Великие религии мира
Шрифт:
Бог жив. Бог есть. Вот что ясно увидели ученики. Такие свидетельства не прекращались в течение двадцати веков. Святые подвижники встречали живого Бога, видели Его своим сердцем и преображались.
Когда Антоний Блум вошел в комнату, где лежал мертвым его горячо любимый отец, его обдала великая торжественная тишина. И он сказал почти вслух: «И говорят, смерть есть. Какая чепуха». В тишине у гроба раскрылась таинственная полнота жизни. И это лишь одно из бесчисленных свидетельств, живой опыт сердца, увидевшего Бога.
Все споры о фактах, которые можно увидеть глазами или объяснить разумом, — «не про то», как говорит у Достоевского князь Мышкин. «Про то» — действие Духа, чудо преображения. Вот такое чудо и стало изображаться на иконах. Христианское искусство явило новую, не понятную грекам и римлянам красоту — красоту духовную, которая была одновременно и добром
Логическая форма доказательства здесь парадоксальна. Бог — не факт, который либо есть, либо не есть. Бог — целостность, объемлющая все факты, она ни из чего не следует, ибо все причины и следствия уже содержатся в Нем самом. Но эту целостность можно почувствовать, увидев то, что видел Рублев и что он сумел передать своей кистью. Тот, у кого открыты «духовные глаза», может увидеть Бога и без
Рублева, но люди духовно слепы и полуслепы. Воскресение Христа отверзло глаза Его ученикам, пробудило их полусонные сердца.
Жизнь вечная или будущая
После распятия Иисуса учение его распространяется как в самой Иудее, так и за ее пределами, среди евреев, живших в рассеянии (диаспоре). Первые христианские общины создаются в Иерусалиме, Риме, Коринфе, Эфесе и других городах Средиземноморья. Несмотря на все гонения, которым подвергаются христиане, влияние христианства растет. Вселенский пафос учения, обращенного ко всем людям без различия наций и социального положения, привлекает к себе угнетенных, обездоленных, рабов. Да и многие знатные люди не остаются глухими к призыву, выводившему из духовного кризиса. В обществе равнодушных, вяло принимавших все, христиане шли на пытки, на смерть, отказываясь принести жертву перед статуей императора. Это поражало, захватывало. Символом христианства становится крест (виселица, на которой повесили Иисуса) [15] . И эта виселица, напоминание о позорной казни, постепенно стала символом внутренней духовной свободы, раскрепощения от страха. Все больше и больше людей становятся христианами.
15
Сперва (пока крест оставался орудием казни) общим символом христиан была рыба. Но уже Тертуллиан (II в.) говорит о поклонении кресту.
В начале IV века император Константин отменил законы против христиан. В конце того же века, при Феодосии, христианство становится государственной религией.
Ближайшие века были исключительно важными для формирования христианского мировоззрения, культа и искусства. В IV—V веках из синтеза евангельских учений и греческой философской традиции складывается тот духовный облик христианства, который оно сохранит на века, канонизировав писания отцов церкви. В V веке неизвестный автор, называвший себя Дионисием Ареопагитом, теоретически обосновал возможность иконы как материального подобия духовной сущности. В VI—VII веках сложился иконописный образ Христа, к которому мы привыкли. Начиная с IV века, литургия (богослужение) заменяет античный театр. Возникает новый праздник взамен старых, утративших свой внутренний смысл. Вокруг литургии, соединяясь с ней, развиваются поэзия, музыка, живопись (иконы, мозаика), скульптура, вместе создававшие впечатление огромной силы, захватывавшей толпу невольно, помимо сознания. Христианство стало религий, нашедшей доступ и к образованным верхам, и к неграмотным массам, религией, объединившей общество единой системой символов.
Однако средние века — время не только единой веры, но и бесчисленных ересей. Каждый слой общества понимал одни и те же символы по-разному, и социальная борьба продолжалась в форме религиозной борьбы. В ходе этой борьбы шел неуклонный нравственный упадок официального христианства. Исторических условий для преодоления общественного неравенства, победы над нищетой, войнами в мире не было. И Иисус вовсе не указывал путей социально-экономического развития мира. Евангельские принципы не имеют ничего общего с практической целесообразностью. Они скорее противоположны ей. Принцип: «Если хотят взять у тебя рубашку — отдай и верхнюю одежду» — вряд ли помогает экономическому процветанию. Заповедь: «Любите врагов своих» не помогает укреплению государственности. Христос
Церковь приспосабливается к миру и становится стражем общественного порядка. Люди, пытавшиеся возродить нравственный пафос раннего христианства, сталкиваются теперь с самой церковью. Чем дальше, тем реже искренние и талантливые проповедники становились епископами и патриархами. Когда один из первых патриархов — бескомпромиссный Иоанн Златоуст — стал обличать нравы императорского двора, он был низложен и умер по дороге в ссылку.
В средние века «златоусты» — чаще рядовые священники и монахи. При жизни их обуздывали, ограничивали, иногда ссылали и заточали; а после смерти некоторых объявляли святыми. В XIII веке в Италии жил знаменитый .Франциск Ассизский (т. е. из Ассизи), организовавший движение людей, следовавших за образом Христа. Франциск вовсе не был угрюмым аскетом. Это был человек радостного мировоззрения, влюбленный в жизнь поэт, воспринимавший все в природе как чудо, как божественную поэзию. Любовь ко всему живому так переполняла его, что ему было радостно оставить свой дух вечно свободным, отказаться от отяжеляющего и сковывающего душу богатства, полнее отдаться служению людям и жизни. Кроткий, светлый Франциск был после смерти канонизирован церковью, признан святым. Однако слишком уж ревностных его учеников сжигали, и движение добровольной бедности приняло удобную для церкви форму нового монашеского ордена францисканцев (вполне респектабельного и достаточно богатого).
В истории Церкви борются два подхода к жизни и два типа людей, государственного и нравственного. Первый господствует, второй подавляется. Можно показать это на примере двух современников русского царя Ивана III — НилаСорского и Иосифа Волоцкого. Для Нила главное — человеческий облик христианина; для Иосифа Волоцкого — обряд. Старцы, игуменом которых был Нил, выступали за не-стяжательство (т. е. против монастырского владения землями и крепостными крестьянами). Иосиф же горячо защищал монастырские богатства. Сторонники Нила Сорского выступали против казней еретиков; игумен Иосиф призывал Ивана III, «по примеру гишпанского кесаря», ловить и жечь еретиков. Победил Иосиф Волоцкий. Нескольких еретиков сожгли.
Тут мы подходим к самой черной странице в истории средневекового христианства. Каким образом христиане, бывшие мученики римских кесарей, сами стали мучителями? Каким образом они стали не только поддерживать жестокие действия власти, а прямо вдохновлять и подталкивать власть на насилие в вопросах веры, на сожжение еретиков, вырезание языков и т. п.? Какую-то роль здесь сыграло общее одичание Европы в так называемые «темные века» (V—X века н. э.). Интеллектуальный уровень руководителей церкви в это время также упал. Простая грамотность стала редкостью, и церковь опустилась до грубых варварских суеверий. В варварском суде невиновность доказывалась поединком, испытанием раскаленным железом и тому подобными способами. И церковь шла тем же путем.
Однако это объяснение недостаточно. Надо учесть еще внутреннюю логику развития христианской церкви. Еще первые последователи Иисуса, горячо Его любившие и старавшиеся выполнять все его заветы, понимали учение слишком уж буквально. Христианские мученики первых веков остались в памяти человечества как люди необычайной нравственной высоты, мужества и стойкости. Они стали образцом человеческого поведения на тысячелетия вперед. А. И. Герцен в Крутицких казармах, под арестом, с восхищением перечитывал Четьи Минеи (жития святых). У аскетов и мучеников был живой идеал, и они доказали, насколько для человека важнее осмысленность жизни, чем сама жизнь. И, однако, уже тогда начали проявляться некоторые опасные тенденции. Появилась не просто готовность принять муку (как это было у Христа), а жажда мученичества, искание мученичества, как главного дела жизни. Между тем смысл жизни можно отстоять, отдавая жизнь, но его нельзя приобрести даже за жизнь. Смерть и страдания не прибавят ничего к ценностям души. Сами они — отнюдь не ценность. Но историческая трагедия христианства была в том, что главным постепенно становится не «жизнь вечная» — т. е. внутренняя глубина жизни, а некая будущая потусторонняя жизнь, которая должна компенсировать страдания в этой.