в эпоху петровских реформ, но в России, не знавшей в своей истории аналогов демократического правления, за исключением древнего Новгорода, элита не могла вследствие своего рабского мировоззрения ничего противопоставить, кроме пустых разговоров и неосуществленных заговоров, вроде интриги с царевичем Алексеем.

А патриции в республиканском Риме не хотели и не могли примириться с реформами, ущемляющими их интересы. Их неумение смотреть вперед, предвидеть, что свойственно лишь гениальным политикам, безмерное тщеславие, жажда наживы – все это вело лишь к кровавым междоусобицам. Цезарь стал их жертвой во многом и потому, что не смог убедительно доказать необходимость, своевременность и выгоду своих реформ.

Для осуществления своих планов Цезарь мог пойти двумя путями. В первом случае он мог бы, как мы уже говорили, суровыми законами излечить больную республику, и она еще долгое время смогла бы нормально функционировать и развиваться на базе рабовладения и капитализма. На этом пути он, может быть, и встретил бы поддержку элиты и уцелел. Но он выбрал революционный путь единоличного правления, прогнозируя более скорые результаты развития и прогресса.

Но в тогдашнем Риме не было устоявшихся основ так называемого бесструктурного управления, когда масса, включая большинство элиты, слепо идет за вождем, культ которого прочно укоренен в подсознании и не вызывает сомнений в его богоравности (государь – помазанник Божий) и абсолютной прозорливости.

Понимая это, Цезарь начал работу по внедрению культа своей личности, и об этом мы уже писали (см. X главу), но вся беда для него состояла в том, что его харизма богочеловека не укоренилась в головах современников, а сам он уверовал в свою богоизбранность и неуязвимость, что было его смертельной ошибкой. Наш герой был всего лишь

удачливым человеком, а удача, как известно, приходит к самым умным и талантливым, и в этой взаимосвязи качества человека являются залогом благоволения высших сил.

И еще об одном. Во всяком обществе существует категория людей, к счастью, не многочисленная, которая не признает никаких авторитетов, считая вследствие патологического эгоцентризма именно себя высшим источником истины, и поступает всегда и во всем в соответствии со своим тупым и узким эгоизмом и возвеличенной в убогом сознании самооценке. Такие люди неизбежно втягивают свое ближайшее окружение (даже если взять отдельную семью) во всевозможные беды и страдания, причем такая личность и сама страдает, но, не склонная к анализу, вследствие раз и навсегда взятого в обиход самомнения в своей постоянной правоте, сваливает все свои грехи на других, пребывая мысленно в своих незапятнанных ризах. Такого человека невозможно переубедить ни в чем – даже если он и не дальтоник, все равно и на смертном одре будет биться за право зеленое называть красным.

Это отступление, быть может, и лишнее, но нам хотелось дать дополнительную характеристику окостеневшей позиции тех людей, что сумели расправиться с Цезарем, но не смогли занять его политическую нишу.

Ее занял прозорливый и расчетливый Август. Он умел предвидеть ситуацию на более чем пару шагов вперед и, как опытный шахматист, выигрывал позицию за позицией у своих соперников, во многом благодаря тому, что сохранил и упрочил те институты власти и гражданские законы, которые привнес в жизнь государства Цезарь.

Наученный горьким опытом мартовских ид, он пошел во многом по стопам Помпея, маскируя абсолютную власть в догматические республиканские лохмотья. Август не стал домогаться диктатуры, не присваивал себе громких титулов, оставаясь лишь «первым среди равных», несменяемым лидером Республики, живущей по имперским законам. Он вел скромный и непритязательный образ жизни, боролся с роскошью и безнравственностью, в чем был похож на республиканца Катона, моралиста и блюстителя строгих древних нравов. Вот это сочетание революционного и архаичного и оказалось в тот период исторического времени наиболее приемлемым, потому что являлось балансом сил и интересов в обществе.

Такой способ правления оказался очень удобным и продолжался несколько столетий. Никто из последующих императоров формально не являлся монархом, никто из них не пытался водрузить себе на голову корону, за исключением, быть может, таких сумасбродных властителей, как Калигула или Нерон, но и они прекрасно помнили, к чему привело Цезаря его стремление к царской власти. В конце императорского периода, во время упадка, элита стала сама бессознательно нарушать этот баланс и в точном соответствии с историческими законами потеряла не только власть, но и государство.

Монархический принцип правления продержался в Европе вплоть до середины семнадцатого века, когда в Англии, а в следующем веке и во Франции грянули буржуазные революции. Начался процесс демократизации, причем аналоги демократического устройства государства революционеры находили в истории Греции и Рима.

В современном мире господство демократии неоспоримо. Но мы с горечью наблюдаем, что ее разъедают те же пороки, что и в республиканском Риме, и это неизбежно, если общество, как и тогда, разделено на толпу и элиту. Основы подлинной демократии заключаются не только в форме ее институтов и выборной системе, а в интеллектуальном, нравственном, экономическом и культурном равенстве всех членов общества. Речь может идти, конечно, лишь об относительном равенстве, полное сходство всех – это утопия. А при очевидном расслоении людей по этим параметрам под фиговыми листками псевдоравноправия неизбежно проступает деспотизм исполнительной власти.