Великий Черчилль
Шрифт:
«Десантное соединение 34», нацеленное на Касабланку, шло южнее обычных торговых маршрутов между США и Англией и осталось немцами незамеченным. Однако спрятать два средиземноморских конвоя – на Алжир и на Оран – было невозможно.
Поэтому англичане разыграли целый спектакль: перед их отправкой Англия, якобы секретно, начала срочно скупать норвежскую валюту, с солдатами проводили учения, посвященные «выживаемости в полярных условиях», а заодно распространялись слухи о возможной высадке в Испании, Португалии, Сардинии и даже Сицилии.
Именно последний вариант немцы посчитали наиболее вероятным и заготовили контрмеры – самолеты
Так что расчет англо-американцев по выбору места десанта оказался верным – достать алжирские порты немецкие самолеты не могли, не позволяло расстояние. А атаки подводных лодок запоздали – к моменту их начала и войска, и большая часть грузов были на берегу, а сами транспорты уже уходили обратно в Англию.
Союзникам удался полный стратегический сюрприз.
Дальнейшие же действия планировались таким образом: англичане должны были двинуть из Алжира свою 1-ю армию – армией она была больше по названию, в нее входила всего одна дивизия, но предполагалось, что даже этих сил хватит за глаза. У немцев в Тунисе не было ничего. Их возможности для посылки подкреплений считались незначительными – и резервов под рукой не было, и морской путь на Тунис из Италии был опасен.
А армии Роммеля надо было идти к Тунису от Эль-Аламейна, за 3000 с лишним километров, да еще неизвестно, с чем она дошла бы до места – за ней по пятам гналась английская 8-я армия, отнюдь не символическое соединение, под командой Монтгомери. Американцы же покуда должны были приводить в порядок свои войска и заниматься политическим устройством новой территории, перешедшей под контроль союзников.
В принятии самых неотложных мер в этих двух областях поистине наблюдалась серьезная необходимость. «Соединение 34» прибыло в Касабланку с изрядно перепутанным снаряжением, но его проблемы бледнели по сравнению с теми, что имелись у американских войск в Алжире.
Если припасы для войск Паттона грузились на американские суда с американских складов, то войска, отправленные в Алжир, получали американские грузы в английские порты, накапливали их там на складах, следуя английской системе маркировки, грузили на транспортные суда – те, что были под рукой, а потом направляли для приемки американскими войсками на месте назначения.
Тоннаж был как бы общим вместилищем для всех грузов – для всех грузов вообще – и никак не привязан к потребностям получателей. Грузы для одного из американских артиллерийских полков оказались распределены по 45 разным судам. Снаряжение сплошь и рядом терялось на складах из-за неверной маркировки, и его приходилось досылать – естественно, из США, и с большим запозданием, что обеспечивало дополнительный фактор неразберихи. Результатом был настоящий интендантский кошмар совершенно невероятных пропорций.
Например, в последний момент выяснилось, что танкодесантные английские корабли не смогут разгрузить на берег американские средние танки – потому что их «выпускные ворота» оказались на два дюйма уже, чем их ширина.
Так что американская 1-я бронетанковая дивизия отправилась в Африку налегке, без танков.
Политическое устройство территорий тоже требовало немедленного и неотложного внимания. Французские военные деятели немедленно передрались между собой. Одни примкнули к Дарлану, как к наиболее «законному» лидеру – он был военным министром Виши и – теоретически – мог повернуть французские войска и власти в сторону союзников. Другие считали Дарлана слишком запятнанным тесным сотрудничеством с немцами и в качестве лидера выдвигали генерала Жиро. Проблема, однако, осложнялась тем, что Жиро сам по себе никаким авторитетом не пользовался, а выступал скорее в роли номинальной «фигурыруководителя». Если эти две группы в чем-то сходились, так это в полном отвращении к генералу Де Голлю.
Поражение Франции в 1940 году оставило поистине глубокий след. Ее военные и политические лидеры глубоко ощущали унижение и бессилие своей страны. Отсюда – повышенная обидчивость и щепетильность.
Когда генерал Жиро требовал себе первого места в командной структуре армии другой страны – это было, конечно, поведением не слишком умного человека, донельзя комичным в своей вопиющей нелепости. Но когда чрезвычайно умный – не в сравнении с Жиро, а по самому высокому разряду – генерал Де Голль в 1941 году, находясь в Англии и будучи, вместе со своей организацией, целиком на содержании британского правительства, звонил Черчиллю ночью и заявлял ему, что он, Де Голль, есть «второе воплощение Орлеанской Девы» – то постороннему наблюдателю, смотрящему на все эти события через 60 с лишним лет, остается только развести руками.
Черчилль, собственно, так и сделал.
Он пересказал весь этот удивительный разговор членам своего кабинета, заметив при этом, что «если Де Голль – второе воплощение Девы, то не следует забывать, что первое воплощение англичане когда-то сожгли».
Но одно дело – изощренный в политике британский премьер с его многолетним дипломатическим опытом, и совсем другое – Эйзенхауэр, еще столь недавно – скромный офицер из захолустного Канзаса.
Политическим склокам французов не было конца, и улаживать их должен был именно он. Ответственность за новые территории лежала на нем.
B отличие от Черчилля он не мог отделаться от этих хлопот остротой, пусть и блестящей. В итоге Эйзенхауэр принял решение оставить французскую администрацию в руках адмирала Дарлана. В отчете домой он представил выгоды этого варианта – местные власти в Алжире подчинились Дарлану, Дарлан отдал приказ губернатору Туниса присоединиться к союзникам – и губернатор рапортовал Дарлану о «готовности выполнить свой долг».
Флот, стоящий в Тулоне, получил аналогичные распоряжения, и даже была надежда, что они будут выполнены.
Похоже, что был еще один аргумент, хотя он не развит в отчете – Эйзенхауэру до смерти надоели все эти дрязги. Он хотел убрать их в самый дальний ящик своего стола, забыть о них и заняться более важными делами – например, организацией военных действий против немецких сил в Тунисе.
Дело в том, что немцы отнюдь не разделяли убеждения английской разведывательной службы в том, что их дела в Африке так уж совершенно безнадежны.
Кессельринг проявил замечательные способности организатора и дипломата. Мягко отклонив «гениальную» идею дуче о бомбежке войск союзников отравляющими веществами – Кессельринг был фельдмаршалом от авиации и хорошо представлял себе последствия такого опрометчивого шага для населения германских городов, – он даже сумел сделать так, что Муссолини на него не обиделся. В отличие от Роммеля он был деликатен, вежлив, говорил по-итальянски – и в итоге все в Риме неожиданно завертелось с необычной для этого города быстротой.