Великий канцлер
Шрифт:
Прочее, то есть страшный крик Ивана, видевшего всё до последнего пятна на брюках, вой в трамвае, потоки крови, ослепившие вожатую, это Берлиоза не касалось никак.
Погоня
Отсверлили бешеные милицейские свистки, утихли безумные женские визги, две кареты увезли, тревожно трубя, обезглавленного, в лохмотьях платья, раненную осколками стекла вожатую и пассажиров; собаки зализали кровь, а Иван Николаевич Бездомный как упал на лавку, так и сидел на ней.
Руки
Ваня в первый раз в жизни видел, как убивает человека, и испытал приступ тошноты.
Потом он пытался кинуться туда, где лежало тело, но с ним случилось что-то вроде паралича, и в этом параличе он и застыл на лавке. Ваня забыл начисто сумасшедшего немца-профессора и старался понять только одно: как это может быть, что человек, вот только что хотел позвонить по телефону, а потом, а потом… А потом… и не мог понять.
Народ разбегался от места происшествия, возбуждённо перекрикиваясь словами. Иван их слов не воспринимал. Но востроносая баба в ситце другой бабе над самым ухом Бездомного закричала так:
– Аннушка… Аннушка, говорю тебе, Гречкина с Садовой, рядом из десятого номера… Она… она… Взяла на Бронной в кооперативе постного масла по второму талону… да банку-то и разбей у вертушки… Уж она ругалась, ругалась… А он, бедняга, стало быть, и поскользнулся… вот из-под вертушки-то и вылетел…
Дальнейшие слова угасли.
Из всего выкрикнутого бабой одно слово вцепилось в больной мозг Бездомного, и это слово было «Аннушка».
– Аннушка? Аннушка… – мучительно забормотал Бездомный, стараясь вспомнить, что связано с этим именем.
Тут из тьмы выскочило ещё более страшное слово «постное масло», а затем почему-то Понтий Пилат. Слова эти связались, и Иван, вдруг обезумев, встал со скамьи. Ноги его ещё дрожали.
– Что та-кое? Что?! – спросил он сам у себя. – Аннушка?! – выкрикнул он вслед бабам.
– Аннуш… Аннуш… – глухо отозвалась баба. Чёрный и мутный хлам из головы Ивана вылетел и её изнутри залило очень ярким светом. В несколько мгновений он подобрал цепь из слов и происшествий, и цепь была ужасна.
Тот самый профессор за час примерно до смерти знал, что Аннушка разольёт постное масло… «Я буду жить в вашей квартире»… «вам отрежет голову»… Что же это?!
Не могло быть ни тени, ни зерна сомнения в том, что сумасшедший профессор знал, фотографически точно знал заранее всю картину смерти!
Свет усилился, и всё существо Ивана сосредоточилось на одном: сию же минуту найти профессора… а найдя, взять его. Ах, ах, не ушёл бы, только бы не ушёл!
Но профессор не ушёл.
Солнца не было уже давно. На Патриарших темнело. Над Прудом в уголках скоплялся туман. В бледнеющем небе стали проступать беленькие пятнышки звёзд. Видно было хорошо.
Он – профессор, ну, может быть, и не профессор, ну, словом, он стоял шагах в двадцати и рисовался
Отставной втируша-регент сидел рядом на скамейке. На нос он нацепил себе явно ненужное ему пенсне, в коем одного стёклышка не существовало. От этого пенсне регент стал ещё гаже, чем тогда, когда провожал Берлиоза на рельсы.
Чувствуя, что дрожь в ногах отпускает его, Иван с пустым и холодным сердцем приблизился к профессору.
Тот повернулся к Ивану. Иван глянул ему в лицо и понял, что стоящий перед ним и никогда даже не был сумасшедшим.
– Кто вы такой? – хрипло и глухо спросил Иван.
– Ich verstehe nicht, – ответил тот неизвестный, пожав плечами.
– Они не понимают, – пискливо сказал регент, хоть его никто и не просил переводить.
– Их фершт… вы понимаете! Не притворяйтесь, – грозно и чувствуя холод под ложечкой, продолжал Иван.
Немец смотрел на него, вытаращив глаза.
– Вы не немец. Вы не профессор, – тихо продолжал Иван. – Вы – убийца. Вы отлично понимаете по-русски. Идёмте со мной.
Немец молчал и слушал.
– Документы! – вскрикнул Иван…
– Was ist den los?..
– Гражданин! – ввязался регент, – не приставайте к иностранцу!
Немец пожал плечами, грозно нахмурился и стал уходить.
Иван почувствовал, что теряется. Он, задыхаясь, обратился к регенту:
– Эй… гражданин, помогите задержать преступника!
Регент оживился, вскочил.
– Который преступник? Где он? Иностранный преступник? – закричал он, причём глазки его радостно заиграли. – Этот? Гражданин, кричите «караул»! А то он уходит!
И регент предательски засуетился.
– Караул! – крикнул Иван и ужаснулся, никакого крика у него не вышло. – Караул! – повторил он, и опять получился шёпот.
Великан стал уходить по аллее, направляясь к Ермолаевскому переулку {14}.Ещё более сгустились сумерки, Ивану показалось, что тот, уходящий, несёт длинную шпагу.
– Вы не смотрите, гражданин, что он хромой, – засипел подозрительный регент, – покеды вы ворон будете считать, он улизнёт.
Регент дышал жарко селёдкой и луком в ухо Ивану, глазок в треснувшем стекле подмигивал.
– Что вы, товарищ, под ногами путаетесь, – закричал Иван, – пустите, – он кинулся влево. Регент тоже. Иван вправо – регент вправо.
Долго они плясали друг перед другом, пока Иван не сообразил, что и тут злой умысел.
– Пусти! – яростно крикнул он, – эге-ге, да у вас тут целая шайка.
Блуждая глазами, он оглянулся, крикнул тонко:
– Граждане! На помощь! Убийцы!
Крик дал обратный результат: гражданин вполне пристойного вида, с дамочкой в сарафане под руку, тотчас брызнул от Иванушки в сторону. Смылся и ещё кто-то. Аллея опять опустела.