Великий Эллипс
Шрифт:
Она склонила голову на упирающуюся в подлокотник скамейки руку, позволила себе прикрыть глаза и глубоко вдохнула весенний воздух. Головокружение скоро улеглось, но закрывать глаза было ошибкой, так как только что пережитое страшными картинками вспыхивало в сознании. Снова она отчетливо увидела, как пожилой человек исчез в водах гавани, увидела серые фигуры солдат, палящих в толпу, услышала залпы грейслендских ружей, услышала крики боли и ужаса, увидела раненых и мертвые тела, почувствовала запах крови и животного страха. Лицо стало влажным от холодного пота и горячих
Эти грейслендцы — самые мерзкие твари в мире, на фоне этих зверей наивные дикари Бомирских островов кажутся нежными младенцами. Жестокие убийцы, не знающие ни сожаления, ни пощады — самые отвратительные представители рода человеческого. Сегодня она научилась ненавидеть их по-настоящему.
— Мисс Дивер, вам плохо?
К ней обратились на вонарском. Голос принадлежал иностранцу, но в нем было сострадание и что-то до боли знакомое. Она подняла голову и зажмурилась — солнце, отразившись в ее слезинке, ослепило. За краткую долю секунды до ослепления она смогла рассмотреть только расплывающуюся высокую фигуру, увенчанную золотым ореолом. Вытерев глаза тыльной стороной руки, она неуверенно побормотала:
— Каслер?
Он чуть изменился в лице, и она недоумевала — то, что она назвала его по имени, удивило или обидело его. Конечно же, Судья выразил бы сожаление по поводу такого пренебрежения правилами этикета, но имя вырвалось непроизвольно, и извиняться за это — значит вконец все испортить.
Наверное, она не права, подумав, что вызвала у него досаду, так как в его взгляде появилось еще больше сострадания, и он повторил вопрос, но уже в утвердительно форме;
— Вам плохо. Позвольте помочь вам.
— Нет, спасибо, — ответила Лизелл, разрываясь между благодарностью за его доброту и ненавистью к его серой военной форме. — Со мной все в порядке, правда.
— Думаю, что нет, — он пристально смотрел на нее. — Вы быстро придете в себя, но сейчас вам не надо оставаться одной.
Ей нечего было ответить на это. Ей действительно не хотелось оставаться одной в полуобморочном состоянии на скамейке, в незнакомом ей городе. С другой стороны, ей едва ли доставит удовольствие находиться в обществе грейслендского офицера, хотя ей так хотелось сделать для него исключение. Но к чему эти ее теоретизирования, он явно не собирается оставлять ее.
— У вас есть с собой нюхательная соль?
— Нет. Мне и в голову не могло прийти, что она мне понадобится. Я не склонна к нервным расстройствам.
— Нервным расстройствам? Я недостаточно хорошо владею вонарским, но думаю, что я вас понял правильно. Но сегодня у вас нервное расстройство, и на то есть причины. — Его взгляд сделался настолько проницательным, что казалось — он хочет прочитать ее мысли. — Как раз в тот момент, когда мы с грандлендлордом покидали причал, там возник бунт. Вы попали в эту сумятицу? Наверное, была применена грубая сила, и все испугались?
— Да, — подняв голову, она посмотрела ему прямо в глаза, — там были ваши соотечественники, они утопили пожилого гражданского человека.
— Я слышал, это был осужденный диверсант. Подобного рода террористы убивают ни в чем не повинных людей, и их ликвидация — как может показаться, жестокая — в конечном счете, спасает жизнь многим мирным гражданам.
— Возможно. Но те, кто там был, видели в нем невинную жертву. И когда они попробовали возразить, солдаты начали стрелять в людей.
— Насколько я понял, мои соотечественники были атакованы вооруженной толпой. Если это так, то их долг был защищаться. Я не хочу уменьшать важность происшедшего события и трагедию, которую оно повлекло за собой. Но совершенно очевидно, что у солдат не было выбора.
— Лантийцы были вооружены булыжниками и мусором, что валялся под ногами, и больше ничем.
— Сообщалось, что у многих было оружие.
— Сообщалось?
— Да, новость распространилась по городу в считанные минуты.
— Но ведь вас там не было, чтобы видеть все своими глазами?
— Не было.
— Как вам удалось всего этого избежать, главнокомандующий?
— Минуту назад вы еще помнили, как меня зовут.
Она не могла не улыбнуться его ответу. Интересно, у какой женщины хватит сил на улыбку в таких ситуациях? Судья непременно поставил бы ей на вид. Притворившись, что она не услышала его последней фразы, Лизелл продолжала:
— Я не понимаю, как вам удалось так быстро покинуть пристань. Я знаю, что была в числе первых, кто сошел с трапа «Карвайза» и попал на таможенный контроль, но вас я там не видела, вы прошли раньше меня, но…
— Нет, — ответил он спокойно, но тень напряжения сделала его глаза еще более голубыми, — мне не нужно проходить через таможенный контроль. Наша национальность, титул грандлендлорда и мой чин дают нам на это право.
— А, понимаю, — она отвела взгляд в сторону. — Нечестно.
— Нечестно, — кивнул он. — Да, довольно нечестно, но я думаю, что все эти политические преимущества и несправедливости, из них проистекающие, в ходе гонок сбалансируются.
— Вы всегда читаете мысли?
— Нет, я не читаю мысли. Я просто иногда строю неплохие догадки…
— Более чем неплохие. Как вы это делаете?
— Раз вы меня спросили, всегда ли я читаю мысли, я думаю, что могу спросить вас, всегда ли вы так любопытны.
— Боюсь, что да.
— Рад слышать это. Вы оправдываете мои надежды и ожидания.
Расскажи мне, что у тебя за надежды и ожидания. Но она подавила естественно напрашивающийся ответ. Все-таки он на службе у Грейслендской Империи.
— Боюсь, что я не все из них смогу оправдать, — ответила она примирительно.
— Не все?..
— Ожидания. Не могли же мы совершенно случайно встретиться в этом великом городе. Это невероятно.
— Вы рассердились?
— Только лишь удивилась.
— Но кажется, удивление пошло вам на пользу. Бледность прошла, и ваши глаза снова сверкают, как ночные маяки. Вы совершенно вернулись к жизни.