Великий диктатор
Шрифт:
– А если бы победила Швеция и отец того мальчика? Был бы сейчас Улеаборг и губерния в составе Финляндского герцогства?
– Я вас понял, - сухо ответил мужчина.
– Можете сесть на своё место.
– Нет!
– ответил я отказом, чем ещё больше удивил учителя.
– Я всё-таки хочу прояснить для вас и для моих одноклассников причины моей некой любви к Российской империи, как вы выразились.
– Минуту, - Конрад Кивекас извлёк часы и, посмотрев время, кивнул мне.
– У вас есть десять минут, справитесь?
– Спасибо!
– поблагодарил я его.
– Господин Феллман,
– обратился я к конопатому очкарику сидящему на первой парте.
– Всем чем смогу, - улыбнулся мне внук нынешнего Улеаборгского губернатора Густава Эсиаса Феллмана.
Мы вместе с ним расчертили на доске таблицу. Где было три столбца — Великое княжество Финляндское, герцогство Финляндское и королевство Норвегия.
– Господа, - я поклонился своим одноклассникам.
– Сейчас я буду записывать в столбце нашего государства то, что у него и у нас есть. А господин Феллман, будет записывать или пропускать эти же пункты в столбцах Норвегии и исторической Финляндии в составе Шведского королевства. Мы все с вами знаем, как Маркус Феллман любит историю. Итак, начали. Валюта, у нас есть маркка…
У бывшего герцогства своей валюты не оказалось, о чем и свидетельствовали прочерки в соседнем столбце. Из всего что я перечислил, у Норвегии нашёлся только парламент, валюта и собственная армия, а бывшее герцогство отметилось одними прочерками.
– Итак, господа, - обратился я к ученикам и двум обалдевшим от нашей таблицы учителям, в какой стране вы бы захотели жить? Проголосуем?
– Я думаю, это излишне. Спасибо за ваш ответ, господин Хухта. И за вашу помощь, господин Феллман. Можете садиться на свои места. И я думаю, что всё-таки оценю вашу совместную работу на отлично.
Глава 29
– Сударь, а правда, что вам всего девять лет?
– без тени смущения спросила моя первая партнёрша и, подхватив меня под локоток, закружила против часовой стрелки.
– Чистая правда, сударыня, - отозвался я и подставил свои ладошки под хлопки ладоней девочки.
– А по вашему росту и не скажешь. Вы меня точно не обманываете?
– прошептала эта юная нахалка мне прямо в ухо, когда мы чинно вышагивали, держась за руки, в общем строю танцующих.
– Сердце крещю, - и я действительно перекрестил свободной правой рукой левую половину груди.
– А что, это вас смущает, сударыня?
– попытался подколоть свою партнёршу, когда мы закружились уже по часовой стрелке.
– Ничуть, - призналась та.
– У меня папа младше мамы тоже на три года.
Ой-ой-ой. У этой пигалицы, походу, серьёзные намерения в отношении меня. Ишь как, со своими предками уже сравнивает. Но тут, наконец, произошла смена партнёров и доставшаяся мне серьёзная блондинка с ходу огорошила меня:
– А я, сударь, поэтесса. Хотите послушать мои стихи?
– и подхватив друг друга под локоток мы с ней поскакали как два козлика, когда началась активная фаза в этом танце.
В общем, я кое-как дотерпел этот длинный контрданс и попытался смыться к столам с прохладительными напитками, мысленно проклиная создателей подобных развлечений. Ещё в самом начале Рождественского бала я обнаружил на этих столиках апельсиновый
– Хухта!
– меня дернула за рукав какая-то сила, и я оказался за колоннадой основного зала в окружении семиклассников.
– Не смей танцевать и разговаривать с баронессой Клеркер!
– Надо мной навис светловолосый и конопатый парень.
– Ты меня понял?
– А кто из них была баронесса? А то они не представлялись, а на них не написано, - попытался я всё свести к шутке, попутно пытаясь вспомнить, кто это такой.
И это у меня почти получилось. Вокруг нас раздался смех, а семиклассник в прикольных прямоугольных очках заявил моему оппоненту:
– Ари! Ты тогда всех пятиклашек отлавливай и об этом предупреждай, - и я наконец вспомнил.
Это был Ари Сипиля, сын секретаря местного сейма. Они жили практически за городской чертой, и его привозили на занятия в личном экипаже.
– И баронессу приводи, а то может кто её, как наш Хухта, в лицо не знает, - и мальчишки зашлись в смехе.
– Чё уставился? Всё, вали отсюда!
– И мне барственно помахал рукой тот, кто меня сюда и затащил.
– А то что? Где хочу, там и стою. На кого хочу, на того и смотрю, - переклинило меня от его жеста.
– В лоб получишь! Вот что! Тебе пинка отвесить для скорости? Так сейчас устрою, - и парень схватил меня за лацканы парадного полукафтана, намереваясь развернуть мою тушку для приведения в действо оговоренной угрозы.
Чем полностью передо мной открылся, и я пробил со всей своей силы ему по солнечному сплетению. Мальчишка хрюкнул и резко согнулся заставив меня отпрянуть назад. Спиной я в кого-то уткнулся и, подняв свой взгляд, наткнулся на весёлые глаза того самого очкарика в прикольных очках. Он мне неожиданно подмигнул и, схватив за плечи, вытолкал из-за колоннады в зал, а в спину бросил:
– Мы сами с ним разберёмся. Иди. Не бойся. Празднуй.
…..
Моя критика поэмы «Рассказы о прапорщике Столе» не прошла для меня даром. Через пару дней после того урока наш классный наставник Теодор Оскар Фростерус опубликовал в своей газете «Лоухи» статью с моей таблицей и критикой в отношении поэмы Рунеберга. Причем, очень хвалил моё критическое мышление и призывал финнов раскрыть себе глаза на насильственную шведскую пропаганду, которая, по его мнению, мешает самоопределиться финскому коренному населению.
На следующий день вышла гневная статья в газете «Каику», принадлежавшая нашему учителю финского и шведского языков Конраду Фредрику Кивекасу. В которой он обрушился с критикой на Фростеруса, не столько за поддержку моего мнения, сколько из-за того, что он нарушил педагогическую этику, вынеся обсуждение за стены лицея.
И всё бы ничего, но обе эти статьи перепечатало столичное издание шведской народной партии, газета «Викинг», с призывом положить конец нападкам на шведско-финскую литературу, как основу всей литературы в стране. Ой, чего тут началось! Народ только-только подуспокоился после отправки войск в Китай, а здесь такая шикарная тема. Свекоманы (Svekomaner) схлестнулись с Фенноманами (Fennomani) в извечном споре о национальном языке, эпосе и литературе.