Великий и Ужасный
Шрифт:
Наконец, летательный аппарат вобрал в свое необъятное брюхо новых пассажиров, аппарель с шипением закрылась. Конвертоплан, глухо взвыв турбинами, резко взмыл вверх, на секунду закрыв своим массивным корпусом звезды.
— Сосите хер, сучьи дети! — послышался пьяный голос из дома напротив. — Все опричники — ублюдки!
Опричники?
Так много вопросов и так мало ответов! Еще и труп этот в комнате…
— Кхе-кхе… — раздалось неуверенное кряхтенье за моей спиной. — Я по поводу мяса. Вам нужно мясо?
Голос был дребезжащий и в целом неприятный,
— Какое мясо? — удивился я, едва снова не сорвавшись на привычный этим голосовым связкам гроул.
Существо подтянуло спадающие штаны и шмыгнуло носом:
— Свежее, убоину. Свежее съедобное мясо. Нынче такое найти даже сложнее, чем хорошую выпивку.
— Э-э-э-э… И почем?
Кстати, речь его была вполне русской, с поправкой на клыки и нос, конечно, но — я понимал всё до последного слова!
— Ну, — замялся мой собеседник. — У меня есть, например, пакетик мухоморов, самокрутка с анашой и две таблетки — красная и синяя, но я ва-а-аще не в курсе, может, это антибиотики или витаминки.
— И нахрена оно мне? — я всё никак не мог просечь ситуацию.
— Так за мясо! Я пацанов позову, мы заберем? Тут килограмм сто пятьдесят-двести, не меньше! Одному мне не съесть!
— Где, мать твою сраную, тут? Где ты тут видишь… — я почувствовал, как откуда-то из глубины души поднимается волна лютой ярости: первая четкая и внятная эмоция за все проведенное тут время, но в этот момент мой взгляд наткнулся на тело орка на полу и я сразу всё понял.
Вот тебе и «каннибал корпс», однако!
— Учителя я тебе жрать не дам! — внезапно пришло понимание, что этот мертвый орк и есть тот самый Резчик. — Его вроде как магией убило, и поэтому…
— А-а-а-а! Тьфу-тьфу-тьфу, спасибо тебе, урук, за честность и за заботу о нас грешных… Сожрал бы, а потом какой чирей на носу вскочит — как быть? — он потрогал свой длинный нос, снова шмыгнул и почесал левую ягодицу. — Или на еще каком нужном месте… Так ежели магией — так сжечь бы надо! Хошь — мы с пацанами за покрышками сгоняем? Оно погребальный костер такому важному уруку вроде как и самое подходящее…
Суетливый типус… Гоблин! Это, черт его возьми, был гоблин, я вспомнил это буквально по щелчку, озарение пришло точно так же, как вспоминаются строчки давно забытой песни или пинкод от карточки, которым не пользовался лет двести из-за всеобщего внедрения беспроводных технологий. В общем — гоблин переминался с ноги на ногу, суетился, поправлял штаны и вообще, похоже, был парнем дерганным.
— А с меня что? — уточнил я, подозревая подвох.
— А ты нас от Щербатого прикроешь. Он у нас гостиницу отжать хочет… — гоблин заискивающе глянул мне в глаза, снизу вверх. — Но ты же тут поживешь еще, ага? С тех пор, как Резчик сюда заехал — Щербатый не заглядывал. Двое из урук-хай — это сила! Но и один из урук-хай — это лучше, чем дюжина из гоблин-хай… Снага вас боятся!
— Поживу, — кивнул я. А что мне еще было делать? Другого пристанища, кроме раздолбанной комнатенки в ближайшем будушем не предвиделось. — Тащите покрышки…
—
— Бабай, — сказал я.
— А я — Кузя, — откликнулся гоблин. — Будем знакомы.
Запах автомобильной резины, так раздражавщий меня раньше, теперь воспринимался вполне спокойно, как нечто само собой разумеющееся. Вообще, теперь многое не казалось очень уж критичным, не только вонючая резина.
Резчика, моего учителя — совершенно и окончательно мертвого — гоблины запаковали в покрышки, уложили получившееся нечто на бетонную плиту посреди жутко захламленного двора и облили горючим из пластиковой канистры. Кузя протянул мне кусок штакетника с набалдашником из какого-то комка тряпья и спросил:
— Зажгу?
Я взял факел и дождался, пока гоблин достанет из карманов своих рваных штанов большой коробок со спичками навроде охотничьих, чиркнет… Пламя весело принялось жрать тряпье и древесину, так что я в несколько шагов пересек разделяющее меня и незнакомого мне Резчика пространство дворика и поджег масляно блестящие покрышки. Огонь загудел, взметнулся к небесам.
Гоблины молча стояли и смотрели на меня, как будто чего-то ожидая… Наверное, нужно было сказать что-то такое, соответствующее моменту? Но что? Что в таких случаях говорили у этих самых урук-хай?
— О, вижу я отца своего… — вдруг пришло мне на ум и я заговорил, пафосно воздев руки к небу. — О, вижу я и мать свою, и сестер с братьями! О, вижу я, как наяву, предков моих всех до единого! Они призывают, и зовут мое место занять рядом с ними, в небесных чертогах, где вечно живут храбрецы!
— Хай! — выдохнули гоблины и засобирались по своим делам.
Я решил постоять еще немного, посмотреть, как сгорит учитель. Неловко было идти спать или искать еду и оставить этого старого орка обугливаться тут в одиночестве… Не удержавшись, усмехнулся: забавные все-таки были эмоциональные реакции у этого нового, определенно — незнакомого мне тела! Да со мной тут труп рядом догорает, меня молнией убило, а потом — едва не изрешетили из четырех автоматов! Я должен пребывать в шоковом состоянии, дергаться и нервничать, и таблетки грандаксина валерьянкой запивать, спасаясь от панической атаки! А хрен там — даже никаких мурашек по коже. Смерть это тело воспринимало как само собой разумеющееся явление. А вот сознание мое — нет! Для меня-настоящего всё происходящее было дикостью, но дикостью чудовищно интересной, любопытной, манящей! Хотелось во всем разобраться, всё узнать, во всём поучаствовать!
Похоже, я крепко задумался, глядя в огонь, и потому пропустил появление новых персонажей. Невесть откуда взявшись, они прижали в углу гоблина Кузю, уже насовали ему кулаков под ребра и что-то выговаривали, щедро пересыпая речь матерщиной:
—…шумите-нах, перебудили-врот, платить-нах, понятно, нах? Мясо-нах, почему-врот? Какого-х, огонь-нах, на районе-врот?
— Э! — сказал я решительно. — Не трожь Кузю.
А куда остальные гоблины делись? Кинули своего на расправу и слиняли, что ли?