Великий Гусляр (худ. А. Кожановский)
Шрифт:
— Не нужна мне твоя каша, — сказал по привычке Ваня. — Ты посолить забыла, баба.
— А я и в самом деле забыла посолить, — засмеялась Елена Сергеевна.
В дверь постучали. Вошел незнакомый молодой человек большого роста. Он наполнял пиджак так туго, что в рукавах прорисовывались бицепсы и пуговицы с трудом удерживались в петлях.
— Простите, — произнес он знакомым глуховатым голосом. — Извините великодушно. У вас не заперто, и я себе позволил вторгнуться. Утро доброе.
Он по-хозяйски присел за стол,
— Чайку бы, Елена.
Елене Сергеевне пришлось несколько минут вглядываться в лицо гостя, прежде чем она догадалась, что это Алмаз Битый.
— Угадала? — спросил Алмаз. Он где-то раздобыл новые полуботинки и джинсы. — Как сказал, так и вышло. Проснулась и себя не узнала. И хороша, ей-богу, хороша. Не так хороша, как моя Милица, но пригожа. Теперь замуж тебя отдадим.
— Не шутите, — сказала Елена Сергеевна, указывая на замершего в изумлении Ваню. — В моем возрасте…
Алмаз засмеялся.
На улице послышался странный рокот. Заскрипели тормоза, закрякал клаксон.
— Есть кто живой? — спросила, заглядывая в окно, чернокудрая красавица. — Ой, да вас не узнать! Мы к вам в гости. И на автомобиле.
23
— Вот и Милица! — произнес Алмаз, легко поднимаясь из-за стола. — Я же говорил, что хороша. Правда, Елена?
Елена не ответила. Среди вошедших увидала молодого Савича, и было это еще невероятнее собственной молодости. Будто уходил Никитка всего на неделю, не больше, была пустая размолвка и кончилась.
Вокруг, как на школьном балу, мелькали и дергались смеющиеся лица. Ванда хохотала громче других, притопывала, будто хотела пойти в пляс.
Грубин схватил Елену за руку, показывал другим, как свою невесту, уговаривал Шурочку познакомиться с бывшей учительницей, а Шурочка конфузилась, потому что знала — прочие куда старше ее и солиднее, просто сейчас притворяются равными ее возрасту.
Савич замер в углу, пялил глаза и шевелил губами, словно повторял: «Средь шумного бала, случайно…» И когда Алмаз, подойдя к Елене, положил ей руку на плечо, Никита сморщился, как от зубной боли.
Елена заметила и улыбнулась.
— Я тебя, Лена, такой отлично помню, — сказала Ванда.
— И я тебя, — согласилась Елена. И подумала, что у Ванды склонность к полноте.
«Пройдет несколько лет — растолстеет, расплывется, станет сварливой… Ну и чепуха в голову лезет, — оборвала себя Елена. — Она же теперь все знает, будет следить за собой».
— Я тебе чай помогу поставить. Буду за мужика в доме, — предложил Алмаз.
— Хорошо, — согласилась Елена. Мелькнуло желание, чтобы вызвался помочь ей Савич.
Никита и вправду сделал движение к ней, но тут же кинул взгляд на Ванду, остался. Привычки, приобретенные за тридцать лет, были сильнее воспоминаний.
«Ну и бог с тобой, — подумала Елена,
Ваня помогал Елене с Алмазом разжечь самовар, задавал вопросы, почему все сегодня такие молодые и веселые.
Алмаз удивлялся, как ребенок всех узнал. Даже в прекрасной персидской княжне — старуху Милицу. Алмаз нравился Ване своими сказочными размерами и серьезным к нему, Ване, отношением.
Вежливо постучался и вошел в дом Миша Стендаль. Он был приглажен, респектабелен и немного похож на молодого Грибоедова, пришедшего просить руку княжны Чавчавадзе.
— Елена Сергеевна дома? — спросил он Елену Сергеевну.
Ваня восхитился невежеством гостя, ткнул пальцем бабушку в бедро и сказал:
— Дурак, бабу не узнал.
— Сенсация, — огорчился тихо Стендаль. — Сенсация века.
Он схватился за переносицу, будто хотел снять грибоедовское пенсне.
— Ох-хо! — рявкнул Алмаз. — Разве это сенсация? Вот в той комнате сенсация!
Стендаль поглядел на Алмаза как на отца Нины Чавчавадзе, давшего согласие на брак дочери с русским драматургом.
— И вы тоже? — спросил он.
— И я тоже. Иди-иди. И Шурочка там.
— А я камеру не взял, — огорчился Стендаль. — Вам уже сколько лет?
— Шура! — гаркнул Алмаз. — К тебе молодой человек!
Миша отступил к двери и приоткрыл ее. И сразу в кухню ворвался разноцветный водопад звуков. Мишу встретили как запоздавшего дорогого гостя на вечере встречи однокашников.
— Молодой человек! Молодой человек! — хохотала Милица. — Маска, я тебя знаю, теперь угадай, кто я.
— Покормить нас надо, — сказал Алмаз, прикрывая дверь за Мишей. — Такая орава… Картошка у тебя, Елена, есть?
— Сейчас принесу, — отозвалась Елена.
— Я сам, — сказал Алмаз. — Во мне сила играет.
Он достал из чулана мешок и выжал его раза три как гирю, отчего Ваня зашелся в восторге.
Алмаз заглянул в большую комнату, прервал на минутку веселье, скомандовав:
— Михаил, возьми вот десятку и сходи, будь ласков, в магазин. Купишь колбасы и так далее к чаю. Остальным вроде бы не стоит излишне по улицам бродить. Чтобы без этой, без сенсации.
— Я с тобой пойду, — сказала Шурочка. — Ты что-нибудь не то купишь. Мужчины всегда не то покупают.
Грубин протянул Мише еще одну десятку.
— Щедрее покупай, — велел он. — «Белую головку», может, возьмешь. Все-таки праздник.
— Ни в коем случае, — сказала Шурочка. — Я уж прослежу, чтобы без этого.
В голосе ее прозвучали сухие, наверное, подслушанные неоднократно материнские интонации.
— Возьмите шампанского, — велела Елена Сергеевна.
— У меня есть деньги, — сказал Миша Грубину. — Не надо.