Великий Краббен (сборник)
Шрифт:
«Зачем вы здесь? Вам нельзя. Я еще дело не закрыл».
«Забрала я свое заявление, – печально сообщила Макарова. – Мне недавно Дима звонил. Вы сейчас один?»
«Идите в подъезд, я открою дверь».
«Нет, лучше окно откройте», – прошептала потерпевшая и прямо с подоконника вцепилась жадно, взасос, кусая губы Повитухину, будто всю жизнь ждала, дала волю долгому стону. «Я теперь всех прощаю, – жадно шептала она, сдирая со следователя рубашку. – Даже скотников».
«Вы что, в сговоре?» – Повитухин с ума сходил от запаха гостьи.
«Нет, нет, нет…» – стонала потерпевшая и липла к нему как магнит.
Повитухин как мог отталкивал потерпевшую и чувствовал себя скотником.
«Нет, нет… – потерпевшая не сдавалась. В отличие от Ивана Лихих она уже в восьмом классе
«Они что-то такое открыли, да? – потрясенно спрашивал Повитухин, пуговичка за пуговичкой уступая потерпевшей. – Это все военная лаборатория? Это Энгельс, да?»
«И Дима тоже…»
«Испытали новое вещество на тебе?»
«Молчи, молчи. Наверное, и на тебе тоже».
«Но я не давал согласия…»
«Я всех простила…» – стонала потерпевшая.
«Новое вещество находилось в том флакончике?»
«Да… да…» Впрочем, потерпевшая не знала, кто именно создал новое вещество и для чего; наверное, все же химик. Но флакончик ей подарил Дима. «И когда собралась в Дом культуры и уже нашла Шпенглера, то чуть-чуть пальчиком за ушами, и на шею, и вот сюда, – указала она на впадинку между ключицами. – Сперва ничего, а потом у Дома культуры сперва дед, а за ним мальчишка. И скотники как взбесились. Совсем новая кофточка… а лифчики я не ношу… Мне теперь так страшно, – прижалась она к Повитухину. – Все бросаются на меня как на корову…»
«Что же нам делать?»
«Идти к Диме».
«Зачем?»
«Он этого хотел».
«А если мы не пойдем?»
«Ко мне все равно теперь все будут приставать, – заплакала потерпевшая. – И пенсионеры, и мойщики машин, и скотники, и офицеры, и старенькие преподаватели философии…»
Да уж, вспомнил Повитухин слова Димы. Электромагнитное излучение пахучей молекулы по нитевидным диэлектрическим волноводам поступает в обонятельный пузырек. Электрическая составляющая начинает воздействовать на подвижные протоны в клеточной мембране. Типа раздражать их. Ток частично деполяризирует клеточную мембрану и вызывает тот самый спайк-потенциал, которым сопровождается любое физиологическое возбуждение на клеточном уровне.
О, Господи!
PS
Открытый «Кадиллак» остановился в глухом дворике.
Дима Бортников вышел и торопливо распахнул блестящие дверцы.
Он молчал, только нос его непрерывно и жадно вздрагивал. Дима боялся заходить в собственный магазин. Сквозь стекло супермаркета была видна огромная живая очередь за итальянскими унитазами. Впереди, как всегда, стоял скотник Данилов, но Дорощенко и Ивана Лихих в магазине пока не было. И не было пока родного брата механизатора Медведева. Не было пока и председателя товарищества «Обелиск», лечащегося в Швейцарии на деньги своих молчаливых клиентов. Зато появился интеллигент Савченко, наверное, его выгнали из школы, и тут же стоял знакомый Повитухину фоторепортер с камерой, и пожилая учительница, хотя про нее говорили, что она ушла в монастырь. Удержалась все-таки. Даже больная совесть химика Энгельса уже притащилась. И еще много-много незнакомых людей стояли в очереди.
С некоторых пор Дима Бортников торговал всем, что только мог завезти.
Ни качество, ни ассортимент товаров не имели значения, если за стеклянной пуленепробиваемой стеной в мелких круглых дырочках для принудительной вентиляции появлялись неулыбчивые Оля Макарова и бывший следователь Повитухин. Покупатели брали всё. Из уст в уста передавались невероятные слухи. Репортеры, проникавшие в супермаркет, без тени сочувствия кричали Оле и Повитухину: «Вы попали в эмоциональное рабство? К вам применено насилие? Вас накачивают наркотическими средствами?» А покупатели энергично пробивались к кассам, жадно дышали сквозь вентиляционные отверстия, пытаясь уловить сладкие запахи. Многие приходили сюда не в первый раз. Даже не в десятый. Копили деньги и вновь приходили. Конечно, из супермаркета можно было уйти и без всяких покупок, просто подышав запахами Ольги Макаровой и бывшего следователя, но таких клиентов охрана заносила в особую книгу, а Дима Бортников применял особый прием. Например, заявлял, что Ольга Макарова, бросившая институт, и следователь Повитухин, уволившийся из органов, могут на следующий день в знак протеста против нерадивых покупателей не появиться в супермаркете.
А вечерами в коттедж, в котором живут теперь Повитухин и Ольга, звонит химик Энгельс. Услышав звонок, Ольга привычно устраивается в кресле и приказывает Повитухину: «Скажи Ивану Ивановичу, чтобы он читал интересный текст».
И Энгельс читает.
«Раб, будь готов к моим услугам…» – послушно читает он. – «Да, господин». – «Женщину я хочу любить». – «Люби же, господин, люби! Человек, который любит женщину, забывает горе и скорбь». – «О, раб, женщину не хочу любить!» – «Не люби, владыка мой! Не люби. Женщина это ловушка охотника, глубокая яма и ров. Женщина это острый железный кинжал, который перерезает горло человека…»
Как химика ни заманивают, он, хитрый, не приходит в супермаркет.
Он знает больше, чем об этом думают Ольга и Повитухин. Он единственный, кто догадывается, что происходит на самом деле. Он единственный, кто понимает, что собственно происходит в роскошном, наглухо закрытом от посетителей доме богатого владельца супермаркета «САНТЕХНИКА – АРОМАТЫ». Он один крепко уверен в том, что будущее теперь в наших руках. Любовь побеждает. Вот завоюем региональный рынок. Вот поедем в Москву. С Димой Бортниковым я договорюсь, думает химик, вместе поедем. Я, Оля и этот бывший следователь. Нас везде примут. Нас в Кремле примут. А потом в Париже, в Лондоне. Мы до Вашингтона доберемся, от любви не уйдешь.
Любовь, любовь.
Только навечно.
Перстень на три желания
Следователь Повитухин добирался до Лиственничного больше суток.
Сперва поездом до крошечной станции в тайге, потом на попутной машине.
А когда дорога закончилась, – пешком. Двенадцать верст пешком по мрачной черно-хвойной тайге. Это его злило. В Особом отделе Повитухину позволили просмотреть безграмотное письмо лесника Козлова лишь частично, ничего хорошего от неожиданной командировки следователь не ждал. Ну, бывший колхоз, бывшее лесное хозяйство. Кто сейчас помнит о бывших колхозах? Кто-то из сельчан ушел в город, кто-то спился на местном материале. Низкие избенки с кирпичными и жестяными трубами. Двухэтажный Дом колхозника на обрывистом берегу. Бревна потемнели, крыша просела, смутно поблескивали стекла комнаты, занятой неким Летаевым, человеком в селе пришлым. Лесник Козлов (кстати, загадочно пропавший) в письме хорошо описал пришельца: сутулый, прихрамывающий, в железном пенсне, лицо покрыто морщинами. А вот глаза бесцветные, беспокойные. Козлов одно забыл добавить: о темном камне в старинном перстне – на скрюченном пальце. Патина лежала на благородном металле, свет как бы проваливался в бездну. Странно, странно, что лесник ни словом не обмолвился о таком красивом кольце.
– Чего сидите без электричества?
– Чубайс, знаете ли.
– Давно в селе?
– Два года.
– Откуда?
– А надо отвечать? – Глаза Летаева забегали.
– Обязательно. Я следователь. – Повитухин показал удостоверение.
Лесник Козлов, кстати, просил направить в село не следователя, а сразу спецназовцев с огнеметами. «А то нас, Козловых, не останется на Земле». Повитухин уже сталкивался с такими случаями. Из села Кузино, например, дважды писал в Особый отдел учитель Н. И. Колесников. Сперва об успехах, достигнутых школой в учебном году, а потом о маленьких зелененьких человечках, мешающих ученикам твердо усваивать текущий материал. Никаких зеленых человечков Повитухин в Кузино не нашел, но жители сильно пили. Некоторые были убеждены, что слышат неизвестные голоса и рычание. «Ну чё попало! Прямо как тигры». Было еще письмо из села Таловка. Взволнованный юноша К., патриот, сообщал, что в Таловке остановился Вечный жид. Проверка установила, что к слесарю Андрющенко приезжал родственник – со стороны жены.