Великий Гусляр (худ. А. Кожановский)
Шрифт:
Это немного успокоило Семенского. Если его дочка — его дочка, а не обман, она врать не будет.
— Они к нам прилетели, — сказала Марья Степановна, — для изучения нашей жизни.
— Кто их звал? — сопротивлялся Семенский. — Что это за манеры?
— Ученые они, понимаешь, папочка. Им очень интересно, как мы живем, к чему стремимся.
— Сашенька права, — поддержала Марья Степановна, снимая с плиты восхитительные котлеты. — Мы сначала сопротивлялись, а потом с нами побеседовали, все объяснили.
— И
Собака Тренога вежливо тявкнула из-под стола.
— Вопрос был принципиальный, — продолжала Марья Степановна. — Доросли ли люди до контактов с межзвездной цивилизацией или еще нет? Тогда они выбрали самый обычный дом в самом обычном городе и взяли нас на время, поглядеть…
— Мы очень сначала расстроились, — перебила Леокадия. — Ох, как много оказалось в нас всякой требухи, всяких родимых пятен, мещанства, суеверий, злобы и сварливости.
— Особенно во мне, — улыбнулась Марья Степановна.
— И во мне тоже, — призналась Леокадия.
— Нам показали возможности, которые открываются перед человечеством в галактическом содружестве, показали счастливый мир общемировой дружбы и потом спросили, не возражаем ли мы, если они попробуют избавить нас от недостатков как физических, так и моральных, — сказала теща.
— Мы их сначала не поняли, — добавила Леокадия. — Мы думали, что в нас нет недостатков, что все недостатки в окружающих.
«Ох, — подумал Семенский, — как она гладко говорит. Может, это все-таки подставная жена?»
Но тут Леокадия кинула на него ласковый взгляд, какого не кидала со времени свадьбы. Этот взгляд Семенский ни с чем бы не спутал.
— Их интересовало, — сказала Марья Степановна, — можно ли нас от недостатков избавить? Наносные ли они или неисправимые? Если неисправимые, то придется объявить на Земле карантин на тысячу лет. А если в основе своей люди не так уж злы и плохи, то еще, как бы сказать, не все потеряно.
— И вы согласились?
— Мы несли ответственность за всю планету, — серьезно ответила Марья Степановна.
— Зато когда нас отпускали обратно, то жали нам руки и очень радовались, что теперь не надо карантина. Все исправимо. Ты кушай, кушай. Я там краткий курс всемирной кухни прошла, буду тебя баловать разносолами…
Ночью, нежась в сладких объятиях жены, Семенский испытал большое чувство благодарности к зеленым исследователям. Правда, это чувство несколько уменьшилось, когда Леокадия шепнула ему:
— С завтрашнего дня будем с тобой, мой драгоценный, готовиться к институту. За нашей семьей налажено деликатное космическое наблюдение. Нам бы не хотелось тебя стыдиться…
— Надеюсь, ты не обидишься за нашу прямоту, — сказала утром Марья Степановна. — Но человеку свойственно стремиться к прогрессу, к свершениям.
— По большому счету, — закончила Сашенька, подняв пальчик.
Давно
Соседи и знакомые завидуют Семенским. Загляните к ним домой, пусть даже невзначай, не ко времени. Даже если в этот момент Семенский повторяет неправильные глаголы, Леокадия погружена в тайны интегрального исчисления, Марья Степановна пишет очередное эссе об охране животного мира, а Сашенька, закончив уроки, дышит по системе йогов. Даже в такой момент вам будут рады. Любой гость — награда для этой скромной семьи. Марья Степановна, с помощью родных, быстро приготовит скромное, но вкусное угощение, остальные будут развлекать вас интересным разговором об Эрмитаже, о новых археологических открытиях и моральном совершенствовании. И если вы не укоренившийся в отсталости человек, вы уйдете от Семенских душевно обогащенным, удовлетворенным и чуть подросшим.
Сам Семенский за прошедшие полгода сильно изменился в лучшую сторону. Он пополнел, но не чересчур, от хорошей калорийной пищи и обязательных утренних пробежек рысцой. Во взгляде его присутствует светлая задумчивость, даже увлеченность. Семейное счастье, буквально обрушившееся на него с неба, требует ответных действий. Он отличный работник, передовик, после работы всегда успевает забежать в магазин, купить картофель или стиральный порошок, уделить час, а то и больше общественной деятельности — и торопится домой, где его ждут занятия и добрые улыбки ненаглядных родственников.
Вот именно в такой момент его и встретил недавно старшина Пилипенко. Семенский тяжело ступал по мостовой, потому что нес на голове телевизор «Горизонт» из починки, в правой руке сумку с бананами, в левой портфель, набитый научными монографиями.
— Здравствуй, Коля, — сказал ему старшина. — Не трудно тебе? Может, помочь?
— А кто будет бороться с трудностями? Кто будет закаляться? — спросил Семенский.
— Ты прав, — вздохнул старшина. — Тебе сказочно повезло. Ведь могли другой дом захватить. И оставался бы ты со злой тещей и отрицательной женой, как другие несчастливцы.
— Могли. — Коля осторожно опустил на землю тяжелые сумки. — И все было бы как у людей.
— Тебе, наверное, теперь на нас смотреть противно, — предположил старшина.
— А я не смотрю. Некогда.
— Может, пива выпьем?
— Пиво вредно, — ответил Семенский.
— Ты прав, — согласился старшина. — Вредно. Но я уже сменился. Приму кружку.
И вдруг, к своему удивлению, старшина увидел, как глаза Семенского наполняются слезами.
— Ты чего?
— Ничего, все в норме… Пройдет… Ну хоть бы разок тявкнула!