Великий государственник
Шрифт:
Из хрущевского чрева выползли и детеныши «двадцатого съезда партии», оформившиеся затем в Горбачева и ему подобных «перестройщиков».
В докладе Хрущева «О культе личности и его последствиях» XX съезду КПСС (1956 год) вся вина за зло, творившееся в стране со времен Ленина до Хрущева, была приписана одному Сталину. Тот же Хрущев был одним из тех «верных учеников» Сталина, кто своими репрессиями в Москве и на Украине (по месту работы) старался доказать «вождю пародов» свою «бдительность». В докладе Никита обвинял Сталина в уничтожении военных кадров, а из опубликованного в этой книге документа видно, как в бытность Первым секретарем ЦК партии Украины он подписал (как член Военного Совета) «Постановление Военного Совета Киевского военного округа о состоянии кадров» (март 1938), где поставлена «как главная задача» до конца выкорчевать остатки враждебных элементов» и где под «чистку» попали почти все командиры (заменены все девять числящихся по штату командиров корпусов; из двадцати пяти командиров дивизий остался на прежнем месте только один и т. д.). Так кто же истребил военные кадры на местах, в той же Украине — Сталин или Хрущев? Без удержу славословя «гениального вождя народов» при его жизни, Хрущев после смерти Сталина так же без удержу стал чернить его.
Конечно, выявление в деятельности Сталина того, что ранее было скрыто, что разрушало миф о непогрешимости вождя — вызывалось самой необходимостью для страны, десятилетиями жившей в условиях разрыва между официальной идеологией и реальной историей. Но в хрущевском «разоблачении культа личности» было сумасбродным само противопоставление «злого» Сталина и эдакого иконного Ленина, оценка Сталина вне истории, природы государства с заложенным в нем — именно Лениным — тоталитаризмом. Нечего уже говорить об аморальности самого критика «культа», собственные руки которого были в крови от всяких «чисток», репрессий в тридцатые — сороковые годы. Кроме того, Хрущев, видимо, не мог простить Сталина за ту роль шута, которую приходилось ему порой играть при нем, и это обстоятельство, как, может быть, и сами его интеллектуальные возможности не позволяли ему держаться того достойного тона, который приличествует при характеристике исторической личности. В своих «Мемуарах» он настолько заносится в своих фантазиях о Сталине, что невольно теряется доверие вообще к его «Свидетельствам». Неловко даже цитировать то, что сочиняет «Никита», но для понимания его «фольклорного» дарования можно кое-что привести. Вот его излюбленная тема: как Сталин якобы спаивал всех, кто попадал ему под руку. «Берия сказал Сталину, что Ракоши говорит, будто мы пьянствуем, Сталин в ответ: «Хорошо, сейчас посмотрим». Сели за стол, и начал он Ракоши накачивать; влил в него две или три бутылки шампанского и другого вина. Я боялся, что Ракоши не выдержит и тут же умрет. Нет, выкарабкался… Ракоши не пошел к Сталину завтракать, а тот подшучивал: «Вот до какого состояния я его довел». Такого рода анекдотами потчует публику пенсионер союзного значения.
Каким бы ни было отношение к Сталину, но одно не подлежит сомнению — его неколебимая верность идейным принципам. Кажется, что при нем (в послевоенное время) невозможно было и представить, чтобы партократы, десятилетиями орудовавшие на вершинах власти, вплоть до членов Политбюро, переметнулись бы вдруг на сторону тех, кого сами еще вчера клеймили классовыми врагами. Ныне это стало фактом. Когда-то «сталинисты», сегодня эти оборотни уже обвиняют в сталинизме других, всех тех, кто не отрекся, как они, от своей истории, от всего того, что было сделано, пережито — за годы новой России, до пресловутой «перестройки». О метаморфозе с одним из таких «сталинистов» уместно здесь рассказать.
В ноябре 1972 года в «Литературной газете» была опубликована очень пространная (на двух полосах) статья доктора исторических наук А. Яковлева «Против антиисторизма». Статья начиналась словами: «Особым смыслом исполнен приближающийся пятидесятилетний юбилей Союза Советских Социалистических Республик. Эти полвека — блестящее доказательство той истины, что история человечества развивается по восходящей линии, в полном соответствии с объективными законами общественной жизни, открытыми великими учеными К. Марксом и Ф. Энгельсом». Далее следовал, казалось, нескончаемый парад побед социализма в нашей стране «50 лет СССР — это зримое свидетельство героизма, самоотверженности, исторических свершений всех народов великого Советского Союза…»; «…паша жизнь — бурная, полная революционного динамизма, новаторской энергии, созидательной мощи»; «Сегодня общество развитого социализма решает проблемы, небывалые по своей новизне, размеру и характеру», «…экономические и социальные достижения социализма, преображая общество, оказывают огромное воздействие и на рабочий класс», «…это находит воплощение… и росте общей и профессиональной культуры, образованности, социальной активности, развитии социалистической морали»; «…землю преображают, космос штурмуют крестьянские сыны» и т. д. и т. д.
Автор с позиции ортодоксального марксизма-ленинизма, непримиримости, классовой борьбы обличает все, что по его мнению, не отвечает «развитому социализму». Это и буржуазные идеологи, лелеющие миф об «исчезновении классов» при сохранении частной собственности», и Маркузе с его социальной интеграцией рабочего класса в капиталистическом обществе; и те, кто умаляет главенствующую роль в нашей стране рабочего класса, выдвигая на его место интеллигенцию; и те, кто обращается к «истокам». Против последних и направлен главный удар А. Яковлева. «Истоки» — это, собственно, то, с чем человек связан изначально и навсегда — родная земля, Родина, народные традиции, преемственность поколений, ценности многовековой культуры ит.д. Все это и «выкорчевывается» автором, под видом борьбы с «патриархивностью», «внеклассовостью», «внесоциальностью», «антипартийностью», «антиисторизмом» ит.д. Особенно ему не по нраву русская деревня. Хорошо, конечно, что разделались со «справным мужиком» (у которого «ходил в кабале» многомиллионный «сеятель и хранитель»): «А «справного мужика» надо было порушить. Такая уж она неумолимая сила, революция…» Любое доброе слово о крестьянстве (в том числе и как о «питательной почве национальной культуры») расценивается как «любование патриархальным укладом жизни, домостроевскими нравами», а это значит — выступать против Ленина, его оценки крестьянства. Лениным автор действует поистине как иконой и как дубиной, всякий раз ничего не доказывая, а резонерствуя, или вопрошая угрожающе: «Тот, кто не понимает этого, по существу, ведет спор с диалектикой ленинского взгляда на крестьянство, с социалистической практикой переустройства деревни», «в прямом противоречии с Лениным», «С кем же, в таком случае борются наши ревнители патриархальной деревни и куда они зовут?..» и т. д. Приведя фразу из одной книги о том, что герой не согласен со словами Чернышевского о русских, как «нации рабов», А. Яковлев неотразимо обличает: «Полемика идет не только с Чернышевским, но и с Лениным».
Верный ленинец срывает «все и всяческие маски» с религии, Церкви, ее служителей, «воспевателей». «Во многих стихах мы встречаемся с воспеванием церквей и икон, а это уже вопрос далеко не поэтический». «Мы не забываем, что под сводами храмов освящались штыки карателей, душивших первую русскую революцию… самая «демократическая» религия в конечном счете реакционная, представляет собой идеологию духовного рабства» и т. д. Реакционерами именуются В. Розанов, К. Леонтьев, изобличаются «Вехи», «бердяевщина» и т. д. Много имен собственных русских литераторов попало под идеологическую дубинку партократа за их патриотические слова о России. Олегу Михайлову попало за то, что он писал о генерале Скобелеве «без учета его реакционных умонастроений», Сергею Семанову «за то, что в своей брошюре о памятнике «Тысячелетие России» в Новгороде не проявил классовой бдительности в оценке исторических фигур, выбранных скульптором. Особенно досталось мне за книгу «Мужество человечности». Мне вменялось в вину и то, что я назвал крестьян «наиболее нравственно самобытным национальным типом», и за слова о «разлагателях национального духа», и мое непонимание того, что «национальный дух» Плеханова и Победоносцева несовместимы (о них у меня и речи нет), и сходства моих мыслей со славянофильскими и т. п. Вот один из криминалов: «Внеисторический, внеклассовый подход к проблеме этики и литературы характерен для понимания М. Лобановым эпопеи Л. Толстого «Война и мир» (статья «Вечность красоты», «Молодая гвардия» № 12, 1969). Отечественная война 1812 года трактуется М. Лобановым как период классового мира, некоей национальной гармонии. Неприятие М. Лобанова вызывают идеи Великой Французской революции: якобы избавление от них как от «наносного, искусственного, насильственно привитого» и возвращение к целостности русской жизни» обеспечивало, по его мнению, «нравственную несокрушимость русского войска на Бородине».
Здесь не случайно упомянут журнал «Молодая гвардия». За два года до этого, в декабре 1970 года, на секретариате ЦК КПСС с участием Брежнева но записке А. Яковлева (обвинявшего журнал в политических, идеологических преступлениях) было принято решение «об ошибках журнала «Молодая гвардия» и был снят с поста главного редактора Анатолий Васильевич Никонов, русский патриот и подлинный, что называется интернационалист.
Автор статьи «Против антиисторизма» Л. Яковлев значился, как «доктор исторических наук», но это был не просто доктор, а и. о. зав. отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС, и каждое слово в его статье воспринималось в идеологической, политической жизни страны как указание, директива сверху. С выходом ее по всем университетам, институтам, идеологическим учреждениям страны прошли собрания с нагнетением идейной бдительности, непримиримости к «отходу от марксизма-ленинизма». Это сейчас кажется курьезом, но тогда было не до шуток: сразу же после статьи «Против антиисторизма» были отменены туристические поездки по «Золотому кольцу» — ибо памятники прошлого были объявлены махровой реакцией, стоящей на пути построения коммунизма в стране и во всем мире. Не то было время, чтобы сажать тех, кого громил автор статьи, но путь к публицистике им был закрыт. Меня «разбирали» по месту работы — в Литературном институте им. Горького. Характерно, что смягчил расправу парторг па кафедре творчества — вот уж без всяких оговорок сталинист Алексей Васильевич Прямков, работавший в тридцатые годы главным редактором железнодорожной газеты, в пятидесятых — заместителем главного редактора (Ф. Панферов) журнала «Октябрь», и без всяких должностей — эпический русский мужик. Да и ректор Литинститута Владимир Федорович Пименов, чиновник сталинской формовки, не жаждал наказания.
Статья А. Яковлева вызвала обратное действие тому, на что, видимо, рассчитывал автор. Поток возмущенных писем в ЦК (в том числе телеграмма М. Шолохова) сделал то, что Брежнев, сказавши об А. Яковлеве: «Этот человек хочет поссорить нас с русской интеллигенцией»— отправил его послом в Канаду, что означало ссылку.
И вот, когда уже после Брежнева, при Андропове разнеслись слухи, что вернувшийся из Канады и ставший директором института мировой экономики и международных отношений Академии наук А. Яковлев назначается зав. отделом агитации и пропаганды ЦК — я, в числе других, не поверил. Такого идеологического троглодита, после его пещерной но тону и интеллектуальному уровню статьи — вернуть на пост главного идеолога партии?! Но случилось то, что вовсе немыслимо было представить— после смерти Андропова и вскоре Черненко, уже при Горбачеве А. Яковлев не только пришел в ЦК — зав. отделом агитации и пропаганды, но тут же был назначен Секретарем ЦК, а вскоре и членом Политбюро. В таком внезапном взлете было нечто загадочное. А вскоре он уже стал знаменит как «главный архитектор перестройки». С его поездкой в Литву связываются те процессы в ней, которые вскоре привели к отделению ее от Советского Союза.
И опять этот А. Яковлев — руководящий идеолог, по уже не «развитого социализма», идущего к коммунизму, а «рыночной экономики», «социал-демократического» пути, «общеевропейского дома», «общечеловеческих ценностей», американского образа жизни.
Ныне он уже клеймит то, что вчера прославлял. В книге «Обвал» (1992) он пишет: «Марксизм в конечном счете привел нас в пропасть, к отсталости, изничтожению совести…» Это говорится бывшим матерым марксистом, и не в порядке личного понятия, а ради обличения других, так называемых «краснокоричневых», недовольных «перестройкой», антинародными «демократическими реформами». Теперь его враг — партийный чиновный аппарат, в котором и взращивались семена общественного зла. И полное молчание о том, что сам он, обличитель, не один десяток лет провёл в недрах этого аппарата. Вот данные из его биографии. «С 1946 года на партийной и журналистской работе, инструктор, заместитель заведующего, заведующий отделом Ярославского обкома партии. С 1953 года в аппарате ЦК КПСС: инструктор, за целующий Отделом пропаганды». Двадцать лет, до 1973 года, проработал в аппарате ЦК, впоследствии, уже при «перестройке» — зав. отделом пропаганды. Секретарь ЦК, член Политбюро. И он, высокопоставленный аппаратчик, тут ни при чем, а виноват аппарат, который, как мы помним — по Троцкому, и порождает сталинизм.
Вчерашний барабанщик монопольной в стране Коммунистической партии, Л. Яковлев заявляет ныне, что он всегда был сторонником многопартийности, а и последнее время великодушно согласился на двухпартийную систему (как и Америке). И много других откровений узнаем мы от «главного архитектора перестройки», вроде исповедуемой в прошлом (кем?) двойной-тройной морали, итога всякой революции («Революции готовят романтики, делают их фанатики, а плодами пользуются негодяи») и т. д. Мы потому так подробно остановились на идеологических превращениях Л. Яковлева, что в нем, как в «главном архитекторе перестройки» наиболее характерно отразился тот «сталинизм», который в течение десятилетий служил средством паразитирования, мимикрии, а с резким общественным поворотом обратился в предмет ненависти к сталинизму, как воплощению государственности.