Великий канцлер
Шрифт:
Отбормотавшись, он обратился к Ивану с вопросом:
– Вы – поэт?
– Поэт, – буркнул Иван. – Мне нужно с вами поговорить.
– К вашим услугам, с удовольствием, – ответил Стравинский.
– Каким образом, – спросил Иван, – человек мог с Понтием Пилатом разговаривать?
– Современный?
– Ну да, вчера я его видел.
– Пилат… Пилат… Пилат – это при Христе? – спросил ординатора Стравинский.
– Да.
– Надо полагать, – улыбаясь сказал Стравинский, – что он выдумал это.
– Так, – отозвался Иванушка, – а каким образом он заранее всё знает?
–
– Вот что: вообразите, Мишу Берлиоза зарезало трамваем. Голову отрезало, а он заранее говорит, что голову отрежет. Это номер первый. Номер второй: это что такое фурибунда? А? – спросил Иван, прищурившись.
– Фурибунда значит – яростная, – очень внимательно слушая Ивана, объяснил Стравинский.
– Это про меня. Так. Ну, так вот, он мне вчера говорит: когда будете в сумасшедшем доме, спросите, что такое фурибунда. А? Это что значит?
– Это вот что значит. Я полагаю, что он заметил в вас какие-либо признаки ярости. Он не врач, этот предсказатель?
– Никакой у меня ярости не было тогда, а врач, уж он такой врач! – выразительно говорил Иван. – Да! – воскликнул он, – а постное масло-то? Говорит: вы не будете на заседании, потому что Аннушка уже разлила масло! Мы удивились. – А потом: готово дело! – действительно, Миша поскользнулся на этом самом Аннушкином масле! Откуда же он Аннушку знает?
Ординаторы, на откидных стульях сидя, глаз не спускали с Иванушки.
– Понимаю, понимаю, – сказал Стравинский, – но почему вас удивляет, что он Аннушку знает?
– Не может он знать никакой Аннушки! – возбуждённо воскликнул Иван, – я и говорю, его надо немедленно арестовать!
– Возможно, – сказал Стравинский, – и, если в этом есть надобность, власти его арестуют. Зачем вам беспокоить себя? Арестуют и славно!
«Всё у него славно, славно!» – раздражённо подумал Иван, а вслух сказал:
– Я обязан его поймать, я был свидетелем! А вместо его меня засадили, да ещё двое ваших бузотёров спину колют! Сумасшествие и буза дикая!
При слове «бузотёры» врачи чуть-чуть улыбнулись, а Стравинский заговорил очень серьёзно.
– Я всё понял, что вы сказали, и позвольте дать вам совет: отдохните здесь, не волнуйтесь, не думайте об этом, как его фамилия?..
– Не знаю я, вот в чём дело!
– Ну вот. Тем более. Об этом неизвестном не думайте, и вас уверяю честным словом, что вы таким образом скорее поймаете его.
– Ах, меня, значит, задержат здесь?
– Нет-с, – ответил Стравинский, – я вас не держу. Я не имею права задерживать нормального человека в лечебнице. Тем более что у меня и мест не хватает. И я вас сию же секунду выпущу, если только вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, поймите, а только скажете. Итак, вы – нормальны?
Наступила полнейшая тишина, и толстая благоговейно глядела на профессора, а Иван подумал: «Однако этот действительно умен!» Он подумал и ответил решительно:
– Я – нормален.
– Вот и славно. Ну, если вы нормальны, так будем же рассуждать логически. Возьмём ваш вчерашний день, – тут Стравинский вооружился исписанным листом. – В поисках неизвестного человека вы вчера произвели следующие
– В ГПУ!
– Немедленно?
– Немедленно.
– Так-таки прямо из лечебницы?
– Так-таки прямо!
– Славно! И скажите, что вы скажете служащим ГПУ, самое важное, в первую голову, так сказать?
– Про Понтия Пилата! – веско сказал Иван, – это самое важное.
– Ну и славно, – окончательно покорённый Иванушкой, воскликнул профессор и, обратившись к ординатору, приказал: – Благоволите немедленно Попова выписать в город. Эту комнату не занимать, бельё постельное не менять, через два часа он будет здесь. Ну, всего доброго, желаю вам успеха в ваших поисках.
Он поднялся, а за ним поднялись ординаторы.
– На каком основании я опять буду здесь?
– На том основании, – немедленно усевшись опять, объяснил Стравинский, – что, как только вы, явившись в ковбойке и кальсонах в ГПУ, расскажете хоть одно слово про Понтия Пилата, который жил две тысячи лет назад, как механически, через час, в чужом пальто, будете привезены туда, откуда вы уехали, к профессору Стравинскому – то есть ко мне и в эту же самую комнату!
– Кальсоны? – спросил смятенно Иванушка.
– Да, да, кальсоны и Понтий Пилат! Бельё казённое. Мы его снимем. Да-с. А домой вы не собирались заехать. Да-с. Стало быть, в кальсонах. Я вам своих брюк дать не могу. На мне одна пара. А далее – Пилат. И дело готово!
– Так что же делать? – спросил потрясённый Иван.
– Славно! Это резонный вопрос. Вы действительно нормальны. Делать надлежит следующее. Использовать выгоды того, что вы попали ко мне, и прежде всего разъяснить Понтия Пилата. В ГПУ вас и слушать не станут, примут за сумасшедшего. Во-вторых, на бумаге изложить всё, что вы считаете обвинительным для этого таинственного неизвестного.
– Понял, – твёрдо сказал Иван, – прошу бумагу, карандаш и Евангелие.
– Вот и славно! – заметил покладистый профессор, – Агафья Ивановна, выдайте, пожалуйста, товарищу Попову Евангелие.
– Евангелия у нас нет в библиотеке, – сконфуженно ответила толстая женщина.
– Пошлите купить у букиниста, – распорядился профессор, а затем обратился к Ивану: – Не напрягайте мозг, много не читайте и не пишите. Погода жаркая, сидите побольше в тепловатой ванне. Если станет скучно, попросите ординатора!