Великий князь Русский
Шрифт:
Сидельцы и покупатели отходили к стенам, скидывали шапки, кланялись, самые бойкие кричали «По здорову ли, княже!»
Продавали многое — нужные каждодневно мелочи и дорогие ткани на праздничные наряды, что наденут раз десять в жизни, топоры и белое оружие, зерно и сушеные дыни. Бабы торговались за иголки, ленты, чапахи для льна и шерсти, перед нами разворачивали восточные ткани «в огурцах», шелка и сукна, краску и сладости. Целая лавка торговала вязаным — носками, душегреями, шапками с завязками, варежками. Я наклонился с седла, пощупал — вязано ровно, плотно, петелька к петельке, на каждой вещи свой узор выведен… Хэнд мэйд, ручная работа из экологически чистых материалов, в мое время хрен знает, сколько бы стоило, а тут — повседневность.
Десяток лавок торговал железным
Но очень меня радовало, что «экспортный» товар — мыло, стекло, сукно — находил все больше спроса внутри страны. Даже резной гладкий змеевик-камень продавался, радуя глаз малахитовыми узорами. И это означало, что все больше серебришка не уходит иноземцам за привезенное, а напротив, остается в стране, оживляет оборот, льется налогами в казну. Так-то на Руси много чего интересного делали, но почему-то никто это до товарного производства не развернул, вот и утекали монетка за монеткой от черных людей к купцам, от купцов наших к купцам пришлым. Хреновенькая схема — князья да бояре своего не упустят, а расплачиваться за все низам. А мне нужен капитализм, для чего необходим внутренний спрос, которого без массового благосостояния добиться трудно.
В нос ударил вкуснющий запах свежевыпеченного хлеба.
— А вот пшеничны калачи, только-только из печи, с дужкой, с ручкой, тертые муромские, мятые московские, крупичаты владимирские, в полденги да в деньгу!
Не удержался, купил один у веселого калачника. Он ловко скинул с плеча палку с низкой продетых сквозь дужку булок, снял и подал мне с поклоном.
Куснул пару раз, но доесть мне не дал Скала, тоже учуял хлебный дух и все норовил повернуть голову, задирал губу, скалил зубы, храпел, требовал свое. Пришлось отдать половину коню.
Дальше поехал довольный, размышляя о том, что именно на Торгу лучше всего видно, как новые знания и умения оборачиваются новым товаром, тот деньгами, а деньги зримо встают красными кремлевским стенами, за которыми едва видны кресты каменных соборов.
От детинца, построенного при Дмитрии Донском, почитай, ничего не осталось: оплывший, а то и треснувший известняк везде уже заменили кирпичом. Вовремя — еще немного и стены, ставшие от времени и ненастий грязно-серыми, могли вовсе разойтись, рассесться как квашня, оставив нам вместо белокаменного Кремля кучу развалин. Последними заменили башни и прясла вдоль Москва-реки, откуда угроза меньше всего, теперь там высили новые стены во всем блеске, их еще не отметили потеки смолы, вылитой при осадах, еще не обожгли пожары, еще не закоптили тысячи городских печей.
Прикинул — от каменного строения Ивана Калиты только маленькая церковь Иоанна Лествичника и сохранилась, мы уже половину Кремля из дерева перестроили! Успенский, Архангельский да Благовещенский соборы, к ним церкви Чудова и Вознесенского монастырей, Шемякин двор, митрополичьи палаты, при них церковь Ризоположения, терема Ховриных, Патрикеевых и покойного Чешка, мой набережный терем, да недавно затеянная думная палата.
Вообще-то она думная де-юре, а де-факто она книжная, но заседать можно и в библиотеке, очень на умственный лад настраивает. Псковские мастера, раздухарившись после нескольких лет успешного строительства, да еще впитав от выписанных из Персии каменщиков секреты выведения сводов, представили мне проект нового княжьего двора с громадным по нынешним меркам тронным залом. Если я правильно понимаю, то нечто вроде Грановитой палаты — на столп в центре опираются крестовые своды. Но повременим пока, уже решил, что деньги пойдут на Выксу.
А Кремль… Дерева-то еще через край: помимо главных теремов и соборов полным-полно всяких построек, вроде амбаров, поварен, конюшен, изб причта, палат бояр и дьяков, клетей разного рода, от житниц до тюрем. Чего только нету в Кремле — псарни, сокольни, винокурня моя, Казанский двор, церквушки, владения Троицкого и Кириллова монастырей. Вот всякая
Ничего, всему свое время, понемногу заменим. Сейчас у нас главное каменное строение — мост. Наплавной регулярно сносило, по льду можно только зимой, на лодках не всегда удобно, вот и выписал я через Кассиодора византийских специалистов. Фундаменты все равно наши делают, греки к другому климату обвыкли, где земля на сажень вглубь не промерзает, а вот что наверху, арки и так далее, мы покамест не умеем. Вот и научимся.
Учиться я заставлял всех, все наработанные знания фиксировать, собирать и сохранять. По мере сил внедрял новые формы обучения — уроки, потоки, наглядные пособия. Тут же как было? Соберут детин разновозрастных человек двадцать и долбят им подряд, перескакивая с одного на другое. Никакой последовательности и систематичности изложения, сплошная зубрежка «от сих до сих». А у меня и у Димы за плечами школа, стоявшая на четырехсотлетнем опыте развития педагогики. Некоторые вещи внедрили сразу (те же классы по возрасту и уроки по теме), с некоторыми придется пока подождать. А некоторые пришлось из головы выдумывать, например, написание «Хронографов». Исторические и летописные сведения разрозненны, туманны, в них полно вымысла и легенд, вот ученики андрониковские обсуждали, выверяли, очищали от наслоений и сводили все в некое подобие учебника истории. Большую часть, разумеется, про историю библейскую, но и это неплохо — на ней набили руку и далее, при описании завоеваний Александра Македонского, Римской империи или Персии дело шло заметно легче. Греки, сербы да болгары дополняли известными им сведениями, включали куски из опросов иноземцев или дозволенные переводы из латинских книг. Худо-бедно получался приличный очерк мировой истории.
А ныне у нас в Спас-Андронике дипломатический семинар. Из обычной сколии часть в посольские дьяки попадет, из рындецкой почитай все так или иначе в иностранных делах отметятся. Вот их и натаскивали — на старой переписке, на посольских коллизиях или, как сегодня, на известиях из-за границы. Я присоединился по двум причинам — известия свежие, да еще и сам Патрикеев-старший прибыл. Так-то он по болезни все больше в поместье отлеживается, но вот выбрался по своим делам, заодно опытом с молодняком поделится. А еще Вереша, да новенькие, к которым я присматриваюсь — Васька Кулешин да Никитка Беклемишев, да другие с ними.
— Иоанн, базилевс и автократор ромеев, в бозе почил.
Все присутствующие перекрестились, кто с чувством, а кто, вроде меня, дежурно.
— Все, кто к унии понуждал, либо мрут вскорости, либо низложены! — пристукнул посохом Патрикеев.
Ну, насчет патриархов он прав — Иосиф помер во время Флорентийского собора, на котором он вовсю за унию топил, после него почти год патриарший престол «вдовый стоял». Император назначил нового, Митрофана — тоже кони двинул вскорости. Возвели Григория Мамму, сторонника унии — так его собственная паства за это так возлюбила, что патриарх предпочел смыться в Рим. И сейчас там не то местоблюстителем, не то патриархом некий Афанасий. Бардак, одним словом. А теперь вот зятек дуба дал — Иоанн первым браком на моей старшей сестре Анне женился. Правда, Васенька с ней никогда не пересекался — она в Царьграде померла, когда Васеньке на Москве только-только два годика стукнуло.
— Престол брат базилевса унаследовал. Оный Константин Палеолог в Морее деспотом сидел, по сказкам, муж воинственный, ярый, здравого рассудка.
Наставники и ученики пустились в обсуждения перспектив Византии — воспрянет она при новом императоре, на что все надеялись, или нет? А я смотрел и думал — чего вы все в Царьград уперлись? Своим умом жить надо.
— Синклит ромейский к салтану Амураду посылал, дабы он на царствование Константина согласился.
Ну вот, докатились, рухнет ваша Византия не сегодня завтра. Что там из осколков осталось? В Афинском герцогстве правят итальянцы Аччайоли, в Додеканесе тоже итальянцы, Эпирское герцогство вассал османов, Трапезунд платит дань. И везде — сплошное брато- и отцеубийство, дикие интриги, перед которыми деяния Всеволожа просто детская игра в крысу.