Великие люди джаза. Том 1
Шрифт:
Едва отняв руки от струн, клавиш и барабанных палочек, музыканты встают, несколько минут раскланиваются и удаляются за кулисы. Публика ММ ДМ, впрочем, редко когда отпускает артистов без биса – пришлось и квартету Патрисии Барбер уступить. В заключение прозвучала фанковая «White World», в которой Эрик Монтцка сполна отплатил бэндлидеру за все медленные свинги, прозвучавшие в этот вечер.
Зрители расходятся довольные. «I once had a girl, Or should I say She once had me…»
Кенни Баррон: с достоинством и честью
Кирилл Мошков
В
С тех пор, как в конце 50-х Баррон (р. 09.06.1943) бросил школу в Филадельфии, он, во-первых, немного поиграл в родном городе ритм-н-блюз, а затем, в возрасте 18 лет, отправился в Нью-Йорк, где сразу попал в высшую лигу – играл у трубача Ли Моргана, саксофониста Джеймса Муди и других первоклассных солистов, но краеугольный камень в основу своей репутации заложил в течение 1962–1966 годов, когда участвовал в ансамбле одного из величайших трубачей в истории джаза – легендарного создателя бибопа Диззи Гиллеспи. «Чему я научился, работая с Диззи Гиллеспи? – переспрашивал Кенни своего интервьюера в конце 1990-х. – Для меня, в мои 19 лет, это был колоссальный опыт. Всему я научился! Диззи очень много знал о ритмике. Он умел играть на фортепиано и знал много всего об аккордах и голосоведении. А главное – он стремился делиться своими знаниями. Когда я стал у него работать, мне было просто страшно, потому что это был человек, которого я в детстве в Филадельфии слушал по радио! Можете представить, что я почувствовал, когда налетел на Бродвее на Джеймса Муди, а он работал в очередной раз у Диззи, и Муди мне сказал: «Лало Шифрин уходит из ансамбля Диззи, тебя эта работа интересует?» Я сказал – конечно! Я только что женился тогда и не работал, так что я пошёл поговорить с Диззи, и он меня нанял – просто по рекомендации Муди. Он даже не слышал ещё, как я играю!»
Потом были четыре года у другого первоклассного трубача – молодого тогда Фредди Хаббарда, пять лет в ансамбле флейтиста и саксофониста Юсефа Латифа и четыре года в ансамбле контрабасиста Рона Картера. Так прошли 60-е и 70-е. В промежутках были выступления и записи со множеством джазовых звезд, среди которых Джо Хендерсон, Стэн Гетц, Элла Фицджералд, Бобби Хатчерсон и множество других (одна из записей с Гетцем, вышедшая в 1992-м – «People Time» — номинировалась на премию «Грэмми»).
Стилистика Баррона всегда была достаточно умеренной и сдержанной. Он проявлял определённый интерес к новым музыкальным формам и поискам ведущих джазовых новаторов, но сам почти не окунался в исследования новых направлений. «На собственных записях я заходил не так уж далеко, – рассказывал он в конце 90-х. – Но в 60-е я работал со своим братом (покойным Биллом Барроном. – Ред.), он был тенор-саксофонистом, вот с ним я заходил довольно далеко. И с Юсефом Латифом мы играли настоящие авангардные дела. И с Фредди Хаббардом. Тут ведь что главное: такую музыку надо играть с правильными людьми. Тогда это имеет смысл. Мне с этим везло… А то по временам это бывает просто шарлатанство (смеётся). Я помню случай, когда я работал с Фредди Хаббардом в одном клубе в Нью-Йорке, и там был один авангардный трубач – его имя не имеет значения – но он выпускал пластинки, и его называли одним из лучших авангардных музыкантов. Он пришел – дело было в Гарлеме – сыграть с нами. Я заиграл блюз. И чувствую, не клеится у него. Я чуть не упал: он просто не умел играть блюз! Для меня авангардист – это тот, кто прошёл сквозь традицию и вышел за её пределы, а не тот, кто просто взял дудку и стал в неё верещать!.. Мне нравятся вещи вроде того, что Майлс [Дэйвис] делал с Тони [Уильямсом], Хэрби [Хэнкоком] и Уэйном [Шортером] – альбомы «E.S.P.» и «The Sorcerer». Это не совсем «вне традиции». Это одновременно и вне, и внутри. Вот что я предпочитаю. Не думаю, что мог бы выжить на диете из одного только хаоса!»
В начале 80-х Кенни Баррон основал квартет Sphere, созданный, как декларировалось, для исполнения музыки Телониуса Монка. Этот коллектив записал ряд интересных альбомов (прежде всего «Four For АН» и «Bird Songs»), но после смерти тенор-саксофониста Чарли Роуза прекратил работать. Проект вернулся к активной деятельности только в 1998 году, когда вместо Роуза в новом составе возник маститый саксофонист Гэри Бартц. Между 86-м, когда умер Роуз, и 1998-м трое оставшихся членов первого состава Sphere (Бастер Уильямс – контрабас, Кенни Баррон – фортепиано, Бен Райли – ударные) работали как трио Кенни Баррона. В 1998-м новый состав квартета выпустил свежий альбом на лейбле Verve («Sphere») и дал цикл концертов в нью-йоркском клубе Village Vanguard. Бартц, судя по всему, и не собирался заменять покойного Роуза, который много работал ещё с самим Монком: при Бартце звучание Sphere сильно изменилось (хотя бы чисто темброво: Бартц – не тенорист, а альтист).
Кенни Баррон успешно записывался и сольно: пластинки под его именем выходят с 1974 года, и теперь их число приближается к 40. Наверное, количество перешло в качество: в 90-е годы Кенни Баррон наконец получил признание и публики, и критики, достойное его таланта. Не будем забывать, что Баррон долгое время ещё и преподавал джаз в университете им. Ратгерса в Нью-Джерси, где у него учились такие нынешние звёзды, как саксофонист Давид Санчес и трубач Теренс Бланшард. Кенни работал там четверть века и только в 1999 году уволился из университета, чтобы сконцентрироваться исключительно на создании и исполнении музыки.
Помимо записи с Гетцем, на «Грэмми» номинировались также сольные альбомы Баррона «Sambao» (1993) и «Freefall» (2001), а альбом «Spirit Song» (2000), дуэтная запись с контрабасистом Чарли Хэйденом «Night and the City» (1996) и записанный в трио с Хэйденом и барабанщиком Роем Хэйнсом «Wanton Spirit» (1994) выдвигались на Grammy сразу в двух номинациях каждый (джазовый альбом года и джазовое соло года).
Сравнивая свою молодость и ту эпоху, когда сам Кенни уже перестал преподавать джазовое исполнительство, он говорил: «Я думаю, что музыканты, которые теперь выходят из университетов, в определённом смысле куда лучше подготовлены – прежде всего в технике игры. Большинство из них может читать с листа всё, что угодно, так что они могут работать в любом коллективе. Я не думаю, что то же самое можно было сказать о большинстве тех музыкантов, которые вышли, так сказать, с улиц. Но одной вещи у многих молодых музыкантов нет – просто потому, что у них нет опредёленного опыта: это эмоциональность. Просто у них другая жизнь. Им просто не пришлось вкалывать голодными, зарабатывая себе на жизнь… И вот ещё одна вещь, которой теперь нет: у молодых нет возможности пройти своего рода ремесленное обучение, пройти ремесло с самого низа, от подмастерья, работая в разных оркестрах. Оркестров больше нет, вот в чём беда! Это не вина молодых. Это просто другое время. Они всё равно отличные музыканты, и они смогут сделать всё, что им будет нужно».
Приезд Баррона в Москву породил поначалу некие опасения: трио пианиста предстояло играть в огромном Светлановском зале Дома музыки. Сомнения знатоков сводились к боязни, что фортепианное трио – слишком камерная форма для двухтысячного зала, тем более – столь трудно поддающегося качественному озвучанию, как Светлановский.
Выяснилось, что эти сомнения если к кому и применимы, то уж отнюдь не к трио Кенни Баррона. 63-летний ветеран чувствовал себя на большой сцене как рыба в воде и совершенно не терял ощущения аудитории, за которое так ценятся выступления в маленьких клубах. Да и камерным его звучание никак не назовёшь: трио вполне может развивать вполне убедительное динамическое давление на слушателя, да и тонкие нюансы и тихие эпизоды в чинном большом зале слушаются несравненно выигрышнее, чем в клубах, где, бывает, звенят вилки, курлыкают мобильники и в голос разговаривают посетители.