Великие реалисты и не только… Лучшие художники послепетровской России
Шрифт:
В 1890-е живописец создал немало полотен, отразивших печальные явления русской жизни. Одно из них, «По этапам», изображало ссыльных. Об истории создания художник Сергей Виноградов рассказывал: «Как-то на днях получил письмо от А.А. Киселева – пишет, что Абраша въехал в Москву, и в сегодняшнем письме и о работах его сообщает – воображаю, что это за чудеса! Жил он в Нижнем и писал этюды „рыночной рвани“, как говорит Киселев. Этюды превосходны. По ним теперь пишет он большую сравнительно картину к Передвижной – но картину еще не показывает».
Одна из лучших картин Архипова «Прачки» (ему позировали те, кто работал в прачечной у Смоленского рынка) была написана в двух вариантах. В первом
В итоге именно второй вариант картины полюбился зрителям. Хвалила художника и пресса. «Петербургская газета» писала: «Кто бывал когда-нибудь в мансардах, где проживают прачки, дышал их воздухом, пропитанным наполовину сыростью, наполовину паром… тот поймет, насколько верно художник изобразил картину прачечной».
Сергей Дягилев, критикуя опубликованную в «Новом времени» заметку, не удержался от укола в адрес художника: «Размашистая, сильная картина Архипова („Прачки“) имеет, конечно, не то „нравоучительное“ значение, которое поспешило придать ей сердобольное „Новое время“, горюющее о бедных прачках… Я полагаю, что Архипов был очень далек от подобных всхлипываний, когда с шикарной техникой… писал свой блестящий, быть может, чуть-чуть черный, но красивый этюд».
Вскоре в творчестве Абрама Ефимовича произошел перелом, вследствие которого мастер отдалился от передвижников. Поводом послужила поездка в 1902 году на Русский Север. Художник вспоминал: «Когда я впервые увидел Белое море, я почувствовал, что попал как бы опять на родину; так близко, так знакомо было все, что развернулось передо мной». Потрясенный красотой тех мест, он ездил туда в течение десяти лет почти каждое лето, исследуя малонаселенные территории. Порой экспедиции были смертельно опасными. Так, в годы русско-японской войны пьяная толпа чуть не утопила его в Северной Двине, приняв за японского шпиона. Тем не менее Север покорил сердце мастера. Архипов утверждал: «Было так хорошо, что хотелось бросить все дела, бросить живопись и только наслаждаться тем, что видишь, переживать эту слиянность с природой, ощущать иную жизнь, полную таких богатств, такой энергии и такой воли, которых уже не было во всем том, что в то время окружало меня в Москве». Вдохновленный художник создал полотна «Северная деревня», «Лодочная пристань на Севере», «На Севере».
В те же годы начал писать яркие, веселые, исполненные оптимизма портреты крестьянок Рязанской и Нижегородской губерний. Некоторые искусствоведы сравнивают данные работы с произведениями Филиппа Малявина, однако, по мнению Олимпиады Живовой, у картин этих авторов, в сущности, мало общего. У Архипова женщины «привлекают к себе простотой и естественностью позы, открытым лицом, веселым взглядом», а в «бабах Малявина поражает, прежде всего, темпераментность, стихийность, одержимость», их лица серьезны. Как бы то ни было, крестьянские серии стали знаковыми для обоих мастеров.
Архиповские полотна пользовались успехом не только в России, но и за рубежом: мастер активно участвовал в заграничных выставках. На выставке искусств в Мюнхене в 1909 году получил золотую медаль за этюд. В 1924-м во время знаменитой экспозиции русского искусства в Нью-Йорке пресса пришла в восторг от пяти его картин, хотя экспонировались там более 900 произведений 94 авторов. В том же году Россия после десятилетнего перерыва
Секреты мастерства он старался передать ученикам: с 1894-го по 1918-й преподавал в родном училище, в 1920-е – во ВХУТЕМАСе. Жил на Мясницкой, в бывшем доходном доме МУЖВЗ. Бывавший у него в гостях художник Александр Григорьев-Мари, отмечал: «66-й год художнику Архипову. Бодр, свеж, коренаст, плотен, почти отсутствие седых волос».
Суммируя впечатления и мнения тех, кто его знал, Живова в своей книге рассказывала: «Работал он замкнуто. Писал не всегда легко. Временами трудно и сложно добивался нужного. Не выходило – бросал, уничтожал. Показывать картины раньше времени не любил, ссылаясь на то, что все еще у него не закончено, что все написанное пустяки, не стоящие внимания. Был самолюбив и щепетилен. А.А. Рылов говорил, что на выставках до самого вернисажа щиты для его картин были пусты и заполнял он их после всех».
Перед смертью художник сжег произведения, качество которых ему не нравилось, предоставив зрителю возможность вести мысленный диалог лишь с признанными шедеврами.
Картины счастливого детства
(Николай Богданов-Бельский)
В XX веке на долю русских художников выпало немало испытаний. После революционных событий многие уехали за границу, не приняв новый строй, и лишь единицам удалось завоевать любовь иностранной публики. Среди получивших признание – Леон Бакст, Наталия Гончарова, Михаил Ларионов, а также Эрте (Роман Тыртов), правда, перебравшийся в Европу в 1912-м. Еще один любимчик отечественных и заграничных зрителей – Николай Богданов-Бельский, ныне, увы, почти забытый.
Николай Петрович Богданов-Бельский (6 декабря 1868, д. Шитики, Смоленская губерния – 4 декабря 1967, Берлин). Автопортрет (1915)
Невероятная прижизненная популярность художника, а также его стремительная карьера объяснялись не только талантом, но и удачей. В ту пору в отечественном искусстве существовала серьезная конкуренция: публика обожала Коровина, Серова, Куинджи, Репина, увлекалась «Миром искусства»; появились «злые молодые люди» – представители русского авангарда. Однако Богданову-Бельскому удалось найти свои темы и сделать стиль узнаваемым. Его биография напоминает авантюрный роман: он родился у обедневшей крестьянки в деревне Шитики. Внебрачный ребенок, никогда не носивший фамилию отца, стал Богдановым – намек на подарок небес. Вторая часть двойной фамилии появилась позже – в честь Бельского уезда, малой родины художника.
Про ранние годы он вспоминал: «Мои родители были безземельные крестьяне Смоленской губернии. Вокруг нашей деревни шли многочисленные усадьбы мелких помещиков. Отношения между ними и крестьянами были наилучшие. Помещики давали работу, добросовестно оплачивали ее. Как сейчас помню, что тяжелый полевой труд начинался и кончался праздниками, песнями, угощением. Легко и привольно жилось… С малых уже лет у меня проявилась страсть к „художеству“, – вырезывал разные предметы, фигурки из дерева. Вырезал однажды целую скрипку, которую соседний помещик и купил за 20 коп. Мне было тогда 6 лет».