Великий канцлер
Шрифт:
– А! – сразу сказали оба писателя. В журнале были как раз их портреты с полным обозначением имён, отчеств и фамилий.
– Прекрасная погода, – продолжал консультант, усаживаясь. Сели и приятели.
– А у вас какая специальность? – осведомился ласково Берлиоз.
– Я – специалист по чёрной магии.
– Как?! – воскликнул товарищ Берлиоз.
«На т-тебе!» – подумал Иван.
– Виноват… и вас по этой специальности пригласили к нам?!
– Да, да, пригласили, – и тут приятели услышали, что профессор говорит с редчайшим немецким акцентом, – тут в государственной библиотеке громадный
– А-а! Вы – историк!
– Я – историк, – охотно подтвердил профессор, – я люблю разные истории. Смешные. И сегодня будет смешная история. Да, кстати, об историях, товарищи, – тут консультант таинственно поманил пальцем обоих приятелей, и те наклонились к нему, – имейте в виду, что Христос существовал, – сказал он шёпотом.
– Видите ли, профессор, – смущённо улыбаясь, заговорил Берлиоз, – тут мы, к сожалению, не договоримся…
– Он существовал, – строгим шёпотом повторил профессор, изумляя приятелей совершенно, и в частности, тем, что акцент его опять куда-то пропал.
– Но какое же доказательство?
– Доказательство вот какое, – зашептал профессор, взяв под руки приятелей, – я с ним лично встречался {11}.
Оба приятеля изменились в лице и переглянулись.
– Где?
– На балконе у Понтия Пилата {12}, – шепнул профессор и, таинственно подняв палец, просипел: – Только т-сс!
«Ой, ой…»
– Вы сколько времени и Москве? – дрогнувшим голосом спросил Берлиоз.
– Я сегодня приехал в Москву, – многозначительно прошептал профессор, и тут только приятели, глянув ему в лицо, увидели, что глаза у него совершенно безумные. То есть, вернее, левый глаз, потому что правый был мёртвый, чёрный.
«Так-с, – подумал Берлиоз, – всё ясно. Приехал немец и тотчас спятил. Хорошенькая история!»
Но Берлиоз был решителен и сообразителен. Ловко откинувшись назад, он замигал Ивану, и тот его понял.
– Да, да, да, – заговорил Берлиоз, – возможно, всё возможно. А вещи ваши где, профессор, – вкрадчиво осведомился он, – в «Метрополе»? Вы где остановились?
– Я – нигде! – ответил немец, тоскливо и дико блуждая глазами по Патриаршим Прудам. Он вдруг припал к потрясённому Берлиозу.
– А где же вы будете жить? – спросил Берлиоз.
– В вашей квартире, – интимно подмигнув здоровым глазом, шепнул немец.
– Очень при… но…
– А дьявола тоже нет? – плаксиво спросил немец и вцепился теперь в Ивана.
– И дьявола…
– Не противоречь… – шепнул Берлиоз.
– Нету, нету никакого дьявола, – растерявшись, закричал Иван, – вот вцепился! Перестаньте психовать!
Немец расхохотался так, что из липы вылетел воробей и пропал.
– Ну, это уже положительно интересно! – заговорил он, сияя зелёным глазом. – Что же это у вас ничего нету! Христа нету, дьявола нету, папирос нету, Понтия Пилата, таксомотора нету…
– Ничего, ничего, профессор, успокойтесь, всё уладится, всё будет, – бормотал Берлиоз, усаживая профессора назад на скамейку. – Вы, профессор, посидите с Бездомным, а я только
План у Берлиоза был такой. Тотчас добраться до первого же телефона и сообщить куда следует, что приехавший из-за границы консультант-историк бродит по Патриаршим Прудам в явно ненормальном состоянии. Так вот, чтобы приняли меры, а то получится дурацкая и неприятная история.
– Дельце? Хорошо. Но только умоляю вас, поверьте мне, что дьявол существует {13}, – пылко просил немец, поглядывая исподлобья на Берлиоза.
– Хорошо, хорошо, хорошо, – фальшиво-ласково бормотал Берлиоз. – Ваня, ты посиди, – и, подмигнув, он устремился к выходу.
И профессор тотчас как будто выздоровел.
– Михаил Яковлевич! – звучно крикнул он вслед.
– А?
– Не дать ли вашему дяде телеграмму?
– Да, да, хорошо… хорошо… – отозвался Берлиоз, но дрогнул и подумал: «Откуда он знает про дядю?»
Впрочем, тут же мысль о дяде и вылетела у него из головы. И Берлиоз похолодел. С ближайшей к выходу скамейки поднялся навстречу редактору тот самый субъект, что недавно совсем соткался из жаркого зноя. Только сейчас он был уже не знойный, а обыкновенный плотский, настолько плотский, что Берлиоз отчётливо разглядел, что у него усишки, как куриные пёрышки, маленькие, иронические, как будто полупьяные глазки, жокейская шапочка двуцветная, а брючки клетчатые и необыкновенно противно подтянутые.
Товарищ Берлиоз вздрогнул, попятился, утешил себя мыслью, что это совпадение, что то было марево, а это какой-то реальный оболтус.
– Турникет ищите, гражданин? – тенором осведомился оболтус, – а вот, прямо пожалуйте… Кхе… кхе… с вас бы, гражданин, за указание на четь-литровочки поправиться после вчерашнего… бывшему регенту…
Но Берлиоз не слушал, оказавшись уже возле турникета.
Он уж собрался шагнуть, но тут в темнеющем воздухе на него брызнул слабый красный и белый свет. Вспыхнула над самой головой вывеска «Берегись трамвая!». Из-за дома с Садовой на Бронную вылетел трамвай. Огней в нём ещё не зажигали, и видно было, что в нём чёрным-черно от публики. Трамвай, выйдя на прямую, взвыл, качнулся и поддал. Осторожный Берлиоз хоть и стоял безопасно, но, выйдя за вертушку, хотел на полшага ещё отступить. Сделал движение… в ту же секунду нелепо взбросил одну ногу вверх, в ту же секунду другая поехала по камням и Берлиоз упал на рельсы.
Он лицом к трамваю упал. И увидел, что вагоновожатая молода, в красном платочке, но бела, как смерть, лицом.
Он понял, что это непоправимо, и не спеша повернулся на спину. И страшно удивился тому, что сейчас же всё закроется и никаких ворон больше в темнеющем небе не будет. Преждевременная маленькая беленькая звёздочка глядела между крещущими воронами.
Эта звёздочка заставила его всхлипнуть жалобно, отчаянно.
Затем, после удара трясущейся женской рукой по ручке электрического тормоза, вагон сел носом в землю, в нём рухнули все стёкла. Через миг из-под колёса выкатилась окровавленная голова, а затем выбросило кисть руки. Остальное мяло, тискало, пачкало.