Великие легенды Франции
Шрифт:
Руки Дау обвились вокруг тела Сильвана.…Ужасный грохот прервал их поцелуи. Замок Проклятых брали штурмом, а охрана защищалась, бросая в нападающих камни.
– Послушай, – сказал Сильван, – ты слышишь яростные крики? Они хотят расправиться с тобой. Бежим со мной, мы спрячемся где-нибудь в Арморике.
– Подожди, – сказала Дау. – Поднимись на башню. Скажи мне, какого цвета Океан.
Сильван поднялся на башню и сказал ей по возвращении:
– Он темно-зеленый. А небо совсем черное.
– Тогда все хорошо, – сказала Дау, – пусть люди кричат. Налей еще вина в мой золотой кубок.
Вдруг она снова отправила Сильвана смотреть на Океан, и Сильван сказал ей по возвращении:
– Небо стало бледным, Океан же стал красноватым и белым от пены. Он кипит. Он поднимается! Поднимается!
– Тем лучше! – вскричала Дау, и ее фиолетовые глаза сверкнули. – Мое сердце преисполнено восторга, оно поднимается вместе с Океаном! О, как я люблю бурю!
Как дикий голубь в когтях ястреба, Сильван задрожал в объятиях дочери Градлона. В этот момент волны с такой силой ударили по утесу, что замок задрожал. Сильван вздрогнул:
– Определенно, – сказал он, – Океан пугает меня сегодня!
Дау рассмеялась и, схватив свой кубок, вылила его содержимое в окно:
– За здоровье Океана, моего старого супруга! Не бойся его. Да, он охвачен гневом, но сейчас он всего лишь бессильный старик. Он бесится, но я знаю, как его утихомирить. Я хочу, чтобы он стал орудием моей мести. Ты не получишь его, как получил других, Океан. Ведь ты жаждешь меня! Ведь тебя я люблю, только тебя, ты слышишь? Ну же, поднимись еще раз на башню и расскажи мне, что ты увидишь.
Когда Сильван вернулся, он был бледен как полотно.
– Океан
В то же мгновение у ворот замка послышался лязг оружия и грохот бросаемых камней. И среди тысяч проклятий послышался крик:
– Смерть Дау!
– Они сами напросились! – сказала дочь Градлона. – Час пробил. Я затоплю бунтующий город. Пойдем!
Выйдя из замка через потайную дверь, Дау, несмотря на ветер и волны, повела пажа на мол.
– Открой шлюз! – сказала Сильвану безумная.
Как только шлюз открылся, вода с клокотанием просилась в проход. Огромная волна смыла возлюбленного Дау. Она же испустила дикий крик. Казалось, она поражена до глубины сердца. Охваченная ужасом, она успела лишь добежать до покоев отца.
– Скорее, седлай коня! Океан сломал мол! Океан преследует меня!
Король Градлон вскочил в седло и посадил дочь сзади на лошадиный круп. Огромные волны уже бились о стены неприступного города Из. Великолепный конь Морварк понесся по гальке, волна следовала за ним по пятам. А издали послышался ужасный вопль, будто разом замычало целое стадо зубров. Это Океан, обезумевший от любви и ревности, гнался за своей невестой. «Он догонит нас! Спаси меня, отец!» – кричала Дау. А конь уже летел по бурлящим водам. Но огромная волна настигла его и накрыла женщину. Морварк несся у подножия огромных скал. Вот уже не видно пляжа. Всюду кружатся водовороты, и волны набрасываются на утесы, как белые единороги. Дау крепче прижалась к спине отца. Вдруг сзади раздался крик: «Брось демона, сидящего позади тебя!» Но Дау, вцепившись ногтями в тело старого короля, закричала, задыхаясь: «Я же твоя дочь! Не бросай плоть от плоти и кость от кости моей матери! Вези меня, убежим на край света!»
В это мгновение Градлон увидел бледную фигуру на скале. Это был святой Гвеноле. Конь несся как ветер. Но король вновь услышал мощный голос святого, перекрывший грохот бури: «На тебя падет проклятие!»
Волна, подобная горе, накрыла Морварка, он оступился на подводном камне. Шерсть коня поднялась дыбом, когда он увидел перед собой нечто ужасное. В кровавом свете луны Градлон увидел бездну Плогоффа. В пасти ада вставали расплывчатые монстры, разбивавшиеся в облаке брызг. Каждая волна обретала человеческий облик. Мертвое тело или призрак? Градлон узнал в них любовников своей дочери. Они поднимались на гребне волны и обвиняюще воздевали руки, а потом падали, чтобы закружиться в танце на дне бездны с жестокой сиреной, женщиной-кровопийцей, всегда желанной! «Спаси меня!» – кричала дочь Градлона, пряча лицо в его мантии. Но Градлон, охваченный ужасом от того, что увидел, сказал Дау: «Посмотри!» И она посмотрела. Заледеневшие руки Дау опустились, и она упала в волны, оспаривавшие друг у друга право схватить ее. Вскоре Океан успокоился. Он отступил, осчастливленный, забрав с собой свою добычу, он глухо урчал, как большая река, и что-то бормотал, как водопад. Пляж был свободен. В несколько огромных скачков конь добрался до вершины скалы.
Апатичный и разбитый, старый король отправился в Кимпер. Св. Корентин долго беседовал с ним. Уставший от несчастий Градлон обратился в христианство. Но вода крещения не смыла с него печали. Он все время сидел на соломенном тюфяке в башне. Образ дочери не покидал его. Когда Градлон умер, его конь обезумел от горя. Он порвал путы и убежал. Даже сегодня крестьяне слышат по ночам стук его копыт. Что заставляет его днем бежать по пляжу, побелевшему от пены? Почему его видят на гребне волны, зачем он обнюхивает пропасти, и почему он стонет? Что ищет он горящими глазами в глубинах океана? Без сомнения, он ищет то же, что и моряки, барды и бродяги. Он ищет фею Дау среди подводных камней, среди белых и желтых водорослей. Что же касается короля Градлона, его конная статуя помещена в арке большого портала собора Кимпера, этого великолепного образца пламенеющей готики. Местные крестьяне до начала воскресной мессы стоят на огромной площади в своих огромных башмаках и бретонских шапках, все еще полные гордости за своего старого короля, вознесенного на такую высоту, на самый верх готической арки, седлающего своего верного боевого коня.
Может быть, они смутно понимают, что этот конь символизирует древность и свободу Бретани.
III. Христианская Бретань, Сен-Поль-де-Леон и легенда св. Патрика
Бретонские храмы дышат необыкновенной торжественностью. Будь то маленькие колокольни или огромные соборы, лишь их тонкие шпили царят над горизонтом. В маленьких деревушках, спрятавшихся в лесной глуши, спят крохотные часовни с низкими сводами, с колокольнями из шифера и с такими старыми крышами, поросшими мхом, что кажется, будто они выросли прямо из моря. И под их крышами в полутемных нефах молится множество женщин в черных платьях и белых косынках, похожих на крылья морских птиц. В больших городах на фасадах соборов расцветают розы, а ажурные колокольни тянутся к небу, оплетенные галереями из трилистников. В целом, бретонская готика проста, выразительна и сильна. Как правило, портал украшен богаче остальных частей храма. Иногда встречаются церкви с совершенно голыми стенами, но порталы похожи на каменный лес, где сплетаются мощные стволы, несущие тяжелую листву. Именно через эти заросли в храмы входят и выходят дети, пары, похоронные процессии. И кельтский гений живет в лесах, символизирующих жизнь, и камнях, символизирующих вечность. Он ласково оберегает души приходящих в мир и покидающих его. Всюду чувствуется, что храм – это общий дом живых и мертвых, соединяющий настоящее с прошлым и будущим. В суровой и печальной Бретани, со всех сторон осажденной морем, образ бесконечности, дающей жизнь и пожирающей ее, материален, он – бездна жизни и пустоты. А самая маленькая колокольня, стоящая на холме, напоминает о другой бесконечности, бесконечности души, где ничто не исчезает, но все исполняется и воплощается.
Готический собор в Ване (Бретань)
Эти мысли преследовали меня, когда летним днем я приближался к городку Сен-Поль-де-Леон. Он расположился на возвышенности, мягко спускающейся к спокойному заливу. Две иглы собора и часовни Крейзкера главенствуют над городом, который спит вековым сном, охваченный значительностью и молчанием, исходящими от двух храмов. Улицы города пустынны. Прекрасные сады растут за высокими стенами. Все селение похоже на дом священника или монастырь. Рядом с собором дух средневековья ощущается сильнее. Узкие улицы застроены старинными благородными домами из серого гранита с черными прожилками. Сапожники, ткачи и булочники работают за стрельчатыми окнами, над которыми укреплены гербы. Боковая дверца, через которую можно проникнуть в собор, переносит вас силой поэзии легенды в века наивной веры. Гранитные заросли защищают этот мир снаружи. В глубине портала, напротив колонны, которая разделяет врата, ведущие внутрь собора, на две части, высится царственный Христос. В его левой руке – сфера мира, правая поднята в предостережении или наставлении. Черты его лица тяжеловаты, но полны благородства, силы и всепобеждающей кротости. В спокойствии этого образа Христа ощущается его способность вместить всю вселенную в ладонь и вознести ее к небу. Прислонившийся к внутренней стене апостол Петр держит в руке ключ от рая, напротив него стоит апостол Иоанн с чашей. Два ученика замерли в почтительном послушании, чтобы учитель мог говорить. Уверенность, с которой они держат ключ веры и чашу любви, выражает их непоколебимую убежденность. Легкий голубой оттенок серого гранита делает три фигуры, представляющих основы христианства, несколько призрачными и неземными. Арка врат обрамлена настоящим каменным венком из дубовых листьев, лилий и роз. Говорят, что преображенная небесной любовью природа перенесла на землю эту триумфальную арку, чтобы отметить шаги Спасителя, которому предстоит вернуть в мир радость и даровать людям райское блаженство.
В этой композиции присутствует простота и величие первобытного и мощного мировосприятия, которым кельтский дух обогатил христианство. Его сила и гармония не имеют ничего общего с горьким аскетизмом, таким мучительным, гримасничающим и болезненным, что появится позже под воздействием мракобесия и тирании клириков, нашедшего свое выражение в толпах, собирающихся на Страстной Пятнице. Я вошел в собор. Это было в воскресенье перед вечерней службой. Полутьма уже захватила своды, но пустой неф был заполнен светом, проникающим через великолепные витражи, на которых пламенеет красное стекло и рыдает фиолетовое, где через белые стекла мистически сияет нежная и мягкая лазурь. Я сел в глубине хоров, перед витражом, заключенным в стрельчатый свод, на котором изображена земная жизнь Христа в четырех картинах: Рождество, встреча с Симоном, Тайная Вечеря и Вознесение. Под первым изображением читалась надпись по-латыни: «Родился спаситель ныне»; и под последней: «Вознесся, как и предсказано». Множество ангелов парит на расправленных крыльях над головами Христа и Девы Марии, окруженными сиянием. Выше стрельчатая арка завершается цветами, которые блестят, как огромные крылья бабочек, переливаясь странными отсветами. На самом верху пылает огненный треугольник с именем ИЕВЕ, написанным древнееврейскими буквами. Геометрическую фигуру и священное имя, в которых, согласно мистическому учению, выражается естество божества, держит белая голубка с распростертыми крыльями, символизирующая Святой Дух и безграничную любовь.
Замерев перед глубоким символизмом изображений этого витража, прекрасного, как видение, я почувствовал, как перенесся в мир мечты и легенды. Я часто пытался понять, как древняя Бретань язычников и варваров стала средневековой Бретанью христиан и мистиков. Ведь история рассказывает нам лишь о внешних фактах, но не о глубинных переворотах, изменяющих облик мира и душу народа. И именно там, в соборе, созерцая великолепные витражи, я увидел всех святых, проповедовавших Евангелие в Арморике с IV по VI век. Они прибывали морем, люди, принесшие крест искупления. Они селились в лесных чащах поодиночке или небольшими группами. Дикие лесные звери, волки, зубры, кабаны, уважали их. Народ покорялся очарованию их кротости, их святости и их проповедям. Их слова смиряли гневные сердца королей. Эти работящие монахи корчевали лес, обрабатывали землю, пряли шерсть, обучали ремеслам и одновременно обращали души. Вокруг одиноких келий образовывались монастыри, вокруг монастырей, становившимися оплотом новой религии, новой поэзии и цивилизации, вырастали города. Откуда же пришли монахи, рассказывавшие о Христе по-бретонски? Из северных морей, из монастырей Ландаффа в земле гэлов, из Идоны на Гебридах, но чаще всего из Клонферта, что находится в Ирландии. Все называли своим духовным домом зеленую страну Эйри, девственный остров, куда не ступила нога ни одного римского проконсула. Все они говорили об основателе своего ордена как о вдохновенном и возвышенном учителе. Св. Патрик, креститель Ирландии, по происхождению был галлом. Именно он сделал кельтский мир христианским. Я поместил сюда легенду о нем потому, что она без искажений рассказывает о настоящем кельтском святом, и потому, что в ней отразилась встреча учения друидов с христианством. Победа христианства была достигнута не за счет разрушения учения друидов. Оба мировоззрения объединились, в результате чего появилась новая религия, как великолепная роза Востока появилась из шиповника. В отличие от германского мира, мира франков и саксов, к которым крещение принесли апостолы из Рима, пропитанные традициями античности, миссионеры, пришедшие к кельтским племенам, получили вдохновение совершенно особенным способом. Кельтский дух проник в самые основы и суть христианства. Он был подготовлен к этому внутренним стремлением к невидимому и глубинной нежностью, жалостью к слабым и страдающим, возникающими, подобно удивительному цветку, в жестоких и страстных сердцах.
Патрик родился в Булонь-сюр-Мер, Счастливой земле океана , около 387 года. Он был сыном бретонца, служившего в римской армии, и прекрасной галлки, отец которой изо всех сил противился этому браку. Еще в детстве Патрика крестили. Он вырос в небольшой римской колонии, и все его детство прошло в играх и забавах, которым он предавался всей душой, открытой для тонких чувств и наделенной богатым воображением. Однажды ночью на поселение напали пираты, римский лагерь и город, расположившийся под его защитой, были разграблены и разрушены. Вся семья Патрика погибла. Самого его захватили в плен и продали в рабство в Ирландию мелкому вождю в Ольстере. «Я пал», – сказал Патрик на исповеди, когда ему было уже семнадцать лет. В двух словах он выразил всю глубину трагедии, постигшей его. В доме своего хозяина он стал свинопасом. Он, привыкший к римскому пурпуру, был вынужден носить хламиду из грубой овечьей шерсти. Он жил в пещере, спал на камнях, укрывался циновкой из тростника, подушкой ему служила вязанка хвороста, питался он жидкой кашицей из овса и воды. Днем он выгонял свое стадо на поиски желудей, по ночам он промерзал до костей. «Я умирал от холода, – говорит он. – В окружении диких существ я чувствовал, как становлюсь грубым невеждой, последним из людей. Я жил в окружении смерти». И пав на самое дно бездны, Патрик обнаружил лучшие качества своей души. Словно небесный цветок, эта возвышенная душа, незнакомая самому Патрику, расцвела из ничтожества его жизни, раздавленной жестокой судьбой. Подавленный страданиями, Патрик задумался о бренности своего существования. Счастливые дни остались в прошлом, словно их поглотил туман океана вместе с римскими и греческими богами. Он потерял все: семью, родину, свободу. У него не осталось друзей, ни единой живой души. Его мысли обратились к Богу, и он стал подолгу молиться. Постепенно его сердце обрело мир.
Однажды ночью он услышал во сне доносившуюся издалека музыку. Это были мелодичные вздохи дрожащих струн, такие возвышенные и нежные. Луч света прорезал темный лес, пещера осветилась мягким светом, и прекрасный юноша с белой кожей, слегка окрашенной светом восходящего солнца, появился у ложа Патрика и обратился к Патрику с братской нежностью. «Кто это может быть?» – подумал несчастный. «Меня зовут Ангел-Победитель, – сказал ночной гость. – Я твой друг и я принес утешение». Патрик заметил, что ангел принес с собой арфу. Потом ангел тепло улыбнулся Патрику и растворился в предрассветной темноте, лишь листва дрожала там, где он стоял, а в воздухе задержалось несколько чистых небесных звуков.
Патрик никак не мог понять значение этого сна, но больше не чувствовал себя таким одиноким. Случилось чудо: он нашел радость в своем одиночестве. «Гоня стадо в горы, я долго молился по утрам до восхода. Падал ли снег, лил ли дождь, лед покрывал ли мои члены, я не чувствовал боли или страдания. Меня согревал дух. Я слышал, как ангелы пели надо мной». [35] Часто мистическое видение посещало его сны. Оно давало Патрику советы, то заговаривая с ним, то показывая символические картины. Однажды голос сказал ему: «До этого момента ты оплакивал лишь себя. Когда ты оплачешь других, ты увидишь солнце вечной жизни». Через несколько дней он встретил лесорубов, которых хозяин награждал лишь бесконечными побоями. Их руки были в шрамах, с их спин клочьями свисала кожа. Они оплакивали свою судьбу и говорили, что лучше умереть, чем жить так, как живут они. Душа юного Патрика преисполнилась жалостью и печалью. Он решил обратить Ирландию в христианство и отменить рабство, если когда-нибудь получит свободу. По мере того, как он обдумывал свой замысел, ему все яснее становилось упрямство королей и могущество друидов. Он почувствовал себя лишь жалким рабом, и решимость крестить Ирландию оставила его. Однажды вечером он уснул перед костром дровосеков, которых он лечил и утешал, рассказывая о своем Боге. Ему приснился Сатана в виде мрачного гиганта. Сатана занес над Патриком огромную скалу, чтобы раздавить его. Тогда Патрик воззвал к самому могущественному святому: «Илия! Илия!» Гора исчезла, как дым, и Патрик увидел, как из-за горизонта к нему шел Христос. Его фигура сияла белым неземным светом. Христос с сияющим лицом благословил Патрика, а из его груди вырвался луч света, проникший в самое сердце раба, наполнив его небесной радостью. Когда Патрик проснулся, костер уже прогорел, дровосеки ушли, а встающее солнце золотило верхушки деревьев. Вдруг Патрик понял, что ничто в будущем не сможет помешать ему осуществить задуманное, и его душу залил поток небесного света. Он поднялся и сказал: «Наконец мои глаза открылись. Я получил знак. Это он, это Христос поможет мне. Теперь я свободен, и я освобожу моих братьев!»