Великий диктатор
Шрифт:
Когда я рассказывал про зубные щётки и чистку зубов, все мои мелкие и сестра заинтересовались этим. И даже устраивали сравнение, как пахнет из рта у того кто чистит зубы и у того, кто нет. Вставил я этот сюжет, особо ни на что не надеясь. Так, для объёма. Но на Анью сравнение запахов из рта произвело большое впечатление, и она часть заработанного за пошив игрушек спустила на приобретение порошка и щётки. Стоило это не дорого, щётка — десять пенни, а полфунта порошка — тридцать пенни. Но я хоть кого-то увлёк этой идеей. А пацаны, как не чистили зубы, так и не чистят, полностью
Зато Ээро Эркко на этом сюжете неплохо заработал и себе и мне. Когда он прочитал про чистку зубов, то обратился с деловым предложением к Георгу Стокманну, владельцу самой крупной сети магазинов в Финляндии и Шведской унии. Дядя Ээро предложил добавить в текст название зубного порошка и щёток производства предпринимателя. Так, в тексте моей сказки появился зубной порошок «Радость» и щетка «Прелесть», с такими же названиями как в его торговой сети.
Стокманн заинтересовался этой идеей и даже прочитал мою сказку. Кроме зубного порошка и щётки ему понравились и мягкие игрушки, которые дядя Ээро рассылал подписчикам и договорился с ним об их массовом выпуске и продаже в его магазинах.
Ээро Эркко оказался всё-таки порядочным человеком и в договор о доходах от продажи игрушек не забыл внести моего отца. И именно ему он передал пятьсот марок дохода от моей книги и игрушек. А у меня поинтересовался наличием второй части приключений Мумми-Тролля.
– Да, дядя Ээро, написал, - обрадовал я его и передал ему пухлую тетрадь, в которую пришлось доклеивать много листов.
– Можете не возвращать, я в двух экземплярах писал.
– Матти, мы с господином Стокманном решили напечатать первую сказку отдельной книгой. И даже привезли сигнальный экземпляр. Это самая первая книга, - нашёл он нужным пояснить мне этот термин.
– Вот она.
– Спасибо, - пробормотал я, рассматривая картонную обложку с чёрно-белым Мумми-Троллем, названием и моим именем.
– Я знаю, что ты свободно пишешь и читаешь на шведском и русском, - продолжил тем временем Ээро Эркко.
– Можешь перевести на эти языки свою сказку, но вот только с текстом, из этой книжки? Тут твой текст уже с правками, - он постучал желтоватым от табачного дыма ногтем по обложки книги, которую я держал в руках.
– Конечно, дядя Ээро. А как скоро это вам надо?
– До конца лета справишься? До нашей партийной конференции.
– Думаю, да. Справлюсь. В смысле — переведу. А вы её печатать и на этих языках собираетесь?
– Да. Но не я. А господин Стокманн. Попробует продать по пятьсот экземпляров для начала. Но это он с твоим отцом будет договариваться.
– Лучше с дедом. Отца выбрали в старосты, у него и так много дел, - пояснил я ему под его недоуменный взгляд.
Сам господин Стокманн до меня так и не снизошёл. Лишь молча кивнул, когда меня ему представил глава младофиннов. Он больше с дедом общался. Как дед Кауко мне позже рассказал, у них в группе старателей в Калифорнии тоже был Стокманн, который оказался родственником этого Стокманна из Шлезвиг-Голштинии. Да и сам он был примерно ровесником моего деда. Что их ещё больше сблизило.
Это привело к тому,
– Мой друг, если твой внук придумает ещё что-нибудь интересное, приезжай прямо ко мне, - обидно было, не передать.
Как будто я какая-то волшебная мебель, производящая различные чудеса, но недостойная общения. Чего, с ней, с мебелью, разговаривать! И я опять удостоился только кивка.
Пятьсот марок мне отец отдал, хотя по его глазам было видно, как ему жалко такого богатства. У меня, правда, эти деньги надолго не задержались. Я их передал деду на патентирование скрепки. Когда я принёс ему мои придумки, он потребовал показать, как это работает.
– Ну, скрепка, это для скрепления нескольких листов бумаги, - я взял со стола лежащие перед ним бумаги, в которых он вёл записи своих калькуляций при помощи счёт, и скрепил несколько листов.
– Хитро, - он покрутил в руках получившуюся стопку, повертел её в разные стороны.
– Ещё ей можно бумажные деньги скреплять, - дед тут же вытащил тонкую стопку бумажных марок и попробовал на них.
– И удобно. Хорошая придумка. Нужная. И, я смотрю, очень простая. За дорого можно будет её продать. А это что за жестянки? Он указал на мои эрзац-кнопки.
Я как мог объяснил ему принцип использования канцелярской кнопки. Продемонстрировать работу я не мог, так как жесть оказалась тонкой и кнопка сразу гнулась при попытке как-то её использовать.
– Херня полная, - вынес вердикт дед.
– Зачем тратить железо на вот это, если можно приклеить бумагу куда угодно с помощью рыбного клея, который стоит один пенни за унцию.
Ну и ладно. Попробую с кнопкой попозже. В августе приедет Мехелин, вот ему и предложу.
– Деда, а ты можешь через своего поверенного в Улеаборге получить патент на скрепку? Именно на меня.
– Хм. Я у него спрашивал уже. По поводу вертушки. Он сказал, что регистрация в княжестве стоит четыреста марок. И еще сколько-то надо на взятку отдать, чтобы быстро сделать. Есть у тебя столько? А?
В разбитой мной кубышке оказалось всего сто двадцать семь марок и сорок пенни. Только зря её разбил. Так что привезённые Ээро Эркко деньги пошли на патентирование скрепки. Очень надеюсь, что не зря я отдал их деду, и тот меня не надурит.
…..
– Ууу! Ненавижу! Гад! Жаба дохлая! Вот он кто!
– громко шипел в своей комнате Андреас Викстрём. Громче было опасно, стенка между комнатами была тонкая, и дядя мог их услышать.
– Андреас, ты же сам виноват. Зачем ты диктатором захотел стать?
– Молчи, мелочь ушастая. Ты меня предал! Ты должен был драться за меня! Трус! А ещё брат!
– Я не трус! Я защищал тебя, когда ты упал!
– Ненавижу! Тебя, Матти и этот дом! Я его спалю! И нас домой отправят! Ой!
– взлетевшая с столика кружка стремительно понеслась к нему.