Великий Аттрактор
Шрифт:
– Ну, хватит, пап, – прервала я,– Я всё это уже слышала от тебя много раз.
– «Папа»? Неужели я всё ещё «папа»?– мрачно парировал отец.
На какое-то время он замолчал. Было видно, что он расстроен, но я знала, что не хотела расстраивать его. Точно так же точно, как и то, что сейчас он попробует сделать так, чтобы я чувствовала себя виноватой.
– Прости… Возможно, тебе было бы намного проще, если бы твой старик подряхлел бы у тебя на глазах… Выжил бы из ума, возможно, начал бы гадить под себя, а в конечно итоге сдох….
– Папа, перестань!
– Прости, что я не хочу сдохнуть. Прости меня за это.
– Ну, хватит!– почти крикнула я,– Хватит делать из меня чудовище, папа!
– Да ну! А не ты ли видишь чудовище во мне?! Папочка Франкенштейн? Это же так противоестественно!
В этот момент человек, который когда-то определённо был моим отцом, начал раздражаешь меня больше, чем когда бы то ни было. Стараясь не столько настоять на своём, сколько уязвить его, я твёрдо и громко выпалила:
– Да! Это противоестественно!
Похоже, это произвело слишком сильный эффект. Отец замолчал, его лицо стало задумчивым и каким-то серым. Он медленно поднялся с места, пересёк комнату и, отодвинув штору, посмотрел в окно.
– А сегодня тёпло…– задумчиво произнёс он,– Кайра даже не захотела заходить в дом. Вон она… Спит на лестнице у веранды. Её подарили нам с матерью годовалым щенком… Ты тогда ещё не родилась, но мать уже ходила беременной. Мы думали, что будет здорово, если наша маленькая девочка с детства будет общаться с животными. Вы бы росли, играли вместе, подружились. Так оно и получилось. Это делает людей добрее, учит проявлять заботу…– отец на минуту замолчал и снова посмотрел на меня своим колючим испытывающим взглядом, – Сейчас тебе 27 лет. Как думаешь, обычная немецкая овчарка прожила бы столько?
– Ты хочешь сказать?…
– Противоестественно,– кивнул отец,– Ну, извини! Возможно, тебе было бы проще закопать её на заднем дворе.
Он задёрнул шторы и вернулся в своё кресло. По его лицу и позе было видно, что устал от этого разговора, который нам обоим дался очень не легко.
– Пап, прости меня… Я не имела права осуждать тебя. Вообще, это твоё лично дело… И я отвратительно нахамила…
Он сидел, удобно устроившись в кресле, прямо напротив меня. Таким я его видела уже много раз за свою жизнь. Знакомое с детства лицо, знакомый голос, знакомые движение. Но всё-таки в сознании, как назойливая муха, крутилась предательская мысль – «это не он». Всю свою схожесть это новое существо как-то получило у моего «настоящего папы», которого здесь больше нет. Здесь больше нет ни одной его частицы. Мне было стыдно, но я никак не могла избавиться от этой гадкой мысли.
– Ничего!– он устало махнул рукой, которая практически сразу опустилась назад подлокотник, – Знаешь, у древних греков есть миф о корабле, на котором Тесей вернулся с острова Крит после победы над Минотавром. Этот корабль долгие годы хранился афинянами и по возможности сохранялся в первозданном виде. Однако иногда при починке старые доски всё-таки меняли на новые. До тех пор, пока старых досок совсем не осталось. И тогда греки задались вопросом: тот ли это корабль, на котором плавал Тесей и который они так бережно хранили, или уже новый? Парадокс…
Отец откинул голову на спинку кресла и умиротворённо закрыл глаза. Казалось, что он уже спит и во сне перед его глазами проплывает истерзанный бурей греческий корабль под чёрным парусом.
– И как же они его решили?
– Никак… – ответил отец, не открывая глаз,– Да они и не могли его никак решить. Видишь ли, дело не в том, старый корабль или новый. Дело в том, что он сам думает по этому поводу.
– А что думаешь ты?
– По поводу корабля?
– По поводу себя… И нас. Ты ведь подумал, что будет дальше? Тебе не придётся закапывать Кайру на заднем дворе. Но тебе придётся видеть, как постареет и умрёт мама… А потом и я…
Отец чуть приподнялся и посмотрел на меня.
– Ну, конечно, я обо всём подумал. Мы давно всё обсудили с твоей мамой и вместе пришли к правильному решению. Так что её мне тоже не придётся закапывать на заднем дворе.
– Мама… тоже?!
Отец кивнул.
– Она первый член нашей семьи, прошедший процедуру… Если не считать собаки.
– И она всё время молчала… Как она могла скрыть это от меня?!
– Может, она просто не хотела такого неприятного разговора… Как думаешь?
– Значит, ты был только вторым.
– Нет,– в глазах отца заблестел огонёк, который показался мне каким-то не по-человечески зловещим,– Я был только третьим…
Два иероглифа
Солнце почти опустилось за горизонт. Его медно красные лучи освещали невесомые облака, отражались и поблескивали в неспешных водах Нила, а чуть дальше упирались в разлёгшуюся на песках вытянутую чёрную тень – силуэт недостроенной пирамиды. Повеяло прохладой. Великий Фараон глубоко вдохнул вечерний воздух и жестом приказал двум полуобнажённым девушкам с веерами оставить его.
Ещё некоторое время он сидел на своём богато украшенном прогулочном троне, наслаждаясь тишиной, а потом поднялся и сделал несколько шагов вперёд по вымощенной мрамором веранде, словно заметил вдали что-то и теперь хотел хорошо рассмотреть. Цепкий взгляд Великого Фараона скользил по берегу Нила, по далёкому силуэту пирамиды, по тускнеющему горизонту, а его сухие и обычно плотно сжатые губы постепенно преображались еле заметной улыбкой.
Сейчас он видел намного больше, чем способен простой смертный. Он видел будущее. Над пока ещё дикой рекой вырастали величественные каскады плотин, от них с математической точностью и геометрической красотой тянулись сети ирригационных каналов, круглогодично насыщающих иссохшую почву живительной влагой. Свои места занимали крестьянские наделы, тенистые сады, вымощенные дорожки, храмы и, конечно, же статуи. Его храмы и статуи. Символы и результаты свершения его божественной воли… Она преобразует и сделает его царство самым прекрасным местом в мире. А, возможно, изменит и весь мир во веки веков.
Великий Фараон взял папирус и принялся торопливо зарисовывать так внезапно возникший и уже ускользающий образ. Конечно, он ещё много раз всё поменяет и переделает, но тот результат, который он смог вообразить себе, ему уже нравился.
Он так увлёкся процессом, что не услышал, как своей кошачьей походкой к нему подошла Несравненная Нехйит.
– Мой Господин… – осторожно, не желая мешать мужу, проговорила она.
Фараон обернулся и по взволнованному лицу жены понял, что произошло нечто непредвиденное.