Великий князь Русский
Шрифт:
Перебирал я этот вариант и план действий — что, когда, как и через кого подсказать Никуле — ровно до того, как мы доехали и увидели происходящее у ворот загородного двора.
Возле закрытых дубовых створок колготилась толпа во главе с пятью-шестью всадниками в несколько необычной для Москвы одежде — слишком много меха, чуть другие шапки и прочие элементы.
— Скачи на Пушечный двор, — сразу же распорядился за спиной Волк, — пусть сюда полсотни пикейщиков гонят, бегом! И сынов боярских верхами, сколько есть!
И где-то он прав — кишевших у ворот было
Глава 7
Военный совет в Калуге
Первым делом я испугался за Машу и дочку. Вторым — сообразил, что одних только послужильцев на загородном дворе человек тридцать, не меньше. Третьим — что за высоким тыном и закрытыми воротами они всяко от полусотни отобьются. Четвертым — что Васенька бы трясся за себя, а не за других.
Прикинул расклады: пусть даже это враги, шансов у них никаких. Если кинутся в нашу сторону, мы успеем ускакать к Пушечному двору, Скала-то меня вынесет точно. Догнать нас смогут только всадники, а уж пятерых эскорт мой всяко порубит.
Видимо, аналогично просчитали ситуацию и в толпе у ворот — оттуда в нашу сторону шагом отъехали три верховых, двое оставшихся попытались упорядочить пеших в некое подобие строя.
Ехали подбоченясь, с отлетом, с шиком, с понтом. Но как в кино, чем ближе подъезжали, тем больше сдувались двое и надувался третий, а когда я услышал позади топот ног пикинеров, понял, почему.
— Битому коту лишь лозу покажи, — хмыкнул Волк.
А я вгляделся в троицу и сообразил, отчего он так высказался и откуда некая несуразица в их внешнем виде — литвины! Из тех, что Шемяка за Можай загнал, только не на запад, а на восток, где в роли Можая Галич.
Ссыльнопоселенцы, короче.
Возбухание бывших подданных Витовта против тяжелой руки князя Смоленского, Витебского, Полоцкого и прочая, прочая, прочая, Дима подавил жестко и решительно. Кого на голову укоротил, кого в монахи постриг, кого сослал. Некоторых пожизненно, а некоторых, кто меньше всего замазался, на десять лет. Вот эти, похоже, десяточку отбыли и ныне возвращаются в родные края. Но все равно непонятно, что они у моего двора забыли — ну правда, не штурмовать же собрались!
А, нет, понятно…
Третий вырвался вперед, встал в десяти шагах — рожа потная, глаза мечутся, рот перекошен и прет его так, что половину слов проглатывает, хрен поймешь. Даже имя не разобрать, не то Ешка, не то Яшка, а то и вовсе Мишка. Толком не поклонился, как завелся перед воротами, так теперь и выливает раздражение на меня. Ситуация из ряда вон — будь ты хоть набольшим боярином, хоть князем, но коли ты с государем разговариваешь, надо держать себя в руках.
Кое-как удалось разобрать, что лишенцам нужно: жрать хотят. Вполне естественное желание, но почему за его осуществлением они приперлись на мой загородный двор, а не в корчму к Козеле или Коранде — непонятно.
Вот это свое недоумение я и попытался донести, но в ответ получил еще кучу претензий. Не просто жрать желают, а много
Но странность продолжала нарастать: если это частная инициатива, то с какого хрена я или кто другой им корма должен? А если не частная, то наша пусть и чахлая, пусть и окраинная бюрократия таких снабжает подорожными.
— Скажи, мил человек, а наместник галицкий тебе и твоим людям опасную грамоту выправил?
Тут он чуть не подавился воздухом и принялся орать, что они-де геройствовали за Вяткой, свое отбыли. Двое понемногу поддакивали — дескать, рубились в Перми, ходили-ка Каму, Вотку, Иж да Симу.
А я смотрел на третьего и чем дальше, тем больше мне казалось, что человек не в себе, словно мухоморов нажрался. В бою такой берсерк, может, и неплох, но сейчас-то не бой. И сильно он мне напомнил кузена Василия Косого, бесславно погибшего под Устюгом.
— Наши вотчины продали! — продолжал орать третий, придвигаясь все ближе и ближе. — Обещали, как наказание избудем, новые дать! А так кормов нет, доходов нет, живи как хочешь! Где наши дорожные корма? Ночевать где?
— Кто обещал? — я уже с трудом сдерживался, чтобы не скомандовать конвою повязать бешеного.
— Князь Дмитрий Шемяка!!! — выпалил берсерк.
— Очень хорошо, князь Дмитрий слово всегда держит. Только скажи мне, этот вот двор, куда вы ломились, он чей? Шемякин?
Вот я и сподобился увидеть, что такое «планка упала». Глаза у безумца чуть не выскочили из орбит, он схватился за саблю и ринул коня вперед.
Рынды мои опешили, только Васька Острожский успел бросить своего жеребца наперерез, и тут же попал под удар.
Испугаться я даже не успел — сзади слитно тренькнули тетивы, и мне под ноги с коня свалилось утыканное стрелами тело. Видя такое, да еще что Волк с покладниками и рынды тоже за сабли взялись, двое литвинов прямо-таки рухнули с седел на землю, на колени.
Я же подхватил Ваську — парень сумел извернуться, но сабля пропорола ему бедро почти до кости.
— Потерпи, Васька, сейчас перевяжем и в Андроник свезем, там вылечат!
Пока ему перехватывали ногу жгутом, заливали водкой и заматывали чистыми тряпицами, парень чуть не плакал, но вовсе не от боли:
— Все, княже, не быть мне рындой…
— Вылечат, будешь как новый! — подбодрил я его.
— Да куда ж я без ноги на службу…
— Не ной! А службы разные бывают, вон, Никифор Вяземский слаб и увечен, а службу тащит!
Перевязанного Ваську тихонечко повезли обратно в монастырь, в лекарскую школу, а я подъехал к двоим, так и застывшим лбом в землю. А стоявшая в отдалении полусотня литвинов тоже как-то порастеряла боевой дух и аккуратно складывала оружие. Прямо даже не верилось, что один убитый такое просветление в уму произвел. Оглянулся — а там не только пикинеры и подоспевшие конные, но еще Басенок развернул три пушки и даже фитили запалил! Вот и хорошо, дальше без меня разберутся.